инансы империи и много сделал, чтобы ликвидировать ущерб, нанесенный болгарами и сарацинами во время правления Никифора I и Михаила Рангаве. К несчастью для него и империи, он вскоре втянулся в старые иконоборческие разногласия и после этого не знал мира. Лев, как и большинство жителей восточных фем, а также высшее военное командование, был проникнут идеями своего великого тезки Исавра. Первые два года правления он держал свое мнение при себе и старался соблюдать строгий нейтралитет в отношении иконоборцев и иконопочитателей. Но духовенство иконопочитателей было слишком неистовым, а сам Лев — слишком честным и добросовестным, чтобы такой нейтралитет мог продолжаться долго. И в 815 году началась борьба. Лев потребовал от патриарха Никифора, чтобы некоторые образы, которые были камнями преткновения для иконоборцев из-за всеобщего народного преклонения, были подняты высоко над землей, чтобы верующие не могли целовать их и трогать. Патриарх наотрез отказался, предложил всему духовенству начать чтение молитв об избавлении, поскольку церковь в опасности, и отлучил епископа, которого заподозрил в помощи императору. Лев ответил смещением Никифора с патриаршего поста и заменой его преемником, придерживающимся иконоборческих взглядов. Новый патриарх сразу собрал церковный собор, который объявил поклонение образам предрассудками, и возобновил действие декретов против иконопоклонения, принятых в 754 году собором, собранным Константином Копронимом. Только Лев не начал гонения, как его исаврийский предшественник. Если не считать снятия с должностей нескольких церковников и изгнания одного аббата, который стал выставлять иконы на улице столицы, никаких карательных мер в отношении иконопочитателей не последовало. Умеренность ничего ему не дала. Иконопочитатели ненавидели еретика так же сильно, как гонителя, и его мягкость только дала им больше возможностей плести интриги и устраивать заговоры. Последние годы его правления, хотя и сопровождались внешним процветанием, были полны недовольства и беспорядков. Лев оскорбил слишком многих своих подданных, чтобы его жизнь оставалась в безопасности, а трон — прочным. Понимая это, недовольные военачальники и придворные стали собираться вместе и интриговать против императора.
Главой недовольных был Михаил Аморийский, беспокойный и энергичный солдат, бывший близким другом императора, когда они оба служили в армии, и выдвинутый на высокий пост, когда Лев получил корону. Его заговор был раскрыт, и Михаил попал в тюрьму. Но когда его соратники узнали об этом, они приняли решение нанести удар немедленно, не дожидаясь, пока их арестуют. Лев в день Рождества был на заутрене в своей личной часовне, когда на него напали заговорщики. Император схватил тяжелый крест с алтаря и принялся отчаянно отбиваться, но прежде, чем подоспела помощь, он пал мертвым. Убийцы поспешили к Михаилу Аморийскому и провозгласили его императором. Его вывели из тюрьмы и предъявили народу в императорских одеждах, даже не успев снять кандалы, и еще до конца дня Михаил был коронован 25 декабря 820 года в соборе Святой Софии. Михаил был намного ниже человека, которого сменил на троне. Ему нечего было противопоставить покойному императору, кроме умения воевать и некоторого количества беспринципной ловкости. Он не получил образования, а его провинциальный диалект и неграмотные выражения служили предметом для тайных насмешек всего двора. Однако он знал, как нанести сильный удар, и его резкость подавляла врагов куда эффективнее, чем умеренная политика Льва Армянина. Его возвышение стало сигналом для начала восстаний по всей империи: некто Фома поднял еретические секты по всей Малой Азии, так же как иконоборцев — сторонников покойного императора. В течение трех лет трон под Михаилом шатался. Он даже осадил Константинополь и мог бы взять города, если бы его сторонники не настроили против себя население систематическими грабежами. В конце концов Михаил был свергнут и убит, но его восстание стало причиной серьезных потерь для империи. В то время как весь имперский флот и армия действовали против него, орда сарацинских пиратов напала на остров Крит и захватила его целиком. Это было в 825 году. После того как мир был восстановлен, Михаил сделал две попытки изгнать авантюристов, но обе провалились. В течение ста тридцати лет «остров ста городов» оставался сарацинским аванпостом, препятствовавшим торговому судоходству в Эгейском море. Как только экспедиции на Крит вернулись с позором и большими потерями, Михаил узнал, что еще одна провинция подверглась нападению того же противника. В 827 году мусульмане Африки, вызванные предателем Евфимием, высадились на Сицилии и начали завоевание острова. Мы уже описывали их медленный, но неуклонный прогресс.
Представляется, что утрата этих двух удаленных провинций не слишком встревожила Михаила. Вероятно, он был доволен тем, что ему не грозит большая война с сарацинами всего халифата, благодаря гражданской войне между потомками Гарун аль-Рашида. Да и миролюбивый Людовик Благочестивый не поднимал франков против него. А значит, завоевание Крита и Сицилии — досадная случайность, а не серьезная опасность.
В решении религиозных вопросов, оказавшихся столь опасными для его предшественника, Михаил Аморийский выказывал скорее осторожность, чем рвение. Его возвышение поддержали иконопочитатели, которые от всего сердца ненавидели Льва Армянина. Однако, утвердившись на троне, он не пошел у них на поводу и не начал преследовать иконоборцев. Возможно, он и сам в душе относился с пренебрежением к образам, а его сын и коллега Феофил был их ненавистником. Представляется, что он намеревался проводить политическую линию терпимости обеих партий и возвращения изгнанных Львом прелатов. Но что касается публичного отправления религиозных обрядов, Михаил сохранил существовавшее до него положение дел и отказался возвращать образы, которые его предшественник запретил. С другой стороны, он разрешил тем фигурам и изображениям, которым удалось избежать пристального внимания Льва, остаться и позволил монахам заниматься любыми видами поклонений в стенах монастыря. Ни одна из сторон не была удовлетворена. Обе обвинили Михаила в приспособленчестве и служении Богу без должного рвения. Но они сохраняли относительное спокойствие, и накал страстей на время снизился.
Михаил правил только девять лет. В 829 году он умер и оставил трон старшему сыну Феофилу, человеку намного более выдающемуся, чем отец. Новый император был энергичным, воинственным принцем, большим любителем роскоши и помпезности и желавшим навязать свою волю всем и во всем. Более того — и это его качество принесло империи немало проблем, — он был твердым и непримиримым иконоборцем. Отцу с большим трудом удавалось удержать его от принятия суровых мер против иконопочитателей, даже когда юный принц был всего лишь соправителем. Хронисты пишут о его отваге, личных достоинствах, справедливости и вместе с тем постоянном настойчивом вмешательстве в церковные дела.
На протяжении большей части правления Феофила шла затяжная война с халифатом. Империя Аббасидов существенно ослабла после смерти Гарун аль-Рашида, сначала усобицей между его сыновьями, а потом религиозными войнами, инициированными сочувствовавшим мутазилитам аль-Мамуном. Феофил думал, что извечный враг настолько ослаблен потерей удаленных провинций и внутренними беспорядками, что империя вполне сможет вернуть некоторые территории, утраченные двумя веками ранее Ираклием. Соответственно он спровоцировал войну с аль-Мамуном, предоставив убежище многим беженцам из Персии и Сирии, которые спасались от преследований халифа. К несчастью для Феофила, неприятности его противника подходили к концу, и очень скоро руки сарацин были развязаны для борьбы с империей. Началась долгая война, в процессе которой стало очевидно, что силы империи и халифата стали равными, и ни один из противников не может нанести другому смертельный удар, а совершать набеги на границы они оба могут неограниченное время. Война с небольшими перерывами длилась более тридцати лет. Халиф ее начал, перейдя каппадокийскую границу соседа и в 831 году захватив территорию до самой Гераклеи. Одновременно его корабли нападали на Киклады и побережье Мизии (Мисии). Аль-Мамун лично возглавил три экспедиции в Малую Азию и, овладев проходами через Тавр, захватил крупный город Тиану и укрепил его, превратив в базу для дальнейших операций. К счастью для Феофила, халиф после этого умер, и его армии сразу вернулись в Таре, бросив свои завоевания за горами. Император оказался удачливее в борьбе против нового сарацинского монарха аль-Мутасима, брата аль-Мамуна. Феофил смог вторгнуться в Сирию и Месопотамию и захватить важный город Самосата, где византийских знамен не видели со времен Константина Копронима. Однако разрушения Феофила на Евфрате, и особенно разграбление Запетры, места, к которому аль-Мутасим испытывал особую любовь, заставило сарацин активизироваться. В 838 году халиф возглавил военную кампанию лично. Он поклялся разграбить место рождения императора, Аморий, в качестве отмщения за разграбление Запетры. Говорят, что Таре прошли 130 000 человек, и у каждого на щите было написано «Аморий». Феофил поспешил на защиту земли своих предков, но один отряд сарацинской армии нанес ему серьезное поражение при Дазимоне (Анзене), а другой отряд, подчиняясь личным приказам халифа, взял штурмом Анзен и истребил все население — мужчин, женщин, детей — числом не менее 30 000 человек.
Такая катастрофа, так же как и вид армии халифа, дошедшей до центра Фригии, была плохим знаком для империи. Однако, утолив свой гнев и жажду мщения, аль-Мутасим ушел, и военачальники Феофила вернули все временно утраченные земли до Тавра. Внутренние проблемы надолго задержали халифа дома, и после того, как восточные римляне возобновили наступление в Сирию, взяли Лаодикею, порт Антиохии, был заключен мир, который продолжался с небольшими перерывами до смерти императора и халифа — они оба умерли в 842 году.
Если Феофил сражался не с сарацинами, то с иконопочитателями у себя дома. В 832 году он издал эдикт против всех видов изображений Бога и святых — статуй, картин и мозаик. Их следовало найти и уничтожить не только в общественных местах, но также в монастырях и частных домах. Его особая ярость обрушилась на тех художников, которые втайне продолжали трудиться над запрещенными изображениями. Им калечили руки, выжигали на лбу слова позора. Патриарх Иоанн Грамматик активно содействовал императору, отлучая от церкви всех представителей духовенства, которые отказывались жить по решениям собора 754 года. А Феофил бросал непокорных монахов и епископов в тюрьму или изгонял их. Однако ярость не толкала его на крайности, которые были свойственны исаврийским императорам. Он не карал смертью за непокорность и не пытался сломать монастырскую систему, как Константин Копроним. Те, кто сгибался под напором ветра, не встречали жестокого обращения. Только открытое неповиновение приводило Феофила в ярость. Даже рядом с ним были тайные иконопочитатели, главной из которых была его супруга, императрица Феодора.