Его речь прервал стук в окно, и к запыленному стеклу прижалось чье-то лицо. Аманда, влетев в гостиную откуда-то сзади, торопливо подошла к окну и приподняла раму.
– Все путем, Том? – спросила она.
Чья-то рука передала ей несколько писем и затем две бутылки «Пино Гриджо». Эрика шагнула к окну и увидела почтальона. Аманда вытащила из бюстгальтера тридцать фунтов и отдала ему двадцатку. Насвистывая, он пошел из палисадника.
– Что? – с вызовом произнесла Аманда. – В Америке это называется службой доставки спиртного.
– Но не почтальоны же его доставляют, – заметил Питерсон.
– Выпьете бокал?
– Я на службе, – холодно отказался он.
– Тогда сделаю вам чай, – сказала она. – Присаживайтесь.
– Теперь понятно, зачем она потащила нас к боковой калитке, – пробурчал Питерсон, когда Аманда вышла из комнаты.
– Могли бы вести себя поприветливее, – отчитала его Эрика.
– Что? Может, мне напиться пьяным ее же вином, от почтальона?
Даже в такой ситуации Эрика рассмеялась.
– Нет. Просто высокомерия чуть-чуть поубавьте. Можно и полюбезничать малость – не повредит. Смотрите шире.
Питерсон убрал с дивана ворох газет и фантиков от шоколадных батончиков и сел. Обстановку гостиной составляли два продавленных дивана, обеденный стол и стулья. Одну стену занимал стеллаж с телевизором на одной из полок, остальные были забиты книгами и бумагами. В глаза Эрике бросилась висевшая на стене фотография в дешевой золоченой рамке с узором в виде косички. Потускневшая фотография, в нижней части, затронутой сыростью, и вовсе блеклая. Фотография молодой Аманды Бейкер в форме констебля полиции старого образца: плотные черные колготки, юбка, пиджак, форменный головной убор, из-под которого выглядывают черные блестящие волосы. Она позировала перед зданием полицейского училища в Хендоне. Рядом с ней стоял молодой полицейский с непокрытой головой – свою фуражку он держал под мышкой. Показывая удостоверения, они широко улыбались в объектив.
– Так и думала, что вы прямой наводкой направитесь к ней, – раздался голос Аманды. Шаркая, она внесла в гостиную поднос с дымящимися чашками и большим бокалом вина.
– Знакомое лицо. – Эрика взяла с подноса чашку и вновь обратила взгляд на фото.
– Констебль Гарет Оукли. В семидесятых мы вместе работали в Управлении уголовных расследований. Мы с Оукли тогда были в одном звании. Теперь он вам известен как помощник комиссара Оукли в отставке.
– Женщина в Управлении уголовных расследований в семидесятых… Интересно, наверно, было?
Аманда в ответ лишь вскинула брови.
– Да, похож на Оукли. Волос, правда, меньше, чем теперь. Сколько ему здесь? – спросила Эрика, всматриваясь в его лысеющую голову.
– Двадцать три, – хмыкнула Аманда. – Парик он начал носить, когда его повысили до старшего инспектора.
– Так это помощник комиссара Оукли? – спохватился Питерсон.
– Мы вместе учились в Хендоне, выпустились в семьдесят восьмом. – Аманда грузно, неуклюже уселась в большое кресло у окна. Эрика устроилась рядом с Питерсоном.
– Оукли только что вышел на пенсию, с огромным выходным пособием, – произнес он. Какое-то время они сидели молча, пока не затихло эхо его слов.
– Что ж, – заговорила Эрика. – Мы пришли к вам с неофициальным визитом, чтобы расспросить про дело Джессики Коллинз. Расследование поручили вести мне.
– Кому ж вы так насолили? – Мрачно усмехнувшись, Аманда отпила из бокала большой глоток вина и вытащила из кармана кардигана пачку сигарет. – Это отравленная чаша. Я всегда думала, что ее утопили в карьере… хотя мы дважды обыскивали его и ничего не нашли… – Она закурила и глубоко затянулась сигаретой. – Значит, либо ее где-то держали, либо перевезли тело позднее. Теперь вам придется это выяснять, да?
– Вы были уверены, что ее похитил Тревор Марксмэн?
– Да, – кивнула Аманда, выдержав взгляд Эрики. – И он за это погорел. И знаете что? Я бы опять это сделала.
– То есть вы открыто признаете, что наняли людей, дабы те подсунули ему в дверь бутылку с зажигательной смесью?
– А вам никогда не хотелось свершить правосудие своими руками?
– Нет.
– Не лгите, Эрика. Я читала о вас. Ваш муж погиб от рук наркоторговца, вместе с ним еще четверо ваших коллег, а сами вы были тяжело ранены. Не хотелось бы вам на часок оказаться с ним в одной комнате, только вы и он, вдвоем, а в руке у вас бейсбольная бита, утыканная гвоздями? – Не отводя взгляда от Эрики, Аманда стряхнула пепел в большую переполненную окурками пепельницу, что стояла на столе подле нее.
– Да, хотелось бы, – призналась Эрика.
– Ну вот видите.
– Но я бы никогда на это не пошла. Наша обязанность как сотрудников полиции – стоять на страже закона, а не совершать правосудие. У вас был роман с Мартином Коллинзом?
– Да. Между ним и Марианной все было кончено; это произошло через полтора года после исчезновения Джессики. Мы сблизились. Об этом я сожалею больше, чем о Марксмэне, но я влюбилась.
– А он вас любил? – спросил Питерсон.
Аманда пожала плечами и снова глотнула из бокала вина.
– Я часто думаю: это – единственное по-настоящему хорошее, что я сделала для той семьи. Я не смогла вернуть им дочь. Но я заставила Мартина отвлечься от горя, по крайней мере, когда он был со мной.
– Теперь, когда мы нашли останки Джессики, вы по-прежнему считаете, что преступление совершил Тревор Марксмэн? – спросила Эрика.
Аманда снова затянулась сигаретой.
– Я всегда считала, если что-то столь очевидно, значит, так оно и есть… У него был сообщник, и, думаю, похитив девочку, он где-то ее спрятал.
– Вы взяли его под наблюдение? – осведомился Питерсон.
– Да, но только через неделю после ее исчезновения… Тогда я считала, что это сделал он.
– Я заглядывала в ваше досье… – начала Эрика.
– В самом деле? – Щурясь, Аманда смотрела на нее сквозь дым.
– После дела Джессики вас перевели в отдел по борьбе с наркотиками, а потом обвинили в торговле кокаином.
– Я была чертовски хорошим полицейским. Проторила тропу для таких женщин, как вы. А вас двадцать лет назад считали бы типичным уличным негром, зато теперь вы служитель закона, пользуетесь уважением. Вы забываете, кто отвоевал для вас место в полиции.
– Выходит, все это благодаря вам? Вы – Роза Паркс[14] Столичной полиции? – съязвил Питерсон. Возникло неловкое молчание. Эрика бросила на него предостерегающий взгляд.
– Мы здесь лишь для того, чтобы узнать вашу версию событий, – сказала она.
– Мою версию?
– Да. Как вам работалось по этому делу, ваш взгляд изнутри. У меня только горы архивных материалов, и я барахтаюсь в них, как слепая.
– В Управлении уголовных расследований, – не сразу ответила Аманда, закурив очередную сигарету, – я была единственной женщиной, и все дела об изнасилованиях поручали вести мне. Я возилась с пострадавшими, нянчилась с ними, собирала вещественные доказательства. Я никогда не игнорировала их звонки, оказывала им поддержку все те месяцы ожидания, пока подонки, надругавшиеся над ними, находились под следствием. Потом каждую держала за руку во время суда. А мне никто не помогал. Мои так называемые коллеги, имевшие обыкновение пораньше сваливать с работы в пабы и требовать бесплатных секс-услуг от тружениц панели, получали повышение. А потом, когда меня поставили во главе следствия по делу Джессики Коллинз, мне дали понять, что я слишком высоко прыгнула, забыла свое место.
– Сочувствую, – сказала Эрика.
– Не стоит. А вот судить меня не надо. Просто наступает такой момент, когда понимаешь, что, играя по правилам, ты ничего не добьешься… – Тлеющим окурком в руке она показала на фото, что висело на стене. – Вон Оукли, полный идиот, а до помощника комиссара поднялся. – Она тщательно затушила окурок в переполненной пепельнице. – В прежние дни мы с ним часто вместе ходили в патруль. Как-то в три часа ночи патрулировали Кэтфорд-Хай-стрит, и в одном из переулков на нас парень один пошел с ножом. Обкурился или обпился чего-то, был не в себе… Он схватил Оукли и приставил ему к горлу нож, так тот обосрался. В самом прямом смысле слова: нагадил в штаны. Так у парня с ножом… он и без того был взвинчен и на рогах… от вонищи этой и вовсе крышу снесло, и он деру дал. Оукли спасло его собственное дерьмо. По иронии судьбы через много лет его наградят орденом Британской империи за доблестное искоренение преступлений, связанных с поножовщиной… В тот вечер я помогла ему – привела его в порядок и потом язык держала за зубами. В ту пору мы были неразлейвода. А спустя годы, когда у меня начались неприятности на службе, а он уже ходил в старших суперинтендантах, он все пофигил. Предал меня!
Трясясь от гнева, Аманда закурила очередную сигарету. Какое-то время они сидели в молчании. Громко тикали часы, мимо по улице пронеслась машина, небо, казалось, потемнело еще больше. Эрика глянула на Питерсона, намекая, что им пора уходить.
– Да, вот еще что. – Аманда потерла лицо. – Тело вы нашли в Хейзском карьере. Мы этот карьер дважды обследовали – в августе и в конце сентября девяностого, и, конечно, ничего не нашли. Там неподалеку стояла лачуга, в ней жил один старик, самовольно поселился. Домик был маленький, с погребом. У него мы, естественно, тоже ничего не нашли. А через несколько месяцев этот старик повесился.
– И что? – спросила Эрика.
– Не знаю. Если Тревор Марксмэн действовал не один, возможно, это и был его сообщник.
– Как звали его, помните?
– Старый Боб – так он себя называл. С головой у него было не все в порядке, но признаков агрессии он не проявлял. За пару лет до этого закрыли одну из местных психиатрических лечебниц, и его вышвырнули на улицу. На вид такой малость блаженный, глуповатый старикашка. А потом вдруг взял, выпил яду и повесился. Меня это насторожило.
– Так он еще и отравился? – уточнила Эрика.
– Да.
Зазвонил телефон Эрики. Она извинилась, ответила и стала о чем-то говорить.