Тут из зала донеслись первые такты «Шехеразады».
У Кравченко вдруг сжалось сердце.
— Наташка-то, жена его, красивая была, — шепнула Майя Тихоновна. — Только вы, юноши, об этом у Марины — ни-ни, ни полсловечка чтобы. Ей и так вся эта история седых волос стоила. А теперь, глядишь, уже и новых недалеко ждать.
Когда они сели за стол, «Шехеразаду» все еще играли: несколько первых тактов, потом начали заново, словно бережно подбирали мелодию. Потом в зал ушел Зверев, а когда вернулся, сказал, что отвел Корсакова наверх в его комнату спать. «Целую бутылку выпил, — сообщил он сестре. — За вторую было принялся. Я отнял. Теперь вроде спит».
Алиса, сгорбившаяся над тарелкой, где сиротливо лежал паровой биток и листик салата без соли, подняла голову и вдруг тихо пробормотала:
Что миновало, то забыть пора.
И с сердца сразу свалится гора.
В страданиях единственный исход:
По мере сил не замечать невзгод.
Глава 19ВЫСТРЕЛЫ В НОЧИ
После обеда Кравченко (необходимо было хоть чуть-чуть развеяться) отправился снова к колодцу. Мещерский был рад составить ему компанию.
— Сидоров говорит, видимо, когда труп затаскивали на решетку, — Кравченко снова не поленился нагнуться и потрогать потеки крови на бетоне, — случайно или намеренно, но его сориентировали точно по линии восток — запад.
Но по-моему, и так ясно, чья это красная водица.
— Ты хочешь сказать, Шилова положили головой на восток?
— Угу. Что? «Грядет ли князь с востока?» — Кравченко хмыкнул. — Нам тут только черной мессы не хватало, Серега.
— Нет, черная месса тут совершенно ни при чем. — Мещерский хмурился.
Кравченко подождал: не разродится ли его приятель очередной идеей, «которая по логике вещей должна вытекать из…», но тот просто спросил:
— А возможно такое, чтобы тело само сползло вниз без чьей-либо помощи?
— Патологоанатом восстанавливает такой механизм перемещения по трупным пятнам. Я мало что в этой гнилой материи смыслю. Но я сам проверил.
— Сам? Как это?
— С небольшим напрягом. Тут главное было центр тяжести соблюсти: то есть поднять тело на руки и положить аккуратненько. Тогда труп на колодце так бы и лежал до скончания веков. А Шипова не возложили, а втаскивали на колодец. Брали, видимо, за одежду сзади и тянули вот так. И сделали все неаккуратно.
— Сил, что ли, не хватило?
— Может, и сил. Хотя парень как кузнечик был из гербария — легонький.
— А женщина могла такое сделать?
— Ну, если бы поднатужилась.., на войне вон девчонки-санитарки таких буйволов на себе с передовой вытаскивали. А тут тоже вроде экстремальные условия сложились. У женщин есть такое состояние психики, когда они…
Но могло быть и другое, — Кравченко обошел колодец. — Видишь, бетонное кольцо глубоко в земле сидит, сруб низкий, поэтому и втаскивать было не так уж сложно. Но…
ОН мог просто бояться испачкаться в крови, потому и волок, а не приподнимал, что было бы гораздо легче.
— Испачкаться?
— Да. Положим, убийца хотел сначала сделать так, как ему отчего-то вдруг приспичило: положить Шилова на колодец головой на восток. А тут кровища — у него ж яремная вена располосована, горло, ну и бросил все, не реализовав свою бредовую идею. Тело постепенно и сползло вниз.
— Выходит, убийца совсем и не собирался топить тело в колодце? — Мещерский присел на корточки, пощупал прохладный бетон.
— А тебе разве сразу, еще в тот осмотр, подобная мысль не приходила в голову? — хмыкнул Кравченко.
— Н-нет. Вы ж сами говорили — концы в воду.
— Мало ли кто чего говорит, Серега. Ты не всех слушай. Смотри, тут же за пять шагов уже видно, что колодец забит. Что, в эти, что ли, дырки труп просунешь? — Кравченко опустил руку в отверстие между стальными полосами. — Но дело даже не в этом. Сдается мне, что тот, кто убил Шилова, с самого начала вообще не собирался прятать тело, сбрасывать его.
— С чего ты взял?
— А с того, что всем в этом доме распрекрасно известно, что артезианский колодец заколочен давным-давно.
— Тогда зачем же убийца притащил тело сюда? Ну, впрочем, это еще как-то можно объяснить, — Мещерский оглядел поляну. — С глаз долой с дороги, за кусты. Но громоздить-то его тогда зачем? Что за нелепость? Столько усилий… Бессмысленный поступок, Вадя.
— Вроде бы бессмысленный. Вот почему они, — Кравченко мотнул головой в сторону города, — так вцепились в основную свою версию о причастии к этому убийству Пустовалова. Шабашника-то ведь тоже убили вроде бы бессмысленно. И лицо ему вроде без всякой на то надобности раскромсали.
— Вот мы снова, как по кругу, и приходим к исходной точке: убийца — Пустовалов.
— А тебе что, скучно от такого банального решения?
Тайны нет, да? Не беспокойся. Если даже это и так, маньяка еще поймать надо, а в этом деле у Сидорова и конь не валялся. И к тому же.., кто-то с этой бессмысленностью здорово мог под суетиться. Пораскинул умишком и… О психе-то и его манере сводить счеты все с нашей подачи тогда, за тем ужином услыхали.
— Ты уже говорил о прецеденте, — Мещерский кивнул. — Я не забыл. По логике вещей это, конечно, могла быть инсценировка «под психа», но.., все-таки слишком уж искусственно. Много всяких предпосылок должно было совпасть. Тут, с этим возложением тела, и что-то другое возможно.
— Что же?
— А это надо подумать. А может, вспомнить, — Мещерский вздохнул. — Вот твердят все — система, аналитический ум…
— Логика, — ехидно подсказал Кравченко.
— Логика — великая штука. Но мы с тобой, Вадичка, абсолютно нелогические люди.
— Что-то новенькое. Моими словами заговорил.
— Люди хаоса мы, вот что. Бабка моя предсказывала: в следующем веке в мире воцарится хаос, — Мещерский сел на траву. — Не бедлам, нет, а некая упорядоченная бессмыслица.
Кравченко хлопнул приятеля по плечу:
— Выше нос, философ. Ты вот что мне лучше скажи: а что ты почувствовал во время нынешней семейной баталии?
— Они вроде бы жалели Корсакова.
— Вроде бы… Так. А еще?
— В комнате было душно.
— Так, — Кравченко снова кивнул. — А еще?
— Не знаю, но… — Мещерский запнулся. — Мне показалось.., вернее, у меня возникло такое чувство, и я вдруг подумал — это общее, часть единого целого, что ли…
— Покороче и пояснее.
— Мне показалось: все мы ждем, кто станет следующим кандидатом на тот свет.
— По твоей любимой логике вещей, если все дело только в наследстве, следующей жертвой окажется Зверева.
— Я этого не сказал. И потом, разве ОН станет так рисковать? Торопливость в таком виде — это ж прямая дорога на нары.
— Ну, кто-то должен поторопиться, а то вдова возьмет и снова выскочит замуж, — хмыкнул Кравченко. — Любовничек-то вроде снова в чести.
— Нет, это не то, — Мещерский покачал головой. — Между Корсаковым и Зверевой уже.., в общем, они… Думаю, мы ошибаемся. Там уже погасшие угли, одна зола.
И потом, ты серьезно думаешь, что кому-то придет в голову снова влюбиться в такого вот истерика?
— У человека семья погибла, — Кравченко вздохнул. — И опять же по твоей логике вещей, мы должны стать к Корсакову более милосердными, что ли…
— Если он убил Сопрано из ревности с корыстью, Звереву ему убивать просто смысла нет. И кого-то другого тоже. Зачем? А ОНИ ЖДУТ. Понимаешь? И я тоже начал ждать, — Мещерский помрачнел. — Это как групповой психоз. В этом доме действительно новая гроза собирается.
— Мне это же Алиса сегодня говорила. Вредная она барышня для нас, Серега. Но выходит, тоже шестое чувство в ней шевелится, а может, прикидывается она. — Кравченко потер лицо ладонью. — Действительно хаос грядет полнейший.
— А мы никаких мер с тобой не принимаем к защите…
— Кого? Ты мне имя назови, кого ты защищать рвешься. ЕЕ? Одну? — И Вадим с досадой отвернулся. — А может, мы все и накручиваем, — сам себя успокаивал Кравченко, — и ничегошеньки тут больше не случится. И психа нашего с топором Сидоров один на один в честном бою возьмет.
Мещерский не отвечал. Что толку злиться на Вадькины подначки? Он посмотрел на оранжевое солнце, клонившееся к закату — в тихие прозрачные воды озера. Вот и четвертый день позади, а ничего не сделано. И ясности никакой. Солнце в тучах тонет — к перемене погоды. Сентябрь, сентябрь… Скоро здесь дожди начнутся, потом и снег — север все-таки. Комплексную экспертизу когда-нибудь да проведут, с похоронами определятся, засыплют .Сопрано землей пополам с песком, набросают на могилку цветов и.., все уедут из этого дома. И тайна так и останется тайной.
— Мы тут всего четыре дня, — донесся точно издалека голос Кравченко. — А тут столько уже всего случилось, что по твоей, Серж, логике нам всем нужен ха-а-роший таймаут.
Но тайм-аута взять не пришлось. Напротив, лавина последующих событий обрушилась на дом у озера с такой стремительностью, что некоторые из его обитателей стали всерьез помышлять о бегстве из этого проклятого, как они говорили, места. Но все это случилось ПОЗЖЕ. А пока…
Первым сигналом надвигающегося кровавого хаоса стали прогремевшие один за другим в ночи два выстрела.
А началось все около половины одиннадцатого. До этого без малого час, сразу после ужина, приятели провели на террасе в обществе Марины Ивановны. По ее настоятельной просьбе Мещерский рассказал все, чему стал свидетелем в паспортном столе и на обратном пути. От комментариев удерживался. Зверева тоже не задала ни единого вопроса. Когда Мещерской кончил, сказала всего одно слово:
— Спасибо.
И поднялась.
Они тоже поднялись.
— Если вас не затруднит, попозже посмотрите, как он там, — певица прятала глаза.
— Корсаков спит. Он пьян, — ответил Кравченко.
— Все равно. Посмотрите. Попозже.., я волнуюсь за него. Он так переживает. — Она направилась к лестнице. — Надо воздухом перед сном подышать.