— Джай Махакали![1] — взрычала страшная троица и стала окружать стол с обалдевшей примой.
— Обалдеть… — пролепетала попаданка, а потом от души завизжала и попыталась пнуть тянущуюся к ней лапу с огромными когтями. Орки заорали и закрыли уши, крыша таверны затрещала, покосилась и, сложившись книжкой, рухнула в зал, подняв тучи пыли. Здоровая балка приложила приму по многострадальной голове, и дама, всхлипнув, затихла и стекла под стол. Велика ты, сила певческого искусства…
Получасом спустя онемевшие от горя селяне скорбно смотрели на дымящийся остов таверны, над которым гордо, как АН-225, парила одинокая муха…
Глава 4
— Дармоеды! Олухи! — орал я на несчастных «эльфийских принцев», топая ногами и плюясь ядовитой слюной. Потом содрал с ноги ботфорт и запустил в них для полноты картины. Бабушка Беладонна оценила бы мою верность традициям.
Йожин с Федей переглянулись.
— А мы че… — загундосил гном. — Кто ж знал, куда ее выкинет. Мы тут репетировали, а она на почти крайнем почти севере… Рояль така скотина, нет бы трамваем поехала. Патриаршие, масло, Аннушка…
— Дармоеды, олухи, идиоты, — перечислял я уже чуть тише, загибая стройные пальцы. — Имбецилы, олигофрены, кретины, дебилы…
— Ваше Темнейшество, — робко прервал меня Федор, — а «дебил» как пишется: через «е» или через «и»?
— Розенталя почитай, балбес! — я стукнул свернутой в трубку орочьей газетой по склоненной кудрявой голове и с подозрением спросил. — А кстати? Почему это ты интересуешься?
— Я записываю, — покаянно засопел Федя. — Мы, гномы, завсегда подходим к делу основательно.
— Гномы? — я еще раз треснул его газетой промеж ушей. — Какие гномы? Ты эльфийский принц как его там!
— И-у-э-о-ми-э-ле-ней, — по слогам прочел Федя, послюнив пальцы и пролистав несколько страниц вышеупомянутой книжицы.
— Вот! А что это такое, кстати?
— Ни най, — пара слезинок скатилась на твердый выбритый подбородок моего визави.
— Спокойно, Федор! — я ободряюще хлопнул гнома газетой по плечу, словно возводя его в дворянство. — Сейчас мы с этой гинеко… тьфу, генеалогией разберемся.
И бодрым щелчком призвал золотую тарелку с наливным яблоком. Стоило им появиться в воздухе, скромный и не отсвечивающий Йожин проявил небывалую, воистину эльфийскую прыть. Он подпрыгнул, насадил яблоко на вставшие дыбом волосы, цопнул и сунул в рот.
— Выплюнь! — с тревогой глядя в выпученные глаза друга, завопил Федя. — Чужое брать нехорошо!
И стукнул Йожина по спине. Чего-чего, а силы добродушному гному было не занимать. И.о. второго эльфийского принца пролетел через залу и долбанулся о колонну, снеся ее начисто. Недохомяченное яблоко выпало и покатилось в угол.
Город Сархаш, Приграничье. Правый поворот к четвертой звезде.
— На колени, смертный! — прохрипел Смит, едва не задувая свечку. — И молись!
— О чем? — не понял Рысь.
— Чтобы ОН тебя не услышал!
И сам, согнувшись, несколько раз тюкнулся лбом о каменный пол.
— Да кто он?
— О черном акыне слыхал?
— Ну, э… — менестрель растерянно пожал плечами.
— Так вот, — эльф стал загибать толстые пальцы, уронив добычу. — Черный альпинист… подводит жертву к краю и сбрасывает в пропасть. Черный спелеолог… подводит жертву к краю и сбрасывает в пропасть. Черный архитектор подводит к краю и… сбрасывает в канализационный колодец.
— А черный акын?
— А он поет!
— Кто, кто меня звал?! — сиплый, гулкий голосище заставил Смита подпрыгнуть, а Рыся — бухнуться на колени.
— Ну вот, накликал!
— Кхе-кхе, — послышалось снизу, и менестрелю в первую минуту показалось, что в кладовую вперся упитанный кот. Но свечка Смита спланировала ниже, осветив кряжистого парня с окладистой черной бородой, росточком Скайрысю по колено. Одет незнакомец был в пыльный скафандр без шлема и без сапог. Ноги его украшали трогательные полосатые носочки домашней вязки. Борода была нечесаной, две здоровые вороные с проседью косы свисали с головы за ушами. К спине вместо баллонов на широком ремне крепились набор барабанчиков и лютня с двумя грифами.
Смит судорожно хлопнул гламурными ушами:
— Мы никого не звали… э… уважаемый.
— Ноль-пятый. Неужели и это забыли? А когда-то мое имя гремело. Ой-ей как гремело. Я входил в Черный совет, распахивая дверь ногой.
— Он входил, — подтвердил Смит.
— Простите, я еще никого тут не знаю, — сказал Рысь и поскользнулся на колбасе. Его похлопали по щекам справа и слева — одинаково сильно. И встревоженный эльф поводил свечкой перед мутным взором:
— Рефлексы вроде работают.
— Вы правы, коллега, — Ноль-пятый что-то с хрустом раскусил. — Вообще-то я вам благодарен за вызов, парни. Никак не получалось войти в замкнутый контур без пароля.
— Не стоит, — отозвался Смит торопливо. — Оказывать помощь ближнему — наш святой долг. Я Смит, просто Смит, — он вытер о штаны и протянул Ноль-пятому ладонь. А он — Скайрысь Айрастидиэль.
— Эльф? Королевского роду, что ли? — черный акын дернул носом-уточкой. — Имя без пол-литры не выговоришь.
Смит покривился:
— Ты на уши его посмотри. Ну разве может потомок королевского рода обладать такими ушами?
— Хм, — не только посмотрев, но и пощупав, согласился Ноль-Пятый. — Действительно. Совсем я в подземельях одичал.
И прищурил крупный карий глаз:
— Ребяты, вы мне пивка не нальете? А я вам за то спою грустную историю моей судьбы.
— Давай лучше прозой, — отрезал Смит, покосившись на темные балки, подпирающие низкий потолок. Черный акын утер скупую слезу:
— Эх! Темнейший с тобой! Наливай!
Опростав полубочку, рыгнув и утершись, черный акын поерзал на второй бочке, еще непочатой, и горестно подпер обвисшие щеки кулаками.
— Как сказал твой любезный друг, Айрасти-как-тебя-там, я врывался в черный совет, открывая дверь с ноги. В тот роковой день произошло то же самое. Я распахнул дверь в святая святых совета, двинув пористой подошвой шнурованного ботинка. И тут же залег, пережидая летящие в нее колюще-режущие предметы, лазерные лучи, файерболы и пару-тройку миниатюрных эмоциональных гранат. И в самом деле, — Ноль-Пятый почесал подбородок, — чего так переживать, если совет обсуждал всего-то понижения налога на добавленную стоимость плодово-выгодных культур в условиях почти крайнего почти севера.
Полюбовался вытянутым лицом Скайрыся.
— Вот и я говорю: ерунда и скука смертная. Когда я нес им поистине эпохальное известие о нападении на нашу галактику «комбайнеров». Три флота Светлый суверен прислал в этот раз, между прочим, — Ноль-пятый приосанился. — «Жатка», «Молотилка» и «Веялка». Пять простых дредноутов, пятнадцать боевых, двадцать десантных транспортов на гравитационных матрасах и канонерская лодка «Дневная ваза», флагман, движутся в нашу сторону! И все это я советникам сообщаю, даже тарелку с наливным яблоком включил для наглядности, а там прогноз погоды, ну не свинство ли?
Смит кивнул: свинство. И припал ко второй полубочке с пивом.
— В общем, пока я все это им объяснял и показывал, «комбайнеры» уже высаживали десант штурмовиков в ключевые точки империи. А их флагман повис в пяти километрах над нашей столицей.
— А как ты понял, что в пяти?
— Приборы показали, — Ноль-пятый постучал себя кулаком по груди в области сердца и даже как будто вырос. — И я осознал: за державу обидно! Ведь если не я, то кто!.. спасет меня, страну и планету? Я взлетел на вершину Темнейшей башни, сбив с лифта ограничители, проверил координаты, уточнил разброс и, — он сделал эффектную паузу, воздевая длань, — послал наверх свой несравненный голос. Кхе-кхе…
— А дальше? — Рысь круглыми глазами смотрел на рассказчика.
— Обломки «Ночной вазы» в пяти километрах в окружности собирали.
— А замок?
— А над замком сработала противометеоритная защита. Но Темный властелин обиделся. Ох, как он обиделся! — Ноль-пятый затрясся. И повернулся к Смиту: — П-плесни-ка еще п-пивка.
Выпил. Обтер с губ пену. Перестал дрожать.
— Во-первых, никто на нас не нападал. Это пифии, заразы такие, бракованную оптику мне подсунули, с пауками. Ладно, свой гарем заложниц, потерянный вместе с «Вазой», владыка мне простил, даже был доволен. Ладно, компенсацию за станцию лет через пятьсот ударного труда я бы выплатил тоже, даже скорее — если с премиальными. Но вот Ноль-Пятнадцатого он мне простить не смог. Да и я себе… Он был лучший, лучший среди нас! Настоящий герой!
С балок посыпалась труха. Смит со Скайрысем втянули головы в плечи. Но, должно быть, сила голоса была утеряна акыном безвозвратно. Он вздохнул, бросил пустую кружку и вгрызся в колбасу.
Какое-то время в погребе царило перемежаемое чавканьем траурное молчание.
— А кто… ну кто он был, этот пятнадцатый ноль? — нарушил его первым Рысь.
— Ноль-пятнадцатый. Лучший полевой агент. Конечно, не вампо-демочка, но все равно лучший. Ихор, Харик, Хоша… — перечислял черный акын, сведя пальцы у груди и горестно глядя на потолок. По небритым щекам бежали слезы. — Он же Шниперсон Сара Патрикеевна. Профессионал боевых искусств, мастер перевоплощения…
— Он что, совсем умер? — сглотнул менестрель.
— Лучше бы совсем.
Ноль-пятый сжал кулаки.
— Очнувшись от глубокой комы при падении «Вазы», он вообразил себя светлым паладином, защитником невинных и угнетенных. Подобрал плазменное ружье, завернулся в белую простыню и отправился причинять добро и справедливость. В Трибале сорвал конференцию эльфов «Маразм и оргазм в условиях природного долголетия». В Р’инбе лазал по заброшенному магоубежищу, простукивая стены и крича: «Где у вас тут аварийный выход»? И это были еще цветочки.
— А ягодки?
— В Дабке, — поник главою черный акын. — Хоша влез в песочницу, отобрал у ребенка совочек. И с воплем: «Всех порешу, один останусь!» — кинулся брать штурмом орочий детский сад. А поскольку виновным за его подвиги признали меня, пришлось уходить в подполье. А вы почему здесь?