Клик-клик-клик.
«Его запах», – хотелось сказать Кэтрин. Мужской запах. Эта душная смесь уксуса, розовой воды и жареного мяса. Это и довело ее до грани. Должно быть, он никогда не мылся, просто обволакивал себя маскирующими ароматами. Смешай их с довольно активным потоотделением, и на тебя сразу пахнёт душком протухшей еды – или распутного секса, в зависимости от твоих собственных предпочтений.
Это был запах ее отчима.
– Знаете, мы уже пытались проанализировать это раньше, – сказала Кэтрин, стараясь казаться по-настоящему усталой и разочарованной. – Я и вправду пыталась. Долго и упорно думала об этом. Но в конце концов решила, что он просто задел какую-то не ту мою струну. Не в том месте, не в то время. На самом-то деле это не имело никакого отношения к женщинам для утех. Я просто использовала их, чтобы затеять свару, и мне стыдно за это. Вы правы. Мне не раз приходилось иметь дело с подобными мужиками. Наверное, я была уже просто сыта по горло. И он был единственным, кто оказался тогда на линии огня. Я не выдержала. Спустила курок. Конец пьесы.
Фрэнкл наблюдала за ней немигающим взглядом, явно ожидая того едва заметного «значка», который выдал бы увертки Кэтрин и предоставил бы ее Торквемаде все доказательства, необходимые для продолжения допроса. Но Кэтрин сохраняла покаянную позу и всю оставшуюся часть сеанса путалась в поверхностных догадках и бессмысленных выводах.
Старательно избегая любых упоминаний про Джека.
Секс той ночью напомнил ей о парне, который недолго был у нее в колледже. Он мог вернуться домой после проведенного с друзьями вечера, заметно поддатый и сильно возбужденный, и, хотя она уже спала, пытался разбудить ее. Что было нетрудно сделать. Это было во время ее «распутной» фазы, когда Кэтрин наслаждалась сексом так часто, как только могла. Он пролезал в постель и прижимался своим возбужденным членом к ее пояснице, а затем просовывал руку под ее ночную рубашку, чтобы погладить сосок. Все очень нежно и дразняще. Он ничего не говорил, не пытался перевернуть ее – просто прижимался к ней все крепче и крепче, целуя ей шею, все быстрей и тяжелей дыша ей в ухо и поглаживая лобок. Пропустив момент полного пробуждения, Кэтрин плавно проскальзывала из забытья в гипнотическое вожделение без какого-либо промежуточного осознания этого и моментально настолько увлажнялась, что почти не чувствовала, как он входил в нее. Все работу делал он, а она просто лежала, постепенно погружаясь в теплую ванну оргазма.
Сейчас Кэтрин чувствовала то же самое. Не совсем проснувшаяся, но сознающая, что ее медленно подталкивают к судорожному содроганию всего тела, которое погрузит ее в водоворот экстатического забвения. Она ощутила, как ее вдавливают в матрас. Выгнула спину и приподняла бедра – но не для того, чтобы сопротивляться, а чтобы обеспечить лучший доступ. До ее ушей доносились все учащающиеся вздохи. Ей казалось, что сразу дюжина пар рук ласкает ее.
И вдруг ее ошеломил запах. Едкий душок серы и уксуса. Глаза ее распахнулись как раз вовремя, чтобы увидеть – или ей лишь показалось, что она это увидела – исчезающую тень, которая поднималась вверх, постанывая от удовольствия. Физическая форма у той была аморфной и недолговечной, и исчезла она прежде, чем Кэтрин успела как следует рассмотреть ее, оставив после себя лишь этот стойкий едкий запах. Кэтрин резко вскинулась, теперь уже полностью на стрёме и так и купаясь в собственном поту. Ее собственное лицо – пылающее, с широко раскрытыми глазами – смотрело на нее из зеркала на туалетном столике Ребеки в другом конце комнаты. У нее был пресловутый «влажный сон»? Неужели она мастурбировала во сне? Может, та ночь с Джеком и вправду пробудила старые гормоны, завладев ее подсознанием?
Кэтрин сбросила одеяло и, спотыкаясь, побрела в ванную. Ноги казались ватными, между ног воспаленно пекло. Наполнив раковину холодной водой, она погрузила в нее голову по самую шею, пока не почувствовала, как мучительная краснота сходит со щек. Больше не в силах сдерживать дыхание, выпрямилась и уставилась на свое мокрое лицо, словно пытаясь отыскать в нем какие-то знакомые черты. Принимала ли она перед сном какие-нибудь из этих чертовых таблеток? Этого она не могла вспомнить.
Что Кэтрин действительно помнила, так это запах – этот горьковатый телесный запах.
Глава 15
На следующее утро Кэтрин несколько раз чуть не струсила и не съехала с девяносто пятой трассы, прежде чем добралась до семнадцатого шоссе и ответвляющегося от него проезда к Шугар-Хилл, ферме ее семьи на реке Раппаханнок близ Фредериксбурга. Прошло уже больше двух лет с тех пор, как она в последний раз оказывалась настолько близко от своего бывшего дома. Ее нечастые визиты к матери обычно происходили в фешенебельных ресторанах или в Коттеджах, как Слоун и ее окружение попросту именовали эксклюзивный загородный клуб, спроектированный еще Бобби Джонсом[40], с его аристократическим членством и утонченными предубеждениями. Но Кэтрин ехала повидаться не со своей матерью. Ей нужно было противостоять проклятию из своего прошлого. Она уже давно ковыряла эту корочку, присохшую к ране. Лихорадочный сон этой ночью навел ее на мысль, что нужно наконец сорвать ее, но чем ближе она подъезжала, тем больше начинала сомневаться, принесет ли этот визит облегчение или же просто еще глубже погрузит ее в путаницу собственных теней. Свернув на частную дорогу, ведущую к главному дому, Кэтрин задумалась, стоило ли так рисковать. Пролаксис она принимать перестала и теперь слегка сожалела об этом. Но было уже поздно что-то менять. Приходилось исполнить задуманное без всякой химической защиты.
Пастбища все еще были восхитительно зелеными, и Кэтрин сразу узнала нескольких пасущихся там кобыл. Запах свежескошенной травы и туго перевязанных тюков сена, смешиваясь с ароматом азалий «Энкор», высаженных повсюду, на миг перенес ее в раннее детство, когда все казалось прекрасным и незыблемым. До того, как все это порушила беспорядочная кутерьма реальной жизни.
До того, как ее отец покончил с собой.
А ее мать вновь вышла замуж.
Слуги в доме тепло встретили ее. Кэтрин проводила с ними куда больше времени, чем со всеми этими «друзьями» из частной школы, которых Слоун постоянно уговаривала ее завести, и что бы ни случалось, они никогда не отворачивались от нее. Дом был красиво украшен осенними рогами изобилия, изящно наброшенными там и сям пледами, вазами с грушами и яблоками и множеством засушенных цветов. Если б здесь вдруг случайно объявились фотографы из журнала «Лучшие дома и сады» в поисках сюжета на весь разворот, у Слоун Филдс нашлось бы что им показать. Не пустили бы их лишь в одну из спален наверху. Именно там на больничной койке, едва живой, подключенный к различным медицинским аппаратам, лежал отчим Кэтрин, за которым круглосуточно ухаживала сиделка, нанятая для толкования сократившихся потребностей этого почти что овоща.
Мать Кэтрин вышла замуж за Рекса Бодри вскоре после того, как ее первый муж Уильям, любимый биологический отец Кэтрин, покончил с собой, потеряв все свои деньги. Билли Филдс был очень успешным биржевым трейдером в Ричмонде, пока… не перестал быть таковым. Типичная история. Спекулятивные инвестиции, подпитываемые чрезмерной самоуверенностью и привлечением заемных средств, не смогли пережить лопнувший пузырь доткомов[41] на рубеже веков. Его профессиональная кончина стала готовым скандалом для светских сплетен штата Вирджиния. Такого позора он не смог вынести. Однажды вечером, выпив несколько бокалов мартини в Коттеджах, вернулся домой и воспользовался своим дорогущим трехствольным «Эскалибуром» двадцатого калибра от «Абьятико и Салвинелли», чтобы слиться с местного горизонта навсегда. На веки вечные. Кэтрин была совершенно опустошена, но ее мать отказывалась капитулировать. Обнаружив, в сколь бедственных обстоятельствах вдруг оказалась, Слоун Филдс взяла себя в руки и отправилась на охоту. Реджинальд «Рекс» Бодри был идеальной добычей – по крайней мере, как она поначалу думала. Он был красив, хорошо воспитан и богат. Проблема, как вскоре выяснила Слоун, заключалась в том, что Рекс был бездельником. Свои деньги он унаследовал, и ему не нужно было работать. По мнению Слоун, все это было просто прекрасно и замечательно, но поскольку у него не было необходимости напрягаться, не было стремления приносить пользу, у Рекса Бодри с лихвой хватало времени, чтобы предаваться любым утехам, которые попадались ему на глаза.
И одной из вещей, которая почти сразу привлекла его внимание, была дочь Слоун, Кэтерин, – это было еще до того, как она изменила написание своего имени в результате того, что случилось потом. Рекс приступил к покорению шестнадцатилетней красавицы.
Хотя на самом-то деле это она покорила его.
Когда Слоун узнала об этом, ей пришлось сделать выбор. Выгнать Рекса пинком под зад – может, даже подать на него в суд – и тем самым вернуться к стесненным обстоятельствам, которыми муж номер один одарил ее своим самоубийством, или же отправить дочь в школу-интернат, похоронить всю эту историю в самом темном уголке своей памяти и по-прежнему наслаждаться тем образом жизни, к которому она неизлечимо пристрастилась. Рекс был только рад подобному решению проблемы – при условии, что она не станет препятствовать его прочим устремлениям.
Слоун выбрала второй вариант, смирившись с ужасной сделкой, которую заключила. Ее отношения с дочерью, теперь уже Кэтрин, так и не восстановились, но она утешала себя, разглагольствуя на всех углах, что успехи ее дочери в школе, а затем и в карьере можно объяснить ее суровым изгнанием и последующими изоляцией и одиночеством, которые, несомненно, закалили ее.
До инцидента в Японии, естественно.
А Рекс Бодри все-таки не избежал отсроченного правосудия, которого ему было отсыпано полной ложкой. После ночи пьянства и игры в покер во время поездки в Кентукки, где он спаривал свою дорогую кобылу с недавним победителем дерби, с ним случился обширный геморрагический инсульт, который оставил его парализованным и беспомощным. Что вполне устраивало Слоун. Поскольку немалое состояние Рекса оставалось нетронутым, Слоун смогла привезти его домой и оплатить круглосуточный уход, что позволило ей беспрепятственно пользоваться его деньгами. Рекс так и не оправился от паралича, вызванного инсультом, хотя, по словам сиделок, иногда ему все-таки удавалось промямлить пару-тройку слов – что, как заверили Слоун врачи, указывало на то, что он полностью сознавал, что с ним произошло. Можно было не сомневаться, что Рекс Бодри всерьез терзался своим состоянием и неспособностью что-либо с этим поделать. Слоун оценила иронию этой мести судьбы. Что же до Кэтрин, то ее удовлетворение было отравлено чувством вины. «Сукин сын получил по заслугам» накрепко переплелось с «это все из-за меня» – словно борцы в безрезультатном поединке.