— Ее ведь в консерваторию сначала не приняли. И все из-за «Кармен».
— Марину Ивановну?!
— Ну да, — Александра Порфирьевна улыбнулась. — Когда она совсем молоденькой была — году в шестьдесят пятом, наверное, да, точно, сама рассказывала. Поступала в консерваторию в Москве и готовила на конкурс арии из «Кармен» — в музыкальной студии при ДК железнодорожников занималась, там тогда сильные преподаватели были.
А тур-то и не прошла! И все из-за своей Карменситы. Плохо спела, комиссии не понравилась. Самому Ивану Семеновичу Козловскому.
— Боже мой!
— Вот вам и «Боже мой». Пришлось на второй год все по новой. С тех пор она «Кармен» избегает.
— Надо же! Где у них, у этих экзаменаторов, только уши были! — Мещерский покачал головой. — Дико представить — не принять Марину Ивановну в консерваторию!
Вот уж действительно анекдот про академию и Ломоносова.
— Ну, Сереженька, вы уж меня извините, поговорили мы по душам, а у меня мясо в духовке поспело. С похоронами-то как? Ничего не прояснилось?
— Вадим поехал в милицию как раз по этому вопросу.
— Ну дай бог. А то не по-христиански это все, не по-человечески. Да и Марине тяжело. Поимели бы совесть — эх! А вы, деточка, возьмите с собой боржомчику холодненького. Или соку.
— Спасибо, Александра Порфирьевна, но много жидкости вредно.
Старуха посмотрела снисходительно.
— Эх, молодежь! Все-то вам вредно. Курить — вредно, воду пить тоже вредно, а детей рожать — это вообще. Больно о здоровье своем печетесь. А это не к добру.
— Не к добру?
— Андрюша-то тоже вон больно разборчив был: то нельзя, это нельзя. Все голос берег. А ОНА-ТО раз и…
— Она? — Мещерский нахмурился.
— Ну да, безносая с косой. Она таких привередников ка-ак раз любит. Слаще они для нее, видно. Слаще — вот в чем вся штука-то, да…
Глава 14«КТО-ТО БРОДИТ ПО НОЧАМ»
— Итак, что мы имеем: отставной любовник приезжает в гости к своей бывшей пассии, после чего мужа вдруг находят мертвым, — вернувшийся из морга Кравченко был настроен меланхолически.
После обеда они с Мещерским отправились на озеро осмотреть ту самую лодку с бесшумным мотором, о которой в последнее время здесь столько твердили. Лодку, вернее, небольшой белоснежный катер финского производства, они обнаружили у новенького причала. На пристани обитал и сторож. Внук его, мальчишка лет двенадцати, занимался окраской лодки-плоскодонки, вытащенной на берег. Тут же под алюминиевым навесом хранилось несколько ярких водных велосипедов: видимо, их спускали на воду, когда на дачах начинался летний сезон.
Сейчас то ли сезон уже закончился, то ли желающих плавать не нашлось, спортивный инвентарь скучал в бездействии. Вообще, отдыхающих на озере можно было по пальцам пересчитать: старушка — скорее всего нянька с двумя девочками-близняшками лет пяти, которые с оглушительным визгом играли в салки; важная расфуфыренная дама в шелковой тройке, с хрипящим шарпеем на цепочке и ее такой же раскормленный отпрыск, восседающий за рулем новенького мини-кара; пожилой мужчина в ковбойке — не дачник, а скорее всего кто-то из обслуги, — застывший с удочкой на деревянных подмостках. Тут же по дорожке прогуливалась пара охранников с огромной черной овчаркой.
— Шипов собирался сюда, а оказался совсем в другом месте. — Кравченко подошел к лодке Зверевых и не увидел там никакого мотора.
Мещерский спросил у сторожа. Тот показал под навес на какие-то ящики: все, мол, в сохранности, не распаковано даже, как «Петр Станиславович привезли, так не распаковали еще».
Из краткой с ним беседы выяснилось, что сказать о том, были ли в тот день на озере Шипов или кто-то из владельцев лодки, сторож затрудняется по причине «плохого самочувствия»: "Спиной я маялся, в лежку лежал, а тут крестника принесло. Он у меня автобус водит, шофер.
Ну, и в отгуле, значит, был. Само собой, захватил, закусочки тоже… Мы и приняли по сто пятьдесят. Не положено, конечно, да только при такой хвори лишь это самое дело и помогает. Что? Про внука спрашиваете? Нет, он тоже никого не видел. Он же в школе! Это только сегодня вот контрольную прогуливает, а так он у меня пацан совестливый".
— Если Шипов все-таки приходил на озеро, и не один, а с кем-то, милиция очевидцев этого посещения найдет.
Это забота не наша! — Кравченко сдернул через голову свитер и завязал его на поясе, оставшись в футболке. — А жарко сегодня. И вправду лето вернулось. С утра все тучи, тучи, а сейчас… Итак, собирался бедный наш Сопрано на озеро с братом и бывшим любовником своей жены.
Занятно.
— Да! И Корсаков мне сам первый об этом сказал. — Мещерский разглядывал лодку. — Словно упреждал все последующие вопросы.
— Откровенный малый, ишь ты. А знаешь, Серега, мне тут тоже нравиться начинает. Ну просто очень любопытное местечко! Ты глянь: и кастраты тут тебе, и мезальянсы, и любовники со стажем, трогательно сосуществующие с молодыми мужьями. И все это в вихре классики, так сказать, вращается. И вроде как все и нужно — без сцен, без комплексов, по-европейски. — Кравченко начинал злиться. — Интересно, Шипов знал, что этот вот златокудрый Димон уже прежде его лазил в этот вкусный огород?
— Да наверняка! Тут секрета, по-моему, никто из этого не делает. Мне, считай, совершенно постороннему человеку, сразу все выложили.
— Ну, не сразу, но, в общем, старушка оплошала.
А она, по-твоему, к Зверевой как относится?
— Александра Порфирьевна? Хорошо, любит. Вон сколько лет живет у нее.
— А прежде жила у Новлянских. Пит этот и его сестра малахольная на ее руках выросли — сама сказала. А такого старики не забывают, нет. Так что любила она тут не одну Марину. Учтем и это. Интересно только, кого из них больше?
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Мещерский. — Ты, пожалуйста, четче выражай свои мысли. А то я что-то перестаю понимать.
— А пока что-либо понимать здесь рано. Пока будем нанизывать факты как бусины на леску — бездумно и механически. Итак, Корсаков вполне мог убить Сопрано.
Мотив мы откопали. И какой еще! Считай, один из самых веских. Тут тебе и прежние амуры, и богачество ее. Чего проще-то? Кокни мужа, охмури свою прежнюю любовь, трахни ее посильнее в ее алой кровати. Ну-ну, не хмурься, не буду тебя раздражать. Словом, сумей затянуть в загс вдову — и считай, тефлоновый концерн и его доходы у тебя в кармане. А джаз можно в задницу послать.
— Но они ведь расстались сначала по какой-то причине. Зверева-то не за Корсакова замуж вышла, а за Шилова.
Почему? Чем ей Сопрано больше нравился? Ведь Корсаков хоть на мужика похож, а этот — мальчишка сущий, да к тому же и…
— Ты же знаешь вердикт эксперта: налицо лишь незначительные гормональные изменения, — усмехнулся Кравченко. — Все его при нем. Так что не клевещи на покойника.
— Не знаю я ничего! Но если уж выбирать между Корсаковым и этим, этим.., то…
— А что, если она Шипова за талант выбрала? За голос? «Она его за муки полюбила, он ее — за состраданье к ним».
— И эти кровоподтеки еще, — Мещерский хмурился. — Что за чушь? Наверняка какая-нибудь ошибка в заключении! Поэтому прокурорша и сомневается, требует повторного исследования. Ну кто, скажи ты мне, здесь мог Шипова излупить?
— А не допускаешь, что между мужем и любовником как раз и произошло выяснение отношений?
Мещерский фыркнул:
— Мы же их тогда видели на корте, вместе. И все было в рамках приличия. И брат Шипова с Корсаковым нормально себя ведет — не то что с другими. Если бы между Сопрано и Корсаковым вспыхнула драка, неужели его брат не вмешался бы?
— Ты сказал: странный этот дом. — Кравченко, щурясь, смотрел на воду. — Полный загадок и тайн, как Шильонский замок. Считай, ты этим ответил на все свои вопросы. Здесь, по-моему, все не как у людей. Я это усек сразу же, как только кастратов услыхал.
— Да уймись ты с этими кастратами! Дались они тебе, — Мещерский вдруг густо покраснел. — Забудь теперь про них.
— Ну, отчего же, — Кравченко все щурился. — Почему Шипов сам, в присутствии своей жены, так часто возвращался к этому словечку? Что за тяга такая, а?
— Ну, его же сравнивали с этим, как его.., с Луиджи Маркези. Критики сравнивали.
— Вот то-то и оно. Понравилось бы тебе, например, если бы тебя сравнивали хоть и с талантливым, но все же с…
— Я не певец, — быстро отрезал Мещерский.
— Не понравилось бы? А он, бедняга, видимо, смирился с такими комплиментами двусмысленными. И терпел.
И даже храбрился. Но переживал.
— Ой, да ладно тебе. Психолог еще выискался-, — Мещерский поморщился. — Сам же твердишь: без домыслов, разбираем одни голые факты. А главный факт в том, что почти у каждого из этих домочадцев находится мощный побудительный стимул убрать Сопрано с глаз долой.
— И у его брата тоже?
Мещерский умолк.
— Ладно, Серега. Не будем пока разбрасываться. Поглядим, как дальше карты лягут. А пока… Корсаковым я сам бы с удовольствием занялся, но не буду. На него уже иной охотник зубы точит.
— Значит, это его ты сдашь Сидорову в качестве первого фигуранта?
— Сдают только Плохиши Кибальчишей, а я тихо капну, подложу джазмену нашему подлянку. Сейчас он самая подходящая кандидатура. А вдруг повезет? Эти в розыске наедут на него по-своему, он и треснет как ночная ваза.
— Что-то вы больно окрылились, Вадим Андреич.
— Ну хоть какая-то возможность появилась слегка отравить им тут сложную духовную жизнь. То, что эта жизнь сложная, ты хоть понял, старик?
— Я-то понял, — Мещерский усмехнулся. — Я вот о чем все думаю: они такие разные — Корсаков и Шипов.
Почему ей такие разные понравились?
— У них одна общая особенность, Серега.
— Молодость? Думаешь, только это стало причиной?
— А разве тебе всегда одинаковые кукленочки нравятся?
— Не будем сейчас говорить обо мне. Ты знаешь, кто мне нравится.
Они снова помолчали. Потом Кравченко благодушно заметил: