Надо ли говорить, что влияние нумидийца на царя росло. Даже когда Бокх отлично осознавал, что это лишь усложняет его положение.
Сулла вошел в шатер и коротко кивнул.
Бокх с сожалением подумал, как они сухи, неловки, в сущности, дики, эти римляне. Вот пришел к царю далеко не самый родовитый представитель своего племени, даже колена не преклонил, а уж о том, чтобы принести что-нибудь полезное для поддержания царского здоровья, не может быть и речи. И будет сейчас предлагать всякие мерзости против любимого родственника, названого сына, героя нумидийского народа.
Бокх снова вздохнул.
Сулла счел это достаточным приглашением и занял золоченый финикийский стул у подножия парчового холма.
В серебряном сосуде раздался клекот, целебный напиток кончился. Бокх что-то прохрипел, появился служка с новым зарядом лекарства.
– Как чувствуют себя твои суставы, доблестный Сулла? Впрочем, догадываюсь: хорошо, твои суставы не ломит, иначе тебя не прозвали бы Счастливым! Мои дела сквернее, колени отказываются сгибаться. Ноги мои не слушаются меня.
– Рассматривать ли мне, величайший из царей, эти твои слова как ответ на мой вопрос, заданный утром в присутствии Аспара, посла Югурты?
Царь подвигал бровями и вдруг усмехнулся.
– Знаешь, да. Можешь рассматривать. Жалуясь на слабость и болезненность ног моих, я тем самым давал тебе понять, что войска мои никогда более не перейдут реку Мулукку, то есть не вступят на земли, которые вы собираетесь забрать у сына моего, Югурты. Река эта была всегда границей между мною и несчастным Миципсой, пусть она будет границей между мною и счастливым Суллой.
– Я оценил глубину и изящество твоих слов, не могу ими не восхищаться. Я понял, в чем заключаются твои обещания. Но, к сожалению, поверь мне, сенат и римский народ, приняв во внимание, что берегов названной тобою реки Мулукки они достигли благодаря силе своего оружия, не сочтут твои обещания ни богатыми, ни даже достаточными.
Бокх вздохнул, и булькнуло у него в кувшине в ответ. Бокх и сам знал, что, предлагая римлянам такой мир, он не предлагает, по сути, ничего.
Римлянин продолжал:
– Сенат и римский народ очень оценили бы какое-нибудь действие, которое отчетливо шло бы на пользу Риму, а не Бокху. Хотя и во вред Бокху оно не обязано идти. Ты понимаешь, царь, что я хочу сказать?
Царь поставил кувшин на поднос и медленно откинулся на вершину парчового холма, так что глаза его перестали быть видны сидящему много ниже гостю. В этом жесте не было неуважения, ибо царь сказался в самом начале разговора больным и принимал высокого посетителя во время лечебной процедуры.
Сулла остался спокоен. Он знал, что ему не надо переспрашивать. Когда царь решит ответить, он заговорит сам.
– Ты хочешь, чтобы я выдал тебе Югурту?
– Я бы счел этот шаг жестом друга, и римский народ и сенат сочли бы тебя своим другом.
Бокх несколько раз шумно и тяжко вздохнул.
– Ты понимаешь, римлянин, как трудно мне это сделать.
– Я помогу тебе поймать Югурту, если ты захочешь, чтобы я тебе помог.
Опять раздалось несколько хриплых вздохов.
– Не торопи события. Я не о способе охоты, а о том, следует ли мне ее начинать.
– Стоит!
– А я не знаю. Меня все проклянут и по эту и по ту сторону Мулукки. От меня отвернутся жрецы.
– Жаль, если ты так серьезно относишься к мнению этих мрачных шутов, бормочущих молитвы и берущих взятки за твоей спиной.
– Не говори так! Мои подданные набожны, и мне приходится иметь это в виду. От меня отвернутся мои сыновья.
Сулла усмехнулся.
– Они уже отвернулись. Твой сын Волукс предал тебя, чтобы отдать меня в когти Югурты. Он, вместо того чтобы безопасной тропой доставить римское посольство в твой шатер, привел его прямо в лагерь Югурты.
Бокх уже знал об этом и поэтому не отреагировал на слова Суллы. Лишь хрипы его стали чуть гуще и трагичнее.
– В конце концов, он мой родственник!
– Он прислал тебе головы своих прежних наложниц, чтобы в ту же ночь резвиться с новыми, это известно всем, кроме тебя.
Да, царь знал об этом, знал, что его уродливая Мардина так и не удостоилась мужского внимания со стороны нумидийского царя. Но он знал также и то, что это не имеет никакого значения! Важно не происходящее втайне и на самом деле, важно то, как это все выглядит в глазах белого света. А в этих глазах Югурта – герой, борец за свободу, лучший воин Африки, благородный муж Мардины Мавританской, верный союзник царя Бокха. И такого человека царь Бокх выдаст, как это можно себе представить?!
Подагрический старик, увешанный золотом, медленно менял позу, чтобы устроиться поудобнее на своей золотой горе. Он посмотрел в глаза непреклонному римлянину и проникновенно сказал:
– Как ты не можешь этого понять своим квадратным умом? Я не смогу его тебе выдать, даже если бы захотел. Его все любят. Все пойдут за ним, а не за мной. Он может меня выдать кому угодно, а я – нет.
Это было поразительное признание великого мавританского царя, толстая кожура вечной самоуверенности спала на мгновение с его души. Сулла понял, что этот миг надо использовать, чтобы добиться результата.
– Да, к Югурте многие относятся с уважением, иначе ему не удалось бы столько лет сопротивляться нам. Но не надо преувеличивать, великий царь мавританский. Не все его любят. Далеко не все. Порукой тому – хотя бы умница Дабар, который сознательно помогает мне и римскому оружию в этой борьбе.
– Ну что такое Дабар, – брезгливо оттопырил губу царь.
– Ты знаешь, что он происходит из рода Массуграды, он родственник самого Массиниссы.
– По женской линии, по женской всего лишь линии!
– Ладно, приведу тебе пример сильнее. Ты не задавался вопросом, каким образом мы выбрались из лагеря Югурты, куда нас привел твой сын Волукс?
Царь молчал. Видимо, задался вопросом. Он потянулся к кувшину, глотнул полуостывшего отвара.
Сулла продолжал:
– Нас спас Оксинта. Знаешь, кто это?
– Сын Югурты.
– Да, сын, любимый и самый талантливый. Так вот, он тоже помогает римскому народу в этой войне. Югурта обречен, неужели это тебе не ясно, после того как против него выступил его собственный сын!
Глава одиннадцатаяБокх (продолжение)
105 г. до Р. X.,
649 г. от основания Рима
Толстяк Аспар медленно, вальяжно вошел в шатер мавританского царя, как человек, осознающий свое значение и положение. Он поклонился с неожиданной гибкостью и страстью, чем вызвал в Бокхе и льстившие его самолюбию, и завистливые чувства.
– Скажи мне, друг мой непременный Аспар, как ты при таком тучном сложении умудряешься сохранять столь поразительную подвижность суставов?
Аспар поклонился еще раз.
– Никакого особого секрета тут нет, великий царь. Так же, как у всякого пожилого человека, болят у меня ноги и ноет спина, но обо всех этих неприятностях забываю я при виде твоего величия, и члены мои сами, без особого принуждения, исполняют все, что положено исполнить.
Царь ухмыльнулся и кивнул.
– Ты хорошо ответил.
Лицо нумидийца просияло. Его собственный царь строжайше велел ничем во время переговоров не прогневить капризного союзника.
– Перейдем же к делу, о гибкий Аспар. Ты передал своему царю предложение римлянина?
– Разумеется, великий царь.
– И к чему склоняется сын мой Югурта: к продолжению войны или к поискам мира?
Нумидиец опять произвел несколько гимнастических упражнений на ковре перед парчовым троном мавританца.
– Для начала он велел мне сообщить о своих более мелких предложениях, но которые могли бы смягчить твое сердце и дружественнее настроить твой ум.
– Что ты имеешь в виду?
– Твоего сына Волукса.
– Он предатель и будет казнен.
– Ты волен сделать это, и тебя назовут справедливейшим среди царей. Но ты также волен вспомнить о древнем мавританском обычае.
– Каком еще обычае?!
Аспар улыбнулся самым приторным образом.
– По старинному мавританскому обычаю, жизнь провинившегося может быть выкуплена, если на то будет согласие богов и воля того, кто обладает правом казнить и миловать.
Бокх нахмурился. Такой обычай действительно существовал. Напоминая о нем, нумидиец вторгался в самую гущу отцовских переживаний мавританского царя. Он любил старшего сына, возлагал на него все свои надежды, и поэтому убить его собственными руками…
– Югурта хочет выкупить жизнь моего сына?
– Да, за сумму, которую ты назовешь.
– Для чего ему это?
– Он знает, что такое отцовское горе, и хотел бы избавить тебя от этих переживаний.
Бокх хлопнул себя по колену и поморщился от боли.
– А не потому ли он хочет сделать это, что Волукс предан ему больше, чем мне; не мой ли сын старался поссорить меня с римлянами, ведя квестора Суллу в приготовленную нумидийцами засаду?
Аспар потупил взор.
– Передай Югурте, чтобы он не вмешивался в мои семейные дела, раз уж нельзя избавиться от его вмешательства в дела моего царства.
– Передам, великий царь.
– А сначала скажи, собирается ли Югурта мириться и на каких условиях?
– Скажу я так, царь мой Югурта, сын Массиниссы, прежде всего готов воевать с римлянами, ибо считает, что победа над ними возможна. По доходящим до него сведениям, у них большие неприятности в самой Италии. Народы севера начинают подниматься против них, и если мы сейчас нанесем…
– Я не спрашиваю о военных планах твоего царя, пусть он мне откроет свои мирные планы.
Аспар склонился в поклоне, первая часть его миссии провалилась. К войне Бокха не склонить. Этого следовало ожидать, но такое известие не обрадует нумидийского царя.
– Что же ты молчишь?
– В том случае, если ты, великий царь, твердо решил вложить свой меч в ножны, моему господину остается сделать только то же самое.
– На каких условиях, как именно он себе это представляет? Условия римлян ты знаешь.
– Да, они, как всегда, требуют слишком многого.