—Что газеты пишут?
—Полное дерьмо. Черепаха вошла в озеро, стала закапываться в дно. Бомбят, кругом вода кипит, а ей хоть бы хны.
—Спасибо, на столицу не пошла! Но озер жалко, там богатая рыбалка… Теперь Купол все оградой обнесет, и не подступишься.
В свете фар мелькнул полосатый столбик с табличкой: «Запретная зона».
—Ну наконец-то,— выдохнул Сарго.— Скоро бургонская застава. А я уж думал, вот батареи сядут, придется за лошадьми бежать, тащить наш тарантас гужом!
Ехать лежа на полу фургона очень плохо, даже когда экипаж на дутых шинах из каучука. Тряска жуткая, а ты валяешься мешком, стараясь угадать следующий поворот, чтобы не удариться о стенку. Где тут стоять!
Грязный чулок во рту промок слюной и стал похож на половую тряпку. Судя по всему, Лисси было не лучше. Сперва графинька извивалась, дрыгала ногами и сердито говорила: «Мммм!» Потом выдохлась и растянулась, а глаза стали, словно у голодного щенка.
Жандармам не хватило наручников для Хайты, ее спутали бечевой, но рот почему-то не заткнули. Прока от этого не было, Хайта молчала и лишь со страхом оглядывалась.
Когда машина останавливалась, были слышны разговоры снаружи, но там всегда оказывались жандармы, которые коротко выспрашивали похитителей, а после говорили: «Можете продолжать путь».
Браслеты наручников осаднили Ларе кожу, так что она особо не шевелилась, чтобы не стало хуже.
Да и так все было хуже некуда!
Лара полностью уверилась в приютских байках о лабораториях, где ставят опыты. Если уж с ней обходятся как с вещью, значит, ничего хорошего ждать не приходится. Со смертниками и безумными ученые не церемонятся. Посадят в клетку, будут мучить, а потом зароют как собаку.
Как следует обдумав свое будущее, Лара зарыдала. Жила-жила, никому не мешала, и вдруг приют, звезда, теперь Гестель! Считай, жизни конец, а ведь только познакомилась с мальчишкой!
«Может, позвать его?»
Прижавшись виском к головке болта в полу, Лара попробовала крикнуть: «Огонек!» Получилось какое-то «Угугу».
«Поймет он или нет? Или он слишком далеко?»
Глядя на нее, начала хлюпать носом и Лис, а потом за компанию заплакала Хайта.
День померк, в кузове стало темно как в могиле. Казалось, дороге и мукам не будет конца, но внезапно мотор умолк, машина встала, и дверца фургона открылась. В свете газового фонаря возникли в проеме три тени: в котелке, в шляпе и в шапочке-нахлобучке, какие носят учителя и псаломщики.
—Вот, гере профессор, доставили как велено. Которая в сорочке, она не пойми кто. В палевом графская дочка. А ваша в приютском мешке.
Голос принадлежал здоровенному жандарму, который шибанул Лару по руке. Ему ответил немолодой, скрипучий голос:
—Корнет, я так новеньких не принимаю. Сейчас ночь, время спать. Если вам начальство поручило заниматься арестованными, вот и занимайтесь!
—Эээ,— замялся здоровяк, сдвинув котелок на затылок. Забелела повязка с темными кровяными пятнами.— А куда ж их нам девать?
—Это ваши заботы, корнет. Сажайте хоть в карцер, хоть в башню, но утром извольте представить ту, которая моя, в пристойном и чистом виде. Остальных пусть забирает тот, кому они нужны.
С этими словами профессор в шапочке ушел, и у Лары с души гора свалилась. Ну, хоть до утра время есть!
—Стереги,— приказал верзила младшему.— Я схожу до штабс-ротмистра, как он распорядится. Что за порядки в Бургоне, к дьяволу! Старались, ездили, меня чуть не застрелили, а тут никому не надо! Если сейчас меня дежурный отошьет, как этот сморчок, я вообще разозлюсь! А ведь чрезвычайное положение!.. Спящее царство, разрази его гром!
«Бургон?— задумалась Лара.— Не Гестель? Но Бургон, это ж усадьба Его Высочества, на краю запретной зоны».
Молодой жандарм в шляпе походил у распахнутой дверцы, отошел к передку, что-то принес, потом легким скачком запрыгнул в фургон. Лара боязливо поджала ноги, но парень потряс ключами:
—Вылезете, разомнетесь.
Он помог им выбраться и снял осточертевшие намордники. Лис принялась плеваться, а затем яростно сказала:
—Вам это даром не пройдет. Вы оскорбили мое достоинство!
—Пока нет,— бросил парень, откупорив большую бутылку.— Пить хотите?
—Из ваших рук я ничего не приму!
—Ну, как вам угодно. А ты?— протянул он бутылку Ларе. Помедлив, та кивнула, и жандарм приложил горлышко к ее губам. Вода была теплая и отдавала пивом, но Ларе она показалась райским напитком праведников. Часть пролилась по подбородку на платье.
—Где ваше начальство?— наступала Лисси, хотя ноги едва держали ее.
—Как раз об этом я сейчас думаю, ан. Боюсь, оно спит.
—Немедленно освободите мне руки!
—Приказа не было.
—Я убегу от вас.
—Попробуйте. Кстати, где вы подобрали эту, светленькую?
—Я не буду вам отвечать! Вы нас похитили, как бандиты!
—Ну уж нет, совсем не так,— усмехнулся парень, нет-нет да поглядывая на Хайту.— Те поступили бы иначе.
—Зэ джиксе года буци нимо,— промямлила Хайта, потупившись.
—Стоп, сейчас я возьму обруч!
—Не трудись,— процедила Лара.— Тут железяк не нужно.
—Ты понимаешь ее без медиатора?— У жандарма глаза расширились.
—Нет, я кое-что другое понимаю.— Она рада была уесть франта.— Например, что нас не выпускали из фургона.
—Дьяволы.— Тут и жандарм опустил лицо, смущенный собственной глупостью.— А подождать вы не можете?
—Чтоб тебе на том свете так подождать,— с душой пожелала ему Лара.— Жандармская свинья.
«А пускай! Мне все равно пропадать, хоть выскажу ему, что хочу».
Парень что-то прорычал сквозь зубы, но распутал Хайту и сказал, приложив ко лбу свой короткий револьвер:
—Быстро. Рядом. Не пытайся бежать, здесь кругом патрули.
«О, гляди-ка, перевод освоил,— отметила Лара.— Догадливый. Но все-таки сволочь».
—А вот я вам ничего не обещаю!— пригрозила Лисси.
—Значит, побегаем. Жаль, недолго.
Верзила-корнет плутал долго и вернулся не один.
Он застал у электрокара милую картину. Тикен ругался с графской дочкой, а златовласка с приютской сидели на порожке фургона, болтая босыми ногами и любуясь этой сценой. Досуха выпитая бутылка валялась у заднего колеса, бечевка и наручники мирно висели на кронштейне кузова.
—Вы бессовестный, гнусный, безнравственный тип!
—Ан, выбирайте слова. Я при исполнении.
—Кто дал вам приказ издеваться над нами?!
—А кто велел вашей подружке выстрелить в корнета? У него голову рассекло, он ранен. Два пальца вправо, и прощай мозги.
—Мало ранен! Надо было в лоб! Я бы не промахнулась!
—Между прочим, это нападение на представителя власти. За это полагается тюрьма и каторга.
—А за похищение девиц вам положена виселица. Вы себя непристойно ведете!
—Где, когда?
—Зачем вы приставали к Хайте?
—Я?! Только поправил ей волосы.
Сарго заорал издалека:
—Эй, Удавчик, смотри, кого я привел!
Все оглянулись на голос. С корнетом шла высокая златокудрая девушка, правда, неряшливо одетая и растрепанная. В свете фонаря было видно, что ее лицо бледное, под глазами темные тени. Такие девки вьются у пивных и кабаков.
У Тикена поджилки дрогнули: «Безуминка! Ну, корнет, нашел кого притащить!»
—А-а,— протянула девица, уперев руки в бока,— Удавчик при деле, и сразу с тремя. Хорошо живешь, гаденыш!
—Безуминка, ты ошибаешься. Был приказ доставить их сюда.
—Ну-ну, загибай, не сломай. Эй, а это что за птичка?— Девушка нахмурилась, уставившись на Хайту.— Руни джа нисо?
—Джаку, нисо йайфа!— Та, буквально взвизгнув от радости, спрыгнула с порожка и бросилась к девице с объятиями.
«Точно, из одного племени»,— убедился Тикен.
—Им надо вымыться и поесть,— прижав к себе мурлычущую Хайту, заявила Безуминка тоном ротмистра.— Мне начхать, арестантки они или кто. Пока девчонки не налопаются досыта, я их не отдам. А вы оба будете сидеть под дверью. Кто сунется в окно купальни, тот получит в рожу кипятком.
«А может, я тут жива останусь?» — вдруг вернулась к Ларе надежда.
—О, я сейчас усну,— простонала Лисси, влажная и розовая после мытья.— Я словно избитая, встать не могу. Который час?
Безуминка занимала в Бургоне отдельный коттедж. Тут было роскошно и захламлено. Шелковые шторы с кистями, стены затянуты атласом, на потолках лепные плафоны, хрустальные люстры с электрическими лампочками, пышная мебель на гнутых ножках, но вместе с этим всюду разбросанные тряпки, грязные тарелки на шикарных столиках, на полу книги и липкие пятна зеленой полынной настойки, на полочках и этажерках вперемешку пузырьки, баночки, фарфоровые куколки, спички, грубо вскрытые ногтями упаковки папирос.
Как северянка с Вейских островов, она ходила дома босиком и то же велела остальным. Несмотря на хаос в комнатах, у нее все было: в леднике провизия, в кранах горячая вода, в шкафах груды белья.
—Я ждать не люблю,— сказала хозяйка, поворачивая вентиль. В бассейн купальни ударили дымящиеся струи, с руку толщиной.— Мне весь день держат нагретый котел под давлением. Живо раздевайтесь и лезьте. Кому сказала?
Только в воде Лара ощутила, сколько ей пришлось вынести за день, начиная с утренней пальбы по лесу. Проснулась в овраге, потом ползала в кузове, а теперь по горло в пузырчатой пене, пахнущей розовым маслом! Такое может лишь присниться, но все это было наяву.
С ними вместе, для компании, плескалась и Безуминка. Что при виде ее чувствовали Хайта с Лисси, сказать трудно, но Лара испытала жгучую, до изнеможения, зависть: «Ой, она прямо Дева-Радуга, посланница Громовика… Вылитая статуя из любовного придела в храме».
Вот бы стать такой! Любой Огонек обомрет, едва увидев тебя во всей прелести.
«А если я вдруг… влюблюсь?» — с опаской и трепетом подумала она. От ожидания чего-то небывалого даже живот поджался. Любовь… это же что-то потрясающее. Люди с ума от любви сходят, травятся, стреляются, с моста кидаются. И говорят: «Нет ничего слаще любви!» Пойми их попробуй. Кто отведал любви, те смеются: «Узнаешь, тогда поймешь».