От Джека по-прежнему никакой реакции.
Кэтрин прочистила горло. Она не ожидала, что Алекс с ходу передаст ей эстафету, хотя пошло оно все – она к этому готова. И ничуть не собирается доставить Джеку удовольствие от попыток запугать ее.
– Как вам наверняка известно, – начала Кэтрин, не отрывая взгляда от экрана, – мы уже подали несколько ходатайств об аннуляции данного коллективного иска, опираясь на устоявшиеся принципы, согласно которым истцы должны сначала доказать наличие ложных или вводящих в заблуждение рекламных акций, которые привели к многочисленным случаям неоправданной выписки рецептов на пролаксис и использованию его не по назначению. И что данная схема рекламной кампании намеренно преследовала цель скрыть потенциальные опасности и побочные эффекты использования данного препарата. Мы думаем, что можем успешно доказать неправомерность подобных утверждений.
Кэтрин чувствовала себя уверенно. В ударе. Слова лились рекой. Без всяких колебаний. Говорила она твердо, но взвешенно. Кэтрин 2.0 и в самом деле вернулась.
– Тем не менее при всем этом мы подаем апелляцию о переносе места судебного разбирательства из округа Колумбия на восток Кентукки, где было выявлено наибольшее число подобных якобы нарушений. Мы хотим доказать, что дело должно быть рассмотрено – если вообще должно быть рассмотрено – в территориальной юрисдикции, наиболее затронутой претензиями истцов. Сейчас это может показаться нелогичным, но, по нашим оценкам, судебные органы штата Кентукки, как правило, более благосклонны к стандартной отраслевой практике и с меньшей вероятностью склонятся к доводам истцов о том, что «Райт Фарма» намеренно и в вопиющих пределах вышла за пределы норм, предусмотренных этой практикой, в простой погоне за прибылью, вместо того чтобы распространять этот сильнодействующий седативный препарат просто с целью помочь людям. Нарушения, если таковые и имели место, были виной не «Райт Фарма», а чрезмерно усердных врачей и/или пациентов, которые злоупотребляли данным препаратом.
Кэтрин не могла дождаться, когда вернется домой и примет ванну. Тем не менее во время всей своей презентации она ни разу не оторвала взгляда от экрана. Ей хотелось посмотреть, отреагирует ли Джек вообще хоть как-нибудь. Он этого не сделал, но Кэтрин почувствовала, как все в конференц-зале расслабились – коллеги явно одобрили ее выступление. Закончив, она откинулась на спинку стула, все еще глядя на экран, и предоставила Алекс взять инициативу в свои руки и углубиться в детали. Следующие полчаса Джек просто сидел и слушал, лишь изредка вставляя словечко-другое, чтобы попросить Алекс или кого-то из ее коллег что-то повторить или уточнить хронологию. Хотя Кэтрин была уверена, что он не смотрел ни на кого, кроме нее. И она тоже ни на секунду не оторвала взгляда от экрана.
Как только Алекс завершила презентацию, Джек просто сказал: «Всем спасибо». И экран сразу потемнел.
Алекс не требовалось осыпать Кэтрин комплиментами. Она просто подняла брови. Этого было достаточно, чтобы понять ее невысказанные слова: «Молодчина, подруга!» Однако, зная ее, Кэтрин была уверена, что мысленно Алекс добавила: «Он просто не сводил с тебя глаз, зайка!» Но та и этого не произнесла вслух.
Не успела она вернуться в свой кабинет, как секретарша сообщила ей, что на линии Джек Райт. Кэтрин глубоко вздохнула, собралась с духом и взяла трубку.
– Кэтрин Филдс, – произнесла она самым нетерпеливым тоном, на который только была способна.
– Весьма впечатляюще, – произнес Джек, и она сразу представила себе его очаровательную улыбку. – Похоже, ты вернулась к делам по полной программе.
– Так чем могу? – спросила Кэтрин, сохраняя свой официальный тон.
На другом конце провода повисла пауза.
– Ты могла бы начать с того, что позволила бы мне лично принести извинения, – наконец произнес он, и Кэтрин показалось, будто она уловила у него в голосе некоторую досаду.
– В этом нет необходимости. Я прослушала все ваши сообщения. Ваши доводы мне совершенно понятны.
– Нам обязательно быть такими официальными?
– Простите, я решила, что это звонок от клиента.
Разочарованный вздох прозвучал так громко и отчетливо, что Кэтрин не могла не почувствовать легкий укол торжества.
– Прошлое не преследует нас, Кэтрин… Это мы преследуем прошлое.
– Не уверена, что понимаю, о чем ты говоришь.
– Это просто комната, полная докучливых сувениров, которую мы продолжаем посещать, чтобы напомнить себе, насколько незавершенными могут быть некоторые дела.
Требовалось срочно перевести разговор в другое русло. Это становилось чем-то чересчур уже интимным.
– Прости, конечно, но разве осталось еще что-то, что мы до сих пор не обсудили?
– Этот отчет детектива ничего не изменил в тебе для меня, Кэтрин. Я хочу, чтобы ты это знала.
Она ничего не ответила, пытаясь побороть искушение смягчиться, разрешить себе начать с ним все сначала. С красивым, сексуальным, надломленным душой Джеком.
К счастью, именно он первым закончил разговор, пока Кэтрин еще не успела окончательно сдаться.
Глава 18
Прошлое – это просто комната, полная докучливых сувениров. Как это подал Джек. По его словам, ему совершенно плевать, что она некогда сделала или кем когда-то была. «Но некоторые сувениры – это напоминание об ужасных секретах, Джек; секретах, которые все больше нагнаиваются и разъедают тебя, если не разобраться с ними».
Она жила в доме, просто-таки полном таких секретов.
Едва только выйдя из душа, Кэтрин вздрогнула, заслышав музыку. Едва слышную, но безошибочно узнаваемую. Эдит Пиаф пела «Осенние листья». Опять. Мелодия то появлялась, то исчезала, словно из радиоприемника при слабом сигнале. Звук вроде как исходил не из какого-то конкретного места, а разносился по комнате словно легкий ветерок – иногда прямо перед ней, иногда где-то за спиной, над головой, а иногда и откуда-то снизу. Из-за этого начала кружиться голова. Но вместо того, чтобы испугаться, Кэтрин была странно очарована тем, насколько знакомо она звучала. В ней чувствовалась какая-то мольба.
Внезапно послышался звук бьющегося стекла, за чем немедленно последовали хриплый смех и мужской голос, требующий налить еще. Подойдя к двери спальни, Кэтрин слегка приоткрыла ее. Внизу шла вечеринка. Из стереосистемы доносились звуки «Осенних листьев» – мелодия плыла вверх по лестнице вместе с запахом сигаретного дыма и духов. В воздухе висел женский смех, словно эхо в каньоне.
Это не было иллюзией. Таунхаус ожил.
Вернулся к своей прошлой жизни.
Кэтрин попятилась в спальню, и ее охватило какое-то странное спокойствие. Словно в трансе, она невольно посмотрела на свое отражение в зеркале на туалетном столике. Окровавленная фотография Ребеки, стоящей между своим мужем и изображением ее деверя, изуродованным Луизой Федела, была приклеена скотчем к стеклу. Люди были правы: Кэтрин и вправду очень похожа на Ребеку. Издалека их можно было бы даже спутать. Недолго думая, она пшикнула духами «Шанель» в воздух перед собой. От этого аромата у нее закружилась голова, и, не удержавшись, Кэтрин потянулась к румянам и губной помаде. После двух недель неряшливой спячки ей хотелось почувствовать себя красивой, сексуальной, уверенной в себе. На долю секунды из зеркала на нее глянуло лицо Ребеки, улыбнувшись ей. Но на этот раз Кэтрин не отшатнулась. Лишь улыбнулась в ответ, встала и взяла черное платье, висевшее на стене.
Когда она вышла в коридор, время словно замедлилось. Свет потускнел, как будто какой-то техник за сценой предвидел ее появление. Мир стал мягким и прозрачным. Это напомнило Кэтрин один сценический театральный прием, который она видела, еще учась в колледже, – когда две реальности разделяла полупрозрачная сетка. Когда свет перед этой завесой гас, за ней проявлялась другая картина – одна сцена сменялась другой. Параллельный мир проскальзывал в первый. Спускаясь по лестнице, Кэтрин увидела, как через фойе из кабинета в гостиную спешат две какие-то женщины, хихикая и оглядываясь через плечо, как будто их преследуют. Одна была одета в длинное платье викторианской ведьмы, другая как цирковой шталмейстер – в бриджах, в цилиндре и с хлыстом. На обеих были маски, украшенные перьями. За ними гнался мужчина с мартини в руках, одетый в белый фрак и белую рубашку со стоячим воротничком и щеголяющий вместо маски свиным рылом. Спустившись в фойе, Кэтрин прошла мимо гардероба, из которого доносились отчетливые шлепки плоти о плоть и похотливое пыхтение. Но вроде больше никто не обращал на это никакого внимания. На самом-то деле и на Кэтрин никто не обращал ни малейшего внимания. По-видимому, в ее присутствии здесь не было абсолютно ничего примечательного.
С кухни доносились громкие веселые голоса и смех. Толпа человек в двадцать или тридцать развалилась в креслах и на диванах в фойе, собралась небольшими беседующими о чем-то группками у камина или окон. Многие были одеты в костюмы или элегантные вечерние наряды, смокинги и коктейльные платья. И все в масках. Некоторые изображали всевозможных животных, другие – карикатурно искаженные человеческие лица. Многие маски были явно сделаны вручную. Лица у нескольких человек были искусно раскрашены, полностью скрывая их истинный облик. Были там парики самых неестественных цветов. Лицо одного из мужчин скрывал монашеский капюшон. Были тут горничная-француженка, арабский шейх, Зорро, даже Траволта из «Лихорадки субботнего вечера»[43]. Несколько масок оказались откровенно страшноватыми. Особенно одна – совершенно безликая, если не считать металлических скоб, скрепляющих губы, и потоков крови из пустых глазниц. Еще одна – с фаллическим носом, вытянувшимся дюймов на шесть в длину и тычущимся в каждого, кто подходил слишком близко.
Кэтрин пробиралась сквозь толпу, не обращая внимания на светскую болтовню и смех. Она полностью отдавала себе отчет во всем, что делает, и либо была бессильна, либо просто не желала все это прекращать. В баре у стереосистемы молодой человек в костюме официанта и маске в виде оскалившейся в злобной гримасе хэллоуиновской тыквы протянул ей бокал шампанского, не успела она даже об этом попросить. Взяв его, Кэтрин отошла к окну – тому самому, в которое в тот вечер, когда она только въехала сюда, стучался воробей. Снаружи вырисовывались контуры серебристого «Мерседеса» Ребеки Райт, припаркованного у тротуара на том самом месте, на котором она рассталась с жизнью.