– Что-то срочное? – спросил Василий у разведчика.
– Срочное, – отвечал тот коротко. – Пару часов вам придется где-то погулять…
– Я еще пневмопочту не дочинил…
– К чертям пневмопочту, – холодно отвечал Быстроногий.
Василий удивился.
– Ты очумел? – сказал он искренне. – Орден без связи останется.
– К чертям связь, – не меняя физиономии, повторил рыцарь.
– Куда же мы пойдем? – не унимался Василий. – Настю ищут, вдруг хранители объявятся? Что мне делать тогда, драться с ними?
Гонец молчал секунду. Потом взглянул на часы.
– Два часа, – сказал он сухо. – Гуляйте, об остальном будете осведомлены отдельно.
Василий хотел еще протестовать, но вспомнил, что гонцы, несмотря на их суетную работу, относятся к старшим ступеням посвящения, где-то между командорами и бальи, и слова протеста застряли у него в горле.
Он быстро собрал весь своей инструмент в чемоданчик, и они с Настей прошли к выходу. Быстроногий больше не взглянул на них, стоял у окна, не отрываясь смотрел на улицу.
Василий молча подтолкнул Настю к двери, и они вышли на лестничную клетку. Настя хотела спросить что-то, но Василий прижал палец к губам…
На улице было холодно и грязно, слабый ветер не мог одолеть смога, лишь медленно перемещал вдоль улиц дымные, горько пахнущие облака, в которых гасли запахи, звуки, краски и даже сам дневной свет. Гулять в такое время было глупостью несусветной и погибелью для легких.
– Пойдем-ка перекусим, – решительно сказал рыцарь Василий.
Через пятнадцать минут они уже проталкивались сквозь толпу в дешевой забегаловке, держа в руках по тарелке пельменей и стакану жидкого белесого кофе. Все места были заняты, кроме одного круглого столика без стульев в дальнем углу, будто нарочно оставленного для них. С двух сторон столик был ограничен стенами, так что, когда они встали за него, мест за столиком больше не осталось, и никто не мог к ним присоединиться, даже если бы очень хотел.
Настало уже время обеда, народ толпился вокруг, и шум стоял неимоверный, а значит, беседовать можно было спокойно, не опасаясь чужих ушей. Василий покосился на соседей – компанию работяг с красными от водки лицами. Один из них – крупный, лысый, отдаленно напоминавший депутата от коммунистов, кричал так, будто хотел взорвать атомную бомбу. Остальные тоже переговаривались далеко не шепотом. Как это часто бывает при громком разговоре, понять, что именно говорят, не было никакой возможности, отчетливо звучали только бранные слова, которых, надо отдать работягам должное, звучало тут в избытке…
С минуту Василий и Настя сосредоточенно ковыряли пельмени вилками. Пельмени были белые, разваренные, привкус у мяса – бумажный, но оба так погрузились в свои мысли, что вкуса не замечали.
Первым заговорил Василий.
– Что ты сказала стрелку? – спросил он.
– Сказала, что Рыжего нельзя убивать, – не поднимая глаз, отвечала девушка. – Что у него важная миссия.
– Он поверил?
– Нет, конечно. Кричал, что во всем виноват Чубакка. И что, если бы не Чубакка этот самый, все бы у нас было хорошо, и дедушка его тоже был бы жив.
– А ты что?
– А я ему объяснила, что пенсиями не Чубакка занимается. И что если он хочет отомстить, то может застрелить министра экономики, а также министра социального развития и всех их замов вместе с секретаршами и аппаратом. Тут он чуть-чуть остыл и уже мог говорить разумно.
Василий подцепил вилкой протекший дырявый пельмень, не горячий уже, остывший до теплого, отправил в рот, прожевал, задумчиво посмотрел в окно…
– Что в итоге?
– Растолковала ему, что он теперь в резерве Ордена, взяла клятву без команды ничего не предпринимать и отправила домой.
Василий секунду подумал, потом удовлетворенно кивнул головой.
– Молодец, девка. Хороший из тебя будет рыцарь. Умный.
На щеках Насти расцвели пунцовые розы и тут же увяли, стали бледными.
– Я все-таки не понимаю, – сказала она озабоченно, – что с Быстроногим?
– А что с Быстроногим? – Василий не глядел на нее.
– Он какой-то не такой… Не дал починить связь. Прогнал нас. Что за срочность такая? Тебе не кажется, что происходит что-то странное?..
Старый рыцарь только головой покачал.
– Происходит, – отвечал он хмуро. – Хоть и не знаю, что. На моей памяти такого не было.
Они умолкли, дружно ткнули вилками в пельмени. Настя рассеянно посмотрела в пыльное, грязное, почти не пропускавшее света окно.
– Может быть, великий капитул?
Василий задумался. Выплюнул изо рта кусочек салфетки, контрабандой забравшийся в пельмень, постукивал вилкой по столу.
– Капитул, говоришь? Ну разве что экстренный. Созванный срочно, притом вручную, гонцами – пневмопочта-то не работает.
Он вздохнул.
– Хотел бы я знать, что там у них стряслось, раз они вне срока созывают великий капитул. Кадавр, что ли, восстал…
Василий осекся – Настя пнула его ногой под столом.
В пельменную вошли два хранителя в черной форме, внимательно осматривали помещение, проталкивались сквозь клиентов, явно искали кого-то. Если человек, как им казалось, пытался спрятать лицо, не стеснялись, брали за подбородок, поднимали вверх, к свету, чтобы лучше видеть.
Настя почувствовала, как покрывается гусиной кожей.
– Это за мной, – прошептала она. – Из-за Чубакки…
– Стой, не дергайся, – тоже шепотом велел ей Василий. – Ешь.
Он наколол на вилку ускользающий пельмень, исподлобья мазнул взглядом по хранителям. Один молодой, рыжий, высокий, второй лет сорока, видимо, старший у них, с лицом жестким, твердым. Судя по виду, оба опытные, тертые, на кривой козе не объедешь… Еще пара минут у них с Настей имеется, а потом придется что-то делать.
Вопрос только – что?
Можно, конечно, попробовать прорваться к выходу, а там – давай бог ноги! А если стрелять начнут? Да и на улице в случае чего не убежишь, подоспеет полиция, повяжут, отведут в участок. А там уж и хранители подтянутся, начнут развязывать языки, а это они умеют, дело знакомое, вкусное, любимое. Ах ты, черт, надо же было такому случиться! А все келейность дурацкая и гонор гонцов…
Хранители между тем хоть и не быстро, но подвигались к ним, проталкивались через толпу, все так же зорко поглядывали по сторонам.
Василий посмотрел на Настю. Она наклонила голову, замерла, только плечи чуть подрагивали. Ах, как глупо это все, глупо и не ко времени. Сидели бы они себе на Усиевича, да пусть бы даже и капитул там собрался – тихо заперлись бы в ванной, и все дела. Но нет, надо было их выгнать, там, видишь ли, секретность… а что теперь с девчонкой будет?
Может, изобразить пьяного, броситься, отвлечь внимание, а она тем временем прорвется к дверям? Хорошо, если прорвется, а вдруг клиенты задержат – у нас, известно, народ любит власти помогать, особенно когда его не просят. Да и не хотелось, признаться, самому идти в лапы хранителей. За нападение ему и срок могут выписать, а если начнут разбираться, что да почему, страшно подумать, до чего могут докопаться.
Документов хранители не спрашивали, видно, хорошо знали, кого ищут…
– Я побегу, – сквозь зубы проговорила Настя.
– С ума сошла… – прошипел он, старательно ужевывая пельмень – со стороны и непонятно было, что они разговаривают.
– Я не смогу, – сказала она умоляюще, – если меня возьмут, начнут пытать, боюсь, не выдержу, скажу все, что знаю…
Голос у нее дрожал, глаза были на ровном месте.
Ах ты, черт, вот тебе и гуси у бабуси, вот тебе и посвящение в рыцари! Но язык слесаря уже работал прежде головы, болтал, успокаивал:
– Уймись, девка, кому ты нужна – пытать тебя… Да и что ты там знаешь, что ты можешь сказать?
Настя не слушала, паника захлестнула ее:
– Я не выдержу, не выдержу… Пусть лучше выстрелят – и чтоб сразу!
Он только зубами скрипнул. Может, правы были древние, что не брали в Орден баб? Ну не женское это дело, рыцарем быть, что в Средние века, что сейчас. Женщине дома нужно сидеть, детишек воспитывать, а тут… Все под Богом ходим, конечно, только не до всякого ему дело есть.
Настя отложила вилку, подняла глаза. Лицо у нее было бледное, решительное.
Ах ты, господи ты боже мой! Что делать? За руку схватить, не пускать – шум поднимется, внимание привлечешь. А если побежит, то как раз в спину и бабахнут.
Хранители уже были в двух шагах. Один скользнул взглядом по Василию, рыцарь скорчил на небритой роже умильное выражение – горючая смесь патриотизма, преклонения и восторга, не подкопаешься. А Настя уже уперлась руками в стол, чтобы резче был рывок – оттолкнуться, выбросить себя над столами, сломя голову броситься к окну, выбить стекло…
И тут в голове словно молния сверкнула. Как же он сразу не понял!
– Стой, – прошипел он так, что она вздрогнула. – Они не тебя ищут!
– Не меня? – глянула с робкой надеждой.
– Они мужика ищут. Мужикам в лица заглядывают…
Секунду Настя еще стояла, напрягшись, как струна, но тут же и поняла, что прав старый рыцарь. Дошедший до стены хранитель – тот, что повыше, рыжий – посмотрел на нее совершенно равнодушно и повернулся к пьяным пролетариям. Те глядели недружелюбно, но все-таки поутихли: все знали, что такое хранители – и без причины руки-ноги переломают, а уж если виноват в чем, до конца времен законопатят, мать родная не вспомнит, как тебя звали.
Удовлетворившись, по всей видимости, осмотром и не найдя того, кого искали, хранители стали протискиваться к выходу… Ноги у Насти подкосились, она навалилась животом на столик, едва не перевернула вместе с пельменями, в последний момент Василий успел подхватить.
Задумчивым взглядом он проводил уходящих хранителей.
– Что-то случилось, – сказал он. – Что-то из ряда вон…
Глава 19Дорога
Здесь, на стоянке, было зябко и влажно, откуда-то сбоку ветер доносил слабый запах гари – и совсем близко, плотно воняло соляркой, сложно перемешанной с бензином. Чудовищные грузовики взревывали моторами, стреляли черным выхлопом и тяжело выворачивали со стоянки прямо в серую, заметавшую горизонт пустоту. Уменьшались, таяли вдалеке, как древние корабли викингов, только не безумных берксерков с обметанной кровью ртом везли они в своих недрах, а безобидные мороженые овощи и фрукты, а если и попадалось где-то мясо, то безликое, говяжье или свиное, убитое в строгом соответствии с требованиями санэпиднадзора.