Уголки маленького рта растянулись и приподнялись. И Мышонок улыбнулась.
Вернувшись из душа, Элли сначала ему не поверила. Она сидела на краю дивана, расчесывая волосы, и даже прервалась на секунду, чтобы покачать головой:
— Она еще слишком маленькая, чтобы улыбаться. Дети учатся улыбаться примерно в шесть недель.
— Но она улыбнулась! Мне. Правда? — Макс приподнял ручки ребенка и защелкал языком, пытаясь снова вызвать улыбку.
— Может, она гримасничала.
— Нет. Она улыбнулась! Смотри… смотри, она опять улыбается!
— Боже мой, — выдохнула Элли, — она правда улыбается!
Они оба смотрели на Мышонка. А потом одновременно подняли голову, встретились взглядами и улыбнулись друг другу.
Макс первым отвел глаза. Ему требовалось что-нибудь сделать. Он отдал Элли ребенка и встал. Бесцельно пошел по комнате и остановился у книжной полки, где его взгляд упал на фотографию «плохой четверки». Четверки. Он медленно повернулся и тихо спросил:
— Как насчет Мэтти?
— Твоего друга?
— Нет. Имя.
Теперь она поняла. Посмотрела на Мышонка, потом снова подняла глаза. Взгляд ее был таким же, как когда она увидела первую улыбку своей дочери.
— Сокращенно от Матильды, — прошептала она. — Мэтти. Отлично, Макс… но ты уверен?
— По-моему, хорошо.
— Но это ведь имя человека, который для тебя очень много значил…
Он с трудом сглотнул.
— Если бы я выбирал ей имя, я назвал бы ее именно так, — мрачно произнес он. — Если бы она была моей дочерью.
Элли отвела глаза и сморгнула.
— Значит, Мэтти. — Она наклонилась и поцеловала младенца. — Привет, Мэтти.
Он дал Мышонку настоящее имя. Имя, которое бы выбрал для собственного ребенка. Радость от этого драгоценного подарка все еще пребывала с Элли, когда она укладывала очень сонную малышку в кроватку в их общей комнате. На еегубах все еще блуждала мечтательная улыбка, когда она вышла в гостиную и увидела Макса, который выключал везде свет. Он передвигался в полумраке, освещаемый только отблесками света, проникавшими из холла.
— Я думал, ты уже легла, — сказал он.
— Я хотела сказать тебе спасибо.
— Не стоит благодарности.
Если бы он не улыбнулся, она сказала бы еще что-нибудь и ушла, но эта улыбка… Такая ясная и невероятно нежная. Земля ушла у нее из-под ног. Элли шагнула вперед, сокращая расстояние между ними, поднялась на цыпочки и обняла Макса. Инстинкт говорил ей, что только прикосновением она может выразить, как много значит для нее это событие и эти отношения, — прикосновением, а не словами, которые всегда будут лишь слабым отражением.
Макс обнял Элли в ответ и притянул к себе. Он склонил голову, и она услышала его осторожный вдох — как будто он наслаждался запахом ее волос. Ее запахом. Она чувствовала, как он прижимается к ней. Его грудь — к ее груди. Его пальцы на ее спине. Его живот — вспышка желания была настолько сильной, что ей пришлось закрыть глаза и попытаться вспомнить, почему она не должна дать Максу понять, что она к нему на самом деле чувствует. Возможно, у нее не получилось.
Когда объятия наконец ослабли — существенно позднее, чем могли бы закончиться объятия двоих друзей — и Элли открыла глаза, Макс смотрел на нее, и в глубине его карих глаз она увидела отражение того же чувства, которое безуспешно пыталась скрыть.
— Элли…
Шепот. Наполовину стон, наполовину предупреждение. Или вопрос?
Она ничего не ответила — словами. Но наконец позволила гласу сердца и тела сломить глас рассудка. Она снова встала на цыпочки, обнимая его за шею, и приоткрыла губы. Предлагая ему свое тело.
На этот раз Макс явственно застонал. Он коснулся ее губ своими, и это был точно не дружеский поцелуй. Его поцелуй не был похож ни на что, что Элли приходилось когда-либо испытывать. Словно американские горки. Напряжение росло и затем рассыпалось на мельчайшие искры, отголоски которых она чувствовала глубоко внутри, внизу живота. Его язык дразнил ее и ласкал, а его пальцы глубоко погрузились в ее волосы.
Наконец она смогла сделать то, что так давно хотела, — коснуться пальцами щетины на его подбородке. Затем она повела ладони выше, взъерошивая его волосы. Его губы опустились ниже и тронули ее шею, и Элли запрокинула голову, открывая ему свое горло. Свою жизнь.
— Элли… — На этот раз это был стон разочарования. — Мы не можем…
Элли застыла. Она не могла спросить почему. И не могла придумать ни одной причины.
— Слишком рано.
Очень странное объяснение. Как может быть слишком рано, когда так чувствуешь? Она влюблена в него больше жизни. Но не могла сказать ему — потому что иначе он бросится прочь и этого никогда не случится. А потом она уедет, так и не узнав, на что это похоже на самом деле — только в мечтах.
— Ты родила всего несколько недель назад. Если мы не остановимся, я…
— Я в порядке, — прервала его Элли. Она смотрела ему в глаза не мигая. — Швы уже зажили. Я… — О господи! Она не знала, что сказать, чтобы это не прозвучало как просьба. Если он хочет остановиться, она должна это принять. — Я в порядке, — повторила она снова, и ее голос повис в тишине.
«Я хочу этого, — пыталась она сказать ему взглядом. — Я хочу, если ты тоже хочешь».
Макс понял, по крайней мере, часть этого. Он на секунду закрыл глаза, а потом без усилий поднял Элли на руки и понес ее в свою комнату. В свою постель.
Следующий поцелуй перенес их на совершенно новый уровень ощущений. И после этого они избавились от одежды и испытали «контакт кенгуру» — кожа к коже. Снова американские горки — на эмоциональном уровне столь же высокие, как и на физическом.
Теперь Элли отдала Максу свою душу. И сердце.
Можно дать кому-то имя и не потерять его. Можно отдать свое сердце, и в то же время оно будет по-прежнему биться внутри. Это — бесценные дары, которыми может обладать человек, но никто не может отнять их у него. Элли размышляла об этом, когда прогуливалась с Мышонком… нет, Мэтти! — в коляске следующим утром. Она шла медленно, немного утомленная прошедшей ночью, но безмерно счастливая. Она никогда еще не была так счастлива.
Даже тогда, когда она впервые увидела своего ребенка и впервые дала ему грудь. Или когда впервые ощутила проблески любви к Максу — когда он помогал ей впервые кормить Мэтти. И тогда, когда он сам выбрал имя, которое для него так много значило, и предложил ее ребенку. И даже вчера ночью, прижимая к себе Макса, произносившего ее имя на пике их общего наслаждения.
Это чувство было гораздо больше. Оно включало в себя все и всех сразу — ее саму, Макса, Мэтти. Даже если это продлится всего несколько дней и Макс никогда не узнает, насколько важной частью этого чувства он был, это именно то, что значит семья. Человеческие существа, связанные воедино любовью. Дарами, которые можно отдать и в то же время сохранить.
Элли собиралась дойти с Мэтти до магазина на углу. Она хотела приготовить ужин для Макса и сделать его особенным. Чуть раньше она уже побывала в супермаркете и запаслась всем необходимым, включая бутылку шампанского, которая сейчас охлаждалась в холодильнике.
Но ей не хотелось говорить Максу, что на самом деле они празднуют. Она собиралась сказать, что это праздник в честь имени Мэтти. Потом она подумала, что сегодня ей исполнился месяц, а значит, нужно приготовить торт. Но у них как раз кончилось масло. Так что Элли сперва решила отправиться в магазин, а потом вспомнила, что по дороге есть почтовый ящик. Так можно будет убить двух зайцев — и купить масло, и, наконец, отправить анкету в австралийский госпиталь. Глупо постоянно это откладывать — так можно и вовсе упустить возможность.
Дорога вела мимо гостиницы, где Элли провела свой первый день после выписки. И куда так больше и не вернулась за своими вещами — они были частью прошлой жизни, которую она хотела оставить далеко позади. Воспоминания о пребывании здесь были отчетливо неприятными. Словно выкрикиваемые оскорбления все еще висели в воздухе. Посмотрев на дорогу, ведущую к зданию, она могла бы припомнить место, где прямо перед ее дверью приземлился Найджел. Интересно, отмыл ли кто-нибудь пятна крови?
Не то чтобы ей действительно хотелось это знать, но, проходя мимо гостиницы, Элли автоматически повернулась и посмотрела в ту сторону. То, что она там увидела, заставило ее остановиться. Она несколько раз моргнула и всмотрелась пристальнее. Ровно на том месте, где лежал Найджел, свалившись с балкона, сейчас находилась еще одна, маленькая, фигура. Ребенок?
Элли почувствовала, как кровь отхлынула от щек. Странно зазвенело в ушах — может быть, поэтому она не услышала, как женский голос зовет на помощь. Женщина бежала прямо к ней навстречу. Неужели это один из детей Найджела? Может быть, они играли на балконе? Возможно, он был поврежден во время того случая и его так и не починили? В ту ночь Элли не особенно хорошо разглядела жену Найджела. Возможно, по тропинке бежала именно она.
— Помогите! — умоляла женщина. Она схватила Элли за руку. — Он упал. Помогите!
— Сейчас. — Элли дернула коляску, чтобы развернуть ее, но колеса заело, и она только наклонилась.
— Я присмотрю за ней, — выдохнула женщина. — Пожалуйста… я не знаю, что делать. Он упал, и я даже не знаю, дышит ли.
Элли подбежала к ребенку, вынимая телефон из кармана. Она просто проверит дыхание и сразу позвонит в скорую. Она опустилась на колени и аккуратно приподняла голову ребенка. Вдруг он открыл глаза и широко ухмыльнулся:
— Я уже могу получить свои десять долларов?
Что? Сердце Элли быстро стучало, и все еще шумело в голове. Что за глупые шутки? Он ее напугал до полусмерти и свою мать тоже. Она поглядела по сторонам, собираясь крикнуть, что все в порядке. Что с ребенком все хорошо и не стоит волноваться.
И тут ее сердце почти остановилось. Потому что женщина исчезла — а вместе с ней и коляска, в которой лежал ее собственный ребенок.
Глава 9
Невероятный, непредставимый ужас. По сравнению со всем тем, что случилось за последний месяц и перевернуло его жизнь с ног на голову, это было хуже всего.