Хлопуша тоже подстриг свою реденькую русую бороденку. На его толстых щеках играл румянец. И от всей медвежьей фигуры верзилы веяло таким несокрушимым здоровьем, словно он заявился сюда не из пыточного дома, а из пиршественного зала.
– Пришло время объясниться, Первоход, – первым заговорил Рамон. – Нет сомнений, что ты теперь здесь какой-то начальник.
– Да уж, – подтвердил Хлопуша. – По всему видать – важная шишка.
– Кто же ты теперь, Глеб? И что делаешь в княжьем тереме?
Глеб слегка смутился:
– Видите ли, друзья… Дело в том, что я теперь командую этими идиотами.
– Командуешь? – Толмач нахмурился. – Что это значит? Тебя сделали сотником?
Глеб хмыкнул:
– Бери выше. Я теперь первый советник княгини, и все, кого вы видели в тереме – от боярина до последнего холопа, – подчиняются мне.
Рамон недоверчиво посмотрел на Глеба и тихо пробормотал что-то по-итальянски. А Хлопуша присвистнул:
– Высоко ты взлетел, Первоход! Выходит, то, что с нами сделал кат, это все по твоему приказу?
Глеб повернул голову к двери и раздраженно рявкнул:
– Где же ества?
– Уже несем, господин! – отозвался покорный голос.
Почти тотчас же двери распахнулись, и осанистый кравчий собственноручно внес в горницу два серебряных блюда, на одном из которых красовался огромный зажаристый гусь, а на другом – румяные горячие блины с тешкой. Вбежавший следом мальчишка-холоп поставил на стол кувшин с византийским вином и плошку с горячим чесночным соусом.
Низко поклонившись, кравчий и мальчишка удалились.
– Ну вот, – с улыбкой сказал Глеб. – Теперь вы можете как следует подкрепиться.
Рамон с Хлопушей, однако, не шелохнулись. Они по-прежнему смотрели на Глеба, будто на столе не было еды и вина.
– Что же вы! – поторопил их Глеб. – Налетайте! Хлопуша, ты как-то сказал, что сможешь съесть большого гуся за один присест. Покажи, на что ты способен!
Хлопуша ухмыльнулся и сказал:
– Я был жутко голоден, пока ехал в Хлынь, и готов был слопать целого барана. Но после всего, что произошло, мне кусок в горло не лезет.
Глеб нахмурился и перевел взгляд на Рамона.
– Толмач, ты ведь любишь блины. Когда-то ты грозился накопить денег и открыть в Хлынь-граде собственную «Блинную».
– Благодарю тебя, Первоход, но я не голоден, – вежливо ответил Рамон.
Глеб нахмурился еще сильнее.
– Что ж… – проговорил он. – Тогда отложим трапезу на потом и продолжим разговор. Я знаю, что по дороге в город вы повстречали в лесу каких-то лютых тварей. Расскажите мне об этом подробнее.
– Мы уже рассказывали это твоим дознавателям, – грубовато доложил Хлопуша.
– А теперь повторите это мне, – спокойно сказал Глеб. – И не упускайте ни одной мелочи.
Рамон и Хлопуша переглянулись.
– А Первоход и впрямь стал крут, – ухмыльнувшись, заметил Хлопуша.
– Да, – согласился с ним Рамон. – И дознаватели у него – что надо.
– С такими хоть на оборотней, – поддакнул Хлопуша. – Поймают оборотня, привяжут его к дереву и начнут вытягивать из него жилы. Медленно, по одной. А чтобы подольше не подыхал, будут поить его целебным отваром. Отличные дознаватели! Первоход, если бы ты видел, как эти ребята управляются с иглами! Любо-дорого посмотреть!
Глеб глянул на толстяка исподлобья и сурово изрек:
– Хлопуша, даю тебе слово, что я ничего не знал. Ни про дознавателя, ни про пыточную.
– Вот как? – прищурил черные глаза Рамон. – А я думал, что первый советник знает все и обо всем. Я думал, в княжестве ничего не вершится без его ведома.
– Возможно, так и должно быть. Однако я и в самом деле ничего не знал. Дознаватели, которые вас пытали, получат по заслугам. Я уже приказал бросить их в темницу.
Некоторое время все трое молчали. Потом Рамон вздохнул и заявил:
– Ладно. В нас говорит обида, а не разум. Ты наш друг, Первоход, и мы должны простить тебя. Хлопуша, ты как?
– Прощу, только когда увижу, как дознавателю Скрябе прижигают ягодицы раскаленным железом, – объявил Хлопуша.
– Да будет так, – кивнул Глеб. – Теперь мы можем продолжить разговор?
– Теперь можем, – пробасил Хлопуша, ухмыльнулся и, протянув руку к жареному гусю, вырвал у него из бока поджаристую ножку.
Глеб подождал, пока оба странника чуть-чуть подкрепятся, затем спросил:
– Итак, что же вы видели?
Рамон, доедая блин, взглянул на Хлопушу:
– Толстяк, расскажи ему.
Хлопуша отправил в рот кусок гусиного мяса, облизнул пыльцы и пробасил с набитым ртом:
– Дело было так…
4
Закончив рассказ, Хлопуша взял кувшин и наполнил свой кубок вином.
– Ни оборотни, ни упыри, ни волколаки не могли сотворить такого, – сказал, глядя на Глеба печальными, бархатистыми глазами, толмач Рамон. – Лошадиные кости были обглоданы дочиста. И на них я видел следы зубов. Зубов столь крепких, что если бы эти твари захотели, они бы запросто разжевали толстые кости в щепки.
– Да… – задумчиво произнес Глеб, поскребывая ногтями горбинку на переносице. – Если все так, как вы говорите…
– Все так, – перебил его Хлопуша. – Мы ничего не выдумывали. Каждое наше слово – правда!
Хлопуша обмакнул мясо в чесночную подливу, швырнул его в рот и добавил, не забывая работать челюстями:
– Они оттащили подводы с дороги и спрятали их за кусты. Там же были и кости. Эти твари, кем бы они ни были, очень умны и хорошо умеют заметать следы.
– И они действительно похожи на людей?
– Да, очень похожи, – кивнул Рамон. – Но сила у них нечеловеческая.
– Верно, – кивнул Хлопуша, вытирая рушником ладони. – Мне казалось, будто я пытаюсь удержать на земле разъяренного быка. От усилий у меня едва не лопнули руки!
– Но ты говоришь, что сама тварь была невелика?
– На голову ниже меня! Как мальчишка-отрок! И такая худющая, будто месяц ничего не ела!
– Гм… – Глеб сдвинул брови. – Должно быть, у этих лысых тварей ускоренный метаболизм, – тихо и задумчиво проговорил он. – Отсюда и их дьявольская взрывная сила. При таком расходе энергии они должны быть постоянно голодны.
Рамон и Хлопуша переглянулись. Хлопуша тихонько постучал себя пальцем по виску, что должно было означать: «У Первохода опять шарики закатились за ролики». Рамон улыбнулся. Потом перевел взгляд на Глеба и сказал:
– Первоход, в твоей речи много непонятных слов. Но, думаю, ты все правильно понял. Эти твари невероятно сильны. И они голодны. А это значит…
– Это значит, что они придут в села, – договорил Глеб. – А потом и в Хлынь. Интересно, много ли их?
– Судя по следам, на караван напала целая стая, – сказал Рамон. – Голов тридцать, а то и больше.
– Тридцать… – задумчиво повторил Глеб.
– Да, тридцать. И каждая из этих тварей стоит трех вооруженных до зубов воинов. Передвигаются они столь быстро, что трудно уследить глазами. А зубы их так крепки, что могут перекусить лошадиную ногу.
Лицо Глеба еще больше помрачнело.
– Не было печали… – хмуро пробормотал он. – Откуда только берется эта мразь?
Хлопуша хмыкнул:
– Известно откуда – из Гиблого места.
Глеб взял свой кубок и, запрокинув голову, в несколько глотков выпил все вино. Поставил кубок на стол, вытер рот рукавом и сказал:
– Скверно, ребята. Очень скверно. Захочешь открыть дверь в светлый Уграй, а за спиной у тебя тут же распахивается дверь, ведущая в бездну. И почему так?
– Власть нынче в твоих руках, Первоход, – напомнил Рамон. – Ты волен использовать ее так, как захочешь.
Глеб хмыкнул:
– Я бы рад. Эх, мне бы лет десять покоя. И чтобы никаких печенегов и хазар под стенами, и чтобы бояре думали не только о своих толстых жопах, но и об общем деле. И чтобы никакого Гиблого места за спиной… Я бы тут такого настроил.
Глеб замолчал и тяжело вздохнул.
– Хлынский люд не слишком трудолюбив, – неуверенно произнес Рамон. – Тут просторно, не нужно друг дружке ноги топтать.
Глеб потянулся за кувшином, но остановился на полпути, снова о чем-то задумавшись, и вдруг проговорил:
– Слушайте… – Голос его звучал напряженно. – А может, мы все тут – что-то вроде стражей? Пока другие страны строят светлую жизнь, мы караулим здесь адские врата, чтобы темные твари не выползли из бездны и не расползлись по земле? Может, в этом и состоит наше предназначение, а?
Хлопуша растерянно покосился на Рамона и, поскольку тот молчал, невнятно проронил:
– Может, и так.
В дверь сунулся десятник.
– Добрый господин, – окликнул он Глеба, – ты велел вечор выпустить из темницы боярина Добровола. Я пришел спросить, в силе ли твой приказ и не передумал ли ты?
– Я не передумал, – ответил Глеб.
Десятник кивнул и хотел идти, но снова остановился и уточнил:
– Вернуть ли ему меч, Первоход?
– А разве он ходил с мечом? – удивился Глеб. – Это ведь привилегия воинов.
– Боярин Добровол, будучи отроком, ходил в военные походы. С тех пор он никогда не расстается с мечом.
– Да-да, теперь я припоминаю. – Глеб нахмурился. – Хорошо, верните этому фазану меч, но предупредите, что теперь он не может безнаказанно рубить и бить смердов. За каждый удар мечом ему придется нести ответ перед судом присяжных и лично передо мной.
– Добро, Первоход, я все ему передам.
Десятник скрылся и притворил за собой дверь.
– Боярин Добровол? – удивленно вскинул брови Рамон. – Когда мы уезжали, он был вторым после Кудеяра. А на деле – первым.
– Да, было дело, – нехотя признал Глеб. – Но теперь он никто, и звать его никак.
– Но ведь он богат! – пробасил Хлопуша. – Кажется, Добровол так же богат, как Крысун?
– Был, – сухо поправил Глеб. – Этот разряженный фазан задумал произвести политический переворот и убить меня. За это преступление я отправил его в темницу, а его богатство передал в казну.
– Ловко! – похвалил Хлопуша.
Глеб поморщился:
– При чем тут ловкость? Это была вынужденная мера.
– Бесспорно, – спокойно и вежливо кивнул Рамон. – Заговор против власти – тягчайшее преступление в любой стране мира.