Или здесь может быть замешано что-то более зловещее? Что-то, что могло навести полицию на мысль об убийстве? Детективы Рикардо и Фрэнкс украдкой переглядывались, словно изначально подозревали нечто большее, чем простой акт самоуничтожения, и просто искали подтверждения своим подозрениям. Конечно, они всё это видели, и что-то во всем этом явно не устраивало ни одного из них. Или это Кэтрин просто тыкалась в темноте?
Выйдя из «Мерседеса», она уже поднималась на крыльцо своего таунхауса, когда вдруг увидела на тротуаре мисс Дюпре и Мэгги, наблюдавших за ней.
– Гляжу, вы постриглись! – окликнула ее Мэгги.
– Ну да. Захотелось сменить имидж, – сказала Кэтрин, когда женщины подошли ближе, сосредоточенно прищурив глаза и переводя взгляды с Кэтрин на «Мерседес» и обратно – явно устанавливая связь с прошлым и его ужасами.
– Да, это ее машина, – наконец произнесла Кэтрин, подтверждая то, о чем, как она знала, думала мисс Дюпре. – Это подарок. От ее сына. Он больше не хотел его хранить.
Мисс Дюпре подняла на нее укоризненный взгляд.
– Опасно подражать мертвым, – тихо сказала она, а затем взяла Мэгги под руку, оставив Кэтрин в одиночестве стоять на крыльце.
Знакомое пощелкивание – клик, клик, клик – послышалось ей как раз в тот момент, когда каминные часы в гостиной закончили отбивать восемь вечера. Примерно в то самое время, когда, по оценкам коронера, была убита Ребека Райт. Кэтрин сидела на кухне, доедая остатки салата «Цезарь», заказанного в «Синем фартуке»[46], и поначалу ей показалось, что это просто периодический скрип старых костей дома или, может, остывающая труба горячей воды. Она уже привыкла к таким звукам с тех пор, как переехала сюда. Но когда пощелкивание сразу не умолкло, Кэтрин поняла, что это такое. Открывающаяся и захлопывающаяся крышечка зажигалки. Звук, казалось, доносился сразу отовсюду одновременно. Откуда-то над ней и под ней. Из-за угла, прямо у нее из-за спины… А потом вдруг резко прекратился. Кэтрин немного выждала. Но продолжения не последовало.
Выйдя из кухни, она направилась в фойе, ожидая опять застать в своем доме Уоррена Райта. Но там никого не оказалось.
В доме было тихо. Она еще выждала. И по-прежнему ничего не происходило.
Пока вдруг не отслоились обои.
Кэтрин услышала это прежде, чем увидела. Треск и хруст разрываемой жесткой бумаги. Там, где стена переходила в потолок. Она велела Расселу попросту закрасить обои, потому что отпаривание заняло бы слишком много времени, не говоря уже о том, что это было бы грязно и дорого. Кроме того, по его словам, бумага была настолько старой, что буквально вросла в штукатурку, слившись с ней так, что стала неотделимой. Но только не сейчас. Большой клинообразный лоскут ее, закручиваясь, отходил от стены, словно его тянула какая-то невидимая рука. За ним Кэтрин углядела вздувшуюся пузырями штукатурку, которая напомнила ей кадр целлулоидной кинопленки, застрявший перед жарким лучом проектора. Затем отслаивание прекратилось, и пузыри пошипели еще мгновение, прежде чем тоже сдуться. Она ошарашенно стояла, пытаясь решить, что это такое – химическая реакция на краску Рассела или что-то более преднамеренное, более злонамеренное. Дом содрогнулся, и что-то упало ей на голову. Кэтрин отряхнула волосы и поняла, что это хлопья краски. Подняла взгляд и увидела волосяную трещину, быстро взрезающую потолок. Та словно следовала какому-то выбранному пути, зигзагообразно змеясь по штукатурке, пока не достигла стены и не начала ползти вниз. Что-то внутри стены или за штукатуркой пыталось вырваться наружу – что-то запертое под многолетними слоями краски и обоев хотело просочиться в настоящее и стать реальным. Кэтрин подумала, не выбежать ли из дома, но куда бы она пошла? Кроме того, это же ее дом, черт возьми! Не хватало еще, чтобы ее выгоняли из собственного дома! Кэтрин прикинула, успеет ли добраться до туалетного столика и пистолета Ребеки до того, как это неведомое «нечто» вырвется на свободу. Осторожно, шажок за шажком, она стала подниматься по лестнице, а дом все продолжал содрогаться. Трещина вроде как продвигалась вслед за ней вверх по лестнице. Кэтрин испугалась, что дом разваливается на части. На верхней ступеньке она споткнулась, но удержала равновесие и наконец добралась до спальни. Подбежав к туалетному столику, вытащила «Вальтер» Ребеки.
Треск прекратился.
Кэтрин сидела и ждала, не зная, что делать дальше. Атмосфера внезапно стала густой и липкой, и перед лицом у нее вдруг проплыл запах духов. «Шанель номер пять». Духи Ребеки. Запах испугал ее и заставил посмотреться в зеркало. Оттуда на нее смотрело ее собственное лицо, разбитое на осколки предыдущими трещинами. Из-за этого создавалось впечатление, будто на ней какая-то отвратительная маска.
И тут вдруг еще один резкий скребущий звук – как будто железом по стеклу. По отражению Кэтрин вертикально побежала еще одна трещина, взрезая зеркало, словно подтаявший лед на зимнем озере. Медленно. Угрожающе. Неотвратимо. Она машинально прижала к ней ладонь, словно пытаясь затолкать обратно то, что давило на него с обратной стороны. Что-то или кого-то?
– Да чего ты же хочешь? – выкрикнула Кэтрин.
Зеркало не ответило.
На следующее утро трещин в стенах уже не было. Но новая трещина в зеркале все-таки осталась.
Что бы ни пыталось установить контакт с Кэтрин, оно становилось все более нетерпеливым. В этом, похоже, не было никаких сомнений. Вопрос был лишь в том, сможет ли она выяснить, чего это «нечто» на самом деле хочет, пока либо не отступится, либо не решит стать более агрессивным. Любая из этих перспектив вызывала тревогу.
Как у искушенного юриста, у Кэтрин не ушло много времени на то, чтобы разыскать ведущего детектива, которому в свое время было поручено расследование убийства Ребеки. Отис Стивенсон давно вышел на пенсию, развелся и купил небольшой домик в устье реки Маготи, на берегу Чесапикского залива неподалеку от Балтимора, где в настоящее время и проживал. И, как и многие отставные копы, любил рассказывать истории о старых плохих временах, о делах, над которыми работал, – как о тех, которые успешно закончились, так и о тех, которые не закончились вообще никак. Дело Ребеки относилось ко второй категории, но он был готов поговорить об этом в обмен на обед по сниженной по случаю обеденного времени цене в своей любимой закусочной в недорогой прибрежной марине[47], где у него стоял небольшой катер.
«Я седой как лунь, настоящая “ватная палочка”, – сказал он Кэтрин по телефону. – Меня не пропустите. Кабинка у музыкального автомата. Мой личный столик. Если доберетесь туда раньше меня, просто скажите Марджори, кто вы такая. Это будет женщина, читающая “Нэшнл инквайер” за кассовым аппаратом. Не спрашивайте ее о высадке на Луну или убийстве Кеннеди, если только не хотите выслушать лекцию о том, что Земля плоская. Но обязательно закажите сэндвич с мясным рулетом».
Кэтрин последовала этому совету и уже потягивала чай со льдом, когда он неторопливо вошел, отвечая на знакомые приветствия официанток и постоянных посетителей, и направился прямо к ней. Это оказался долговязый семидесятидвухлетний афроамериканец ростом шесть футов пять дюймов, с блестящими зубами и шапкой белоснежных седых волос, аккуратно и коротко подстриженных. И в самом деле «ватная палочка».
– Мисс Филдс… – произнес он, сверкнув тысячеваттной улыбкой.
– Кэтрин, – поправила она, пожимая ему руку.
– Вы уже что-нибудь заказали?
– Не успела. Марджори сказала мне, что я буду есть, еще до того, как я успела открыть рот. Сказала, что оба наших заказа будут готовы, как только вы сядете за стол.
– Вот умница!
Они обменялись несколькими ничего не значащими любезностями, и Кэтрин поблагодарила старика за то, что он нашел время встретиться с ней.
– Я всегда любила воду, – добавила она, оглядывая гавань за окном. – Могу понять, почему после выхода на пенсию вам захотелось поселиться здесь.
Стивенсон кивнул и улыбнулся.
– Гольф я терпеть не могу, в карты не играю, не охочусь… Но больше всего ненавижу телевидение и интернет. Даже не пью. Можете себе такое представить? Бывший коп, который не пьет! Рыбалка – это все, чем я хочу заниматься, пока добрый Господь не призовет меня к себе. Вероятно, поэтому жена и ушла. Я был слишком уж скучным. – В его голосе не было особого разочарования.
Как раз в тот момент, когда Кэтрин собиралась перейти к делу, появилась Марджори с двумя непереваримо огромными сэндвичами с мясным рулетом.
– Я уже могу сказать, что заберу половину своего домой на ужин, – рассмеялась Кэтрин.
– В самом деле? – отозвался отставной детектив. – Я вот всегда сразу заказываю второй как раз с этой целью.
И он принялся приканчивать первую половину своего сэндвича, пока она пыталась проглотить лишь первый откушенный кусочек.
– Ух ты, неплохо, мистер Стивенсон, – пробубнила она с набитым ртом.
– Говорил же!
Он сделал паузу между половинками сэндвича, одним глотком выпив большую часть своего холодного чая, а затем откинулся на спинку стула, изучая ее.
– Итак, Ребека Райт?
– Как я уже говорила по телефону, я купила дом Райтов в Джорджтауне и нашла кое-какие старые вещи. Родственникам они оказались не нужны, но меня заинтриговали, и я не могла удержаться, чтобы не покопаться в них. Назовем это моей адвокатской жилкой. – Естественно, те части, которые касались Джека, Уоррена и возможности того, что она жила в доме с привидениями, Кэтрин предпочла опустить.
Глаза Стивенсона сузились, и он словно углубился в свой собственный чулан памяти, чтобы открыть коробки с чувствами, которые давно задвинул в самый дальний угол или даже забыл об их существовании.
– Это было одно из моих первых крупных дел, – задумчиво произнес старик. – И с тех пор это как кость в горле. Моей карьере оно уж точно не поспособствовало.