Вступил Гингрен, в чьей позе и тоне ощущалось жалкое подобие былой властности. Он пытался выпятить грудь.
– А теперь ты покинешь нас, изгой. Выродок. Хм? Пятно, да – сочащееся гноем пятно на чести моей семьи. Теперь ты оставишь нас в покое.
Он пытался изобразить ярость, но голос дрожал и ломался, отчего выходило нечто вроде отчаянной мольбы.
Гил кивнул. Вспомнил, что такое улыбка, и нацепил ее.
– Да, я ухожу. Удачи тебе с твоей чистой победой, папа. Держи меня в курсе, дай знать, чем все закончится. Мама… всегда рад тебя видеть, твоя красота по-прежнему не увядает.
– Рингил, – сказала она очень тихо.
Он шагнул к матери, и она подняла вялую руку с того места, где сидела. Он наклонил голову, взял ее пальцы в свои, коснулся губами тыльной стороны ладони. Прикосновение было таким же официальным, как царапанье пера по пергаменту, сухим и холодным, как веточка в метле. Но в момент поцелуя ее пальцы крепко сжали его руку, и на протяжении этого времени они вцепились друг в друга, как два скалолаза на краю бездонной пропасти.
Он так и не узнал – ни тогда, ни потом, – кто из них был спасителем, а кто висел над обрывом.
Хватка разжалась. Мать отпустила сына. Он выпрямился и откашлялся.
– Как я уже сказал, вам лучше оставаться внутри и приказать своим людям охранять периметр, по крайней мере до полудня. Я сказал Виру держаться подальше от этого места, и я думаю, что он послушается. Но я не могу отвечать за всех остальных. – Он посмотрел Ишиль в глаза, на мгновение понизил голос: – Прощайте.
Затем он повернулся и оставил их друг с другом.
Рингил вышел из родового гнезда семейства Эскиат в дождь и темноту, чтобы собрать своих людей. Он увидел пятна красноватого света на низком темном брюхе небес: как и утверждал его отец, где-то посреди Луговин горели первые особняки.
Глава сорок седьмая
Втуннеле Селак Чан с явным облегчением уступил ей лидерство. Он уже отстал от огненного духа на добрых двадцать футов, и Арчет немедленно начала наверстывать упущенное. Ее заверения в том, что им ничего не угрожает, были пустыми словами – она понятия не имела, что находится здесь, внизу, – но единственной слабой верой, которую полукровка сохранила, была вера в то, что дух заботится об их благополучии.
Несколько минут они шли молча, пока Чан не подошел к ней вплотную и не внес разнообразие в ритмичный, отдающийся эхом лязг шагов по металлической решетке.
– Моя госпожа, мы идем пешком… уже несколько сотен ярдов.
– Да. И что? – Это прозвучало нетерпеливо, поскольку призраки Арчет последовали за нею в этот простой прямой туннель и не собирались оставлять ее одну в ближайшее время.
– До края ямы было всего сорок или пятьдесят ярдов, моя госпожа. Самое большее – шестьдесят.
– Это…
«…неоспоримая правда, Арчиди».
Она подавила желание застыть как вкопанная. Вместо этого немного замедлила шаг, бросила взгляд через плечо, изображая небрежное безразличие. Лицо Чана в полосатом оранжевом свете выглядело напряженным: он еще не испугался, но был к этому близок. Позади него она увидела другие взволнованные лица в том же мерцающем свете: все члены отряда изо всех сил пытались побороть страх. Арчет опять повернулась вперед, прежде чем они смогли бы уловить что-то в ее собственных чертах, чего она не желала им показывать. Проворчала что-то нечленораздельное.
– Это кириатское волшебство, моя госпожа?
– Да, так и есть, – беспечно ответила полукровка. – Не о чем беспокоиться. Видишь ли, мой народ поднаторел в работе с силами, которые удерживают нас на Земле, э-э, в их изменении сообразно своим целям.
– Но тогда… – Чан откашлялся. – Где мы, госпожа?
– В шахте. – Она на это горячо надеялась. – Мы в нее спускаемся. Но туннель, э-э, позволяет нам при этом не падать. Понимаешь?
Короткая пауза, к счастью заполненная топотом их ног по железу.
– Выходит, это та же самая магия, что поднимала лифт в Ан-Кирилнаре?
– Э-э… Да. В значительной степени.
– Значит… – В его голосе звучало сомнение. – Мы не можем упасть?
– Нет-нет, это невозможно. – Она поморщилась, глядя во тьму туннеля впереди… или внизу… а какая разница. – Такого не может случиться. Силы, э-э, действующие здесь, не допустят, чтобы нас постигла подобная участь.
– Должен ли я рассказать об этом остальным, моя госпожа?
– Да, хорошая идея. Передай дальше.
«Может, у тебя это выйдет убедительнее, чем у меня».
Она притворилась, что не слышит, как вдоль цепочки идущих по туннелю летит волна шепота, пробуждая тревожный тихий прибой. Попыталась не волноваться о том, насколько глубока эта яма в действительности и как далеко они могут упасть – лицом вперед, в плохо освещенную тьму, – если окажется, что она и впрямь такая гадкая лгунья, какой себя ощущает.
Воранжевом сумраке невозможно было вести точный учет времени, но Арчет показалось, что прошел целый час, прежде чем они увидели впереди какое-то сияние. Отряд шел не в походном темпе – несмотря на все протесты, раны Канана Шента его замедляли, и были другие, кто получил повреждения во время вчерашней стычки, – но с какой стороны ни посмотри, они, должно быть, уже погрузились в землю по меньшей мере на пару миль.
«Ну да. Копатели в Монале уходили куда глубже».
По правде говоря, хотя сам масштаб ямы и магия туннеля произвели на нее некоторое впечатление, ничто не поразило ее так уж сильно. В конце концов, она оставалась кириаткой и по инстинкту, и по воспитанию. Жизнь под землей – вот что было свойственно ее народу.
Пятно яркого света превратилось в дверной проем, похожий по очертаниям на тот, что приоткрылся для них на поверхности. Дух вошел в него без колебаний и выжидающе завис на другой стороне.
«Ну, а что еще мы будем делать? Развернемся и пойдем обратно?»
Арчет осторожно шагнула в проем. Она очутилась в огромном помещении со стенами из необработанного камня, залитого чем-то вроде прозрачной как стекло смолы, переходящими в тускло освещенное сводчатое пространство над головой, заполненное угловатыми железными конструкциями и свисающими кабелями. Она почувствовала, как от этого зрелища ее охватило облегчение. Все выглядело таким знакомым. Туннели и шахты в Ан-Монале имели почти такое же покрытие. На самом деле это вполне мог быть – она оглядела груды железного хлама, заполнявшие помещение со всех сторон, – какой угодно склад в комплексе сухих доков вулканической гавани Монала. В нем, несомненно, хранился тот же хаотичный ассортимент брошенного снаряжения.
Чан и остальные нерешительно прошли внутрь, с благоговением озираясь по сторонам. Они посмотрели вверх, в темноту, прикрывая глаза от света. Она услышала пару сдавленных ругательств. Не то чтобы освещение зала сильно отличалось от того, что было в туннеле, но его было гораздо больше. Широкие светящиеся пятна и вены пульсировали в смоле – и она видела, как все новые и новые пробуждаются, по всей видимости, в ответ на их появление, – отбрасывая теплое оранжево-золотое сияние, которое ощущалось почти как возвращение домой на залитые закатом улицы Ихельтета за час до летних сумерек. Такой же мягкий жар чувствовался и в воздухе – она посмотрела вниз и увидела под ногами прозрачную смолистую поверхность, опустилась на колени, чтобы коснуться ее рукой, и почувствовала, как сквозь покрытие сочится тепло. Сама скала на такой глубине, как она знала по опыту в Ан-Монале, была достаточно горячей, чтобы обжигать плоть, но смола выполняла двойную функцию: это простое в сотворении вещество обеспечивало безопасную изоляцию и структурную поддержку.
Краем глаза Арчет заметила какое-то движение – огненный дух внезапно поплыл вверх, к условному центру пространства, в котором они находились, в паре десятков ярдов от пола. Арчет медленно выпрямилась и, глядя вверх, увидела, как дух расплющился и разжирел, превратившись в безупречный шар, а затем начал медленно вращаться. В то же время постоянная волнистая рябь вдоль его боков, которая так напоминала короткие жестикулирующие язычки пламени во время путешествия, теперь уменьшилась до едва заметной дрожащей линии, беспокойного экватора, который метался взад и вперед по сферической поверхности, как будто в поисках чего-то.
– Госпожа? – Рядом появился Канан Шент, который с самой гибели дракона относился к ней с навязчивой заботой.
Она кивнула:
– Да, вижу. Есть ощущение, что это конец нашего пути.
– Итак… люди.
Голос Кормчего, который ни с чем нельзя было перепутать: звучные слова на высоком кирском грянули откуда-то с потолка, и в них, как обычно, слышались скрытые нотки истерического веселья. Мрачная улыбка мелькнула на губах Арчет и исчезла без следа.
Она сделала шаг вперед, прочь от Шента и остальных.
– Взгляни повнимательней, Кормчий. Я кир-Арчет из клана Индаманинармал, хранитель-регент Ан-Монала и последняя оставшаяся исполнительница Кириатской миссии. Меня послал к тебе Стратег Тараланангарст.
– Да. С людьми.
– Есть проблемы? – огрызнулась она.
– Не у меня.
По всей видимости удовлетворившись своим находчивым ответом, Кормчий замолчал. Огненный дух плавно спустился к ним, вернувшись в прежнюю форму. Где-то под сводами завизжали, проснувшись, железные механизмы – посыпались дождем те же яркие искры во мраке, которые она видела с Эгаром на спасательных палубах Ан-Кирилнара, когда подъемники пробудились после долгого бездействия. Арчет увидела, как нечто огромное и оснащенное щупальцами медленно развернулось в дальнем конце помещения, под потолком. Ей показалось, что она узнает эту штуковину.
За спиной кто-то ахнул, раздался множественный скрежет обнажаемой стали. Она вскинула руку, чтобы пресечь панику в зародыше.
– Всем стоять. – По рассеянности заговорила на высоком кирском – «Возьми себя в руки, Арчиди». Снова перешла на тетаннский: – Стойте спокойно, вы все. Здесь не о чем беспокоиться.
Похожая на щупальце штуковина вынырнула из тени, и оказалось, что это совершенно неопасный – ну, с точки зрения Арчет – и к тому же банальный грузоподъемный придаток, бегающий по железным рельсам на сводчатом потолке. На мгновение он завис в дальнем конце зала над кажущейся беспорядочной грудой темного железного оборудования, которая возвышалась на пятьдесят футов. Затем множество гибких конечностей ринулись вниз и начали с громким лязгом самозабвенно копаться в этом бардаке. Штуковины наклоняли и переворачивали контейнеры размером с небольшие корабли, переставляли огромные штабеля металлических листов, чтобы расчистить пространство, поднимали и убирали в сторону громоздкие устройства непостижимого назначения. Казалось, происходящее не имело никакого смысла, а шум, которым оно сопровождалось, был оглушительным.