Ему звонил мой адвокат из Милана и сообщил, что завещание моего покойного мужа признано действительным и по нему я становлюсь единственной законной наследницей всего имущества. Агахан еще сказал: «Это как подарок вам, Марина Ивановна, ко дню рождения». И предложил по этому поводу выпить шампанского.
— Марина Ивановна, я вам сейчас задам несколько бестактный вопрос: господин Генрих фон Штауффенбах действительно оставил вам солидный капитал?
Она кивнула и пояснила:
— Я не имею полномочий влиять на процессы производства, всем по-прежнему распоряжается совет директоров компании (это оговорено в завещании). Но в остальном полная хозяйка всему я. И это намного больше того, что я заработала своим трудом. А поверьте, мне платили всегда очень хорошо.
— Охотно верю. Но мне бы хотелось, чтобы вы назвали сумму.
Зверева смерила любопытного взглядом.
— Всего шестьсот восемьдесят пять миллионов долларов.
Кравченко аж присвистнул, заметно заволновался. Он никак не ожидал такой баснословной суммы.
— А зачем же.., зачем, имея такие деньги, вы вернулись?
— Как это зачем? Что вы имеете в виду?
— Ну, зачем вы вернулись сюда, вы же теперь.., в любой стране, да что в любой, вы теперь…
— Странно, что мне надо это объяснять вам, — Зверева поджала накрашенные губы. — Впрочем, мы однажды много лет назад уже обсуждали эту тему с Руди, и он, мудрый человек, сказал мне…
— С кем, с кем? — переспросил Кравченко.
— С Рудольфом Нуриевым. И он сказал мне: «Тебя, Марина, не поймут так же, как сейчас не понимают меня».
О, он хотел вернуться домой, особенно в последнее время, когда уже болел, умирал. Но с ним обошлись как с… А я-то знала, как ему хочется. Ах, да что говорить! Но у меня никогда не было таких проблем, я никогда не считалась невозвращенкой. Мне повезло: они всегда смотрели сквозь пальцы на мои зарубежные контракты и на мое замужество. Естественно, я даже тогда продолжала отчислять деньги со своих гонораров — это, видимо, всех и успокаивало.
— А вы меняли гражданство? — поинтересовался Мещерский.
— Сначала это было невозможно. А теперь я по-прежнему гражданка своей страны, а также Италии и Швейцарии.
— О двойном гражданстве слыхал: РФ тире Израиль, а вот о тройном… Надо будет своему работодателю намекнуть, когда немного оклемается. Может, и мне паспорт с изнанкой купит на всякий пожарный, — хмыкнул Кравченко.
Мещерский украдкой наступил ему на ботинок: «Не до пошлого зубоскальства тут. Заглохни».
— Я вернулась, Вадим, потому что мне очень захотелось, — продолжала Зверева. — Надоело все как-то там.
И потом, Андрей мечтал, чтобы о нем услышали и заговорили здесь, дома, в России. И я тоже этого желала, потому что русский певец, обладавший таким божественным даром и таким уникальным голосом, каким обладал Андрей, должен был прогреметь здесь. Прогреметь! И я бы сделала все, чтобы помочь ему стать звездой прежде всего русской оперы. Оплатила бы все — постановку, режиссера, художника, наняла бы оркестр, я бы… — Она сжала рукой горло, словно колье душило ее.
Наступила долгая, тягостная пауза. Нарушить ее отважился Кравченко:
— Мы, Марина Ивановна, останемся с вами здесь, не волнуйтесь. Или поедем туда, куда вы захотите переехать.
— Я никуда отсюда не уеду до тех пор, пока мне не назовут имя того, кто это сделал с Андреем!
— Ясно. Тем лучше.
— Отсюда вообще никто не уедет, — глаза Зверевой сверкнули. — Не посмеют. Все останутся здесь со мной.
— Тем лучше, — снова повторил Кравченко. — А теперь, поскольку мы друг друга хорошо поняли, решим вопрос о деньгах.
— Вадим! — Мещерский негодующе всплеснул руками.
— Решим денежный вопрос, — упрямо гнул свое Кравченко. — И вопросы обо всем другом оснащении и обеспечении тоже. Нам с Сергеем, возможно, потребуется машина.
— Ради бога! Агахан отдаст вам ключи. В гараже за домом его машина, мой «Феррари» и еще там другие… «Жигули» можете брать когда захотите, в любое время.
— Андрей Шипов сам водил «Феррари»?
— И он и я. Но у меня что-то зрение стало сдавать.
Обычно меня возит Агахан.
— А «Жигули», очевидно, принадлежат Егору?
— Нет, это машина Димы. Можете пользоваться ею, он не будет препятствовать.
— А у Георгия, Егора, значит, машины нет?
— Мы купили ему спортивный автомобиль, но он остался в Италии, там авария небольшая произошла. Ничего серьезного, мальчик не пострадал. Надо будет тут купить ему что-нибудь.
— Ясно, — Кравченко кивнул. — Значит, с деньгами поступим так: на текущие расходы и оплату поступающей информации — на все это пусть ваш секретарь составит калькуляцию.
— Но откуда же Агахан может знать, сколько денег вам потребуется?
— Пусть не скупится, — Кравченко широко улыбнулся. — О нашем гонораре поговорим тогда, когда у нас будут конкретные результаты. И поверьте, Марина Ивановна, мы бы с удовольствием и дальше чувствовали себя вашими гостями, но.., частный сыск имеет свои законы. Это удовольствие не из дешевых.
— Хорошо, хорошо! Я заплачу сколько скажете. А вы прежде искали преступников? — осведомилась она.
— В роли семейных детективов никогда.
— А кем вы вообще работаете?
— Телохранителем. Чугунов Василий Васильевич, слышали про такого? Это мой босс.
— Чудовище. Я его по телевизору видела.
— Что поделаешь. Иных клиентов пока фортуна мне не подбрасывала.
— У Генриха, естественно, была охрана, но я как-то к ней мало имела отношения. В Швейцарии это вообще излишняя роскошь. Меня саму тоже охраняли, когда я пела на зарубежной сцене, — это входило в контракт. Но мне казалось, что все это чисто условно: декорации для престижа театра.
— Напрасно вам так казалось. С такой звездой, как вы, доверят работать не всякому телохранителю, а только профессионалу высочайшего класса.
— Ну, не знаю. — Она нахмурилась. — Это все очень утомительно, и я всегда обходилась без этой чепухи. Думаю, и в будущем обойдусь. Мне никогда прежде не приходило в голову опасаться за свою жизнь. — И при этих словах она неожиданно осеклась и умолкла.
— Умер ваш муж, Марина Ивановна. — Кравченко скорбно покачал головой. — Это пока все, что нам известно.
Глаза Зверевой подернулись влагой.
— Так я могу на вас надеяться? — спросила она.
— Конечно. А напоследок хотелось бы попросить" вас об одном личном одолжении.
— О каком?
Кравченко склонился и по примеру приятеля поцеловал женщине руку.
— Если возникнет необходимость, мы будем приходить к вам и задавать вопросы. А вы будете стараться на них ответить. Если же вопрос вам покажется слишком личным, глупым, назойливым или бестактным, вы нам все выскажете на этот счет, но потом все равно попытаетесь ответить. Договорились?
— Договорились. Только я не привыкла откровенничать о своих делах с кем бы то ни было.
— Об этом я догадался. И учту. И последнее, — Кравченко встал. — Почему позавчера вы пытались отказаться от того письма? Почему утверждали, что все написанное в нем — глупость? Еще счастье какое-то упомянули, помнится…
Мещерский дернул его за рукав: "Довольно, хватит, ты же с женщиной, болван, разговариваешь. С жен-щи-ной.
И какой!"
— Когда мы приехали сюда, в этот дом, я сначала беспокоилась, но все оказалось так чудесно! — Зверева сплела пальцы. — Я тут и думать о своих страхах забыла. И к тому же мне было совестно признаться в таком постыдном малодушии. Кому понравится воскрешать в памяти навсегда вычеркнутый из жизни кошмар? Вы приехали, я была вам очень благодарна, и мне хотелось, чтобы вы просто пожили тут у меня, потому что вы очень хорошие, добрые, отзывчивые и великодушные молодые люди. У вас, Вадим, взгляд открытый, и смеетесь вы заразительно. И даже когда так сурово и испытующе, совершенно по-взрослому на меня смотрите, как сейчас, например, все равно я чувствую, как вы чудесно молоды, как победительно, покоряюще молоды. И я.., я невольно вспоминаю себя в ваши годы. А теперь вот буду вспоминать Андрея. Вас удивило, что я говорила о счастье. Господи, какие восхитительные, наполненные счастьем мгновения мы пережили здесь с ним.
И я словно чувствовала: так не хотелось, чтобы их хоть что-то омрачило, даже воспоминание о кошмаре. Хотя бы даже призрак, напоминающий о нем. И ваш искренний порыв — приезд сюда, предложение помощи — все это казалось таким лишним тогда. Не обижайтесь на меня, умоляю.
— Вы любили Андрея? — тихо спросил Мещерский.
— Любила. И только сейчас поняла как.
— А он вас? — это спросил Кравченко.
Но ему она не ответила. В дверь властно постучали.
Затем, не дождавшись ответа, вплыла Майя Тихоновна.
Голова ее была обвязана влажным полотенцем.
— Мариночка, девочка моя золотая, ласточка, я не могла больше ждать, — прогудела она. — У меня сердце просто на куски рвется. Ну что мне сделать, чтобы помочь тебе?
— Майя, Майечка, его нет с нами!
Приятели на цыпочках покинули террасу, где, несмотря на ослепительное солнце за окном, снова хлестал ливень безутешных слез.
Подруги, обнявшись, проливали их на грудь друг другу.
И это было зрелищем отнюдь не для посторонних глаз.
Глава 8АГЕНТ 00
— Ну а теперь куда? — спросил Мещерский. — Вообще, если честно, я очень смутно представляю дальнейший план наших действий.
— А не будет никакого плана, Серега. — Кравченко (разговор этот происходил внизу, в гостиной) наклонился над вазой с цветами и вытащил оттуда самую крупную астру. — Самое вредное это занятие — что-то планировать да рассчитывать. Не компьютеры ж мы. Человек — существо творческое, хаотическое. И вообще, если ты ввязался вот в такую мутную хреновину, где, с одной стороны, вроде бы все понятно, а с другой — ни черта, надо не планы изобретать, а слушать свой внутренний голос и…
— Он утробно урчит, Вадя.
— Слушать и поступать под влиянием мгновенной прихоти. Импульс, усек? К этому и твои компьютеры стали стремиться. Вон Каспаров с ящиком электронным сыграл «по плану», а что вышло? Кукиш с маслом. А надо было творчески, то есть пальцем в небо. — Кравченко улыбнулся. — На вот пока талисманчик на счастье. — Он протянул приятелю астру.