– Ну и что нам с того, – отрезала Лиота. – Уолтер, что ты там затеваешь?
– Вешаю в стенной шкаф твое шелковое платье – красное.
– Брось, мы не остаемся.
Хозяин квартиры резко выдохнул, не понимая, как земля носит такую глупую женщину.
– Объясняю еще раз. Мистер Ветмор занимался дома своим ремеслом; однажды он нанял грузовик и привез сюда это надгробие, я же тем временем вышел в бакалейный магазин купить индейку, возвращаюсь, а по всему этажу слышен стук – мистер Ветмор начал обтесывать мрамор. Он был так горд, что у меня не хватило духу возразить. Но он был ужасный гордец: когда обнаружил в надписи ошибку, то, не предупредив ни словом, сбежал. Квартплата была внесена по вторник, возврата он не потребовал, а нынче я договорился с водителем, что завтра с самого утра он пригонит грузовик с подъемником. Вы ведь не откажетесь проспать одну ночь в комнате с камнем? Наверняка нет.
Супруг кивнул.
– Поняла, Лиота? Никакой покойник под ковром не прячется.
В его голосе звучало такое сознание превосходства, что Лиоте захотелось его лягнуть.
Она не верила ему и не собиралась сдавать позиции. Она уставила указательный палец в хозяина квартиры:
– Вам нужно получить деньги. А ты, Уолтер, ты хочешь забраться в постель и выспаться. Оба вы лжете, с начала и до конца!
Не дожидаясь, пока жена умолкнет, оклахомец устало вручил хозяину плату. Хозяин, не обращая на Лио-ту внимания, словно она была невидимкой, пожелал постояльцу доброй ночи, закрыл дверь и, сопровождаемый выкриком Лиоты: «Лжец!», удалился. Муж разделся, лег в постель и сказал:
– Хватит стоять и глазеть на надгробие, выключай свет. Мы уже четыре дня в дороге, я ног под собою не чую.
Ее перекрещенные и тесно прижатые к тощей груди руки задрожали.
– Никто из нас троих, – она кивком указала на камень, – этой ночью не уснет.
Через двадцать минут, разбуженный шумами и какой-то возней, оклахомец откинул с себя простыни; веки на украшенном ястребиным носом лице растерянно моргали.
– Лиота, ты все еще не легла? Я сто лет назад велел тебе выключить свет и отправляться в постель! Чем ты там занимаешься?
Чем она занималась, можно было определить с первого взгляда. Ползая на четвереньках, она расставляла у надгробного камня цветы: кружку со свежесрезанной геранью, красной, белой и розовой, а также, в ногах воображаемой могилы, жестянку со свежесрезанными розами. На полу лежала пара мокрых от росы ножниц, с которыми она только что выходила во двор.
Закончив с цветами, Лиота принялась мести маленькой метелкой цветной линолеум и потертый коврик; при этом она вроде бы молилась, но слов было не слышно. Поднявшись на ноги, она проговорила: «Ну, дело сделано», осторожно, словно бы опасалась осквернить могилу, обошла камень по большому радиусу, выключила свет и улеглась в постель под скрип пружин. Муж, в тон пружинам, взвизгнул:
– Да что это, бога ради!
И жена откликнулась, оглядывая окружающую тьму:
– Нелегко покоиться, когда прямо над тобой расположились на ночь незнакомцы. Я постаралась скомпенсировать ему неудобство, украсила его постель цветами, а то как бы он не поднялся в полночный час и не стал греметь костьми.
Уставив взгляд на то место во мраке, где она должна была находиться, он думал что-то сказать, но не измыслил ничего подходящего и просто выругался, застонал и склонил голову на подушку.
Не прошло и получаса, как Лиота схватила мужа за локоть, повернула его к себе и поспешно, боязливо зашептала ему прямо в ухо (так кричат в пещеру):
– Уолтер! Проснись, проснись!
Она готова была при необходимости шептать так всю ночь, лишь бы испортить его исполненный самодовольства сон.
Он оттолкнул ее руку.
– Что случилось?
– Мистер Уайт! Мистер Уайт! К нам идет его призрак!
– Ох, спи и ни о чем не думай!
– Я не выдумываю! Послушай его!
Оклахомец прислушался. Под линолеумом глухо и печально звучал мужской голос. Говоривший, как можно было предположить, находился футах в шести ниже пола. Это было всего лишь неразборчивое грустное бормотание.
Оклахомец сел в постели. Заметив, что он пошевелился, Лиота зашипела яростно:
– Слышал, слышал?
Оклахомец спустил ноги на холодный линолеум. Голос снизу заговорил фальцетом. Лиота захныкала.
– Заткнись, а то я ничего не разберу, – злобно рявкнул ее муж.
В тревожной тишине он наклонил ухо к полу, и Лиота крикнула:
– Не опрокинь цветы!
– Заткнись! – снова бросил он и напряженно вслушался. Затем выругался и перекатился на спину.
– Это всего лишь нижний жилец, – пробормотал он.
– Вот и я о том же. Мистер Уайт!
– Никакой не мистер Уайт. Мы находимся на втором этаже многоквартирного дома, внизу живут соседи. Послушай. – Фальцет внизу не умолкал. – Это жена соседа. Небось учит его, чтобы не заглядывался на чужих жен! Похоже, оба пьяны.
– Врешь! – не сдавалась Лиота. – Делаешь вид, будто тебе все нипочем, а сам трясешься как осиновый лист. Это привидение, вот что это такое. Разговаривает на разные голоса, вроде бабушки Хэнлон – она встанет, бывало, на церковную скамью и давай говорить за всех подряд: за черного, за ирландца, за двух женщин и древесных лягушек, что у нее в зобу! Говорю тебе, этот мертвец, мистер Уайт, злится на нас за то, что мы к нему въехали! Слышишь?
Словно бы подтверждая ее слова, голоса внизу заговорили громче. Оклахомец, опираясь на локоть, безнадежно затряс головой; ему хотелось смеяться, но мешала усталость.
Что-то с грохотом упало.
– Он шевелится в гробу! – вскричала Лиота. – Злой до безумия! Бежим, Уолтер, а то нас назавтра найдут мертвыми!
Еще грохот, стук, голоса. Потом тишина. И шаги в воздухе над головой.
Лиота заскулила:
– Он выбрался из гроба! Взломал крышку и теперь ходит по воздуху у нас над головами!
Оклахомец к тому времени успел одеться. И стал обуваться, стоя рядом с кроватью.
– В этом здании три этажа, – сказал он, заправляя рубашку. – Над нами живут соседи, они как раз пришли домой. – В ответ на хныканье Лиоты он добавил: – Давай. Я отведу тебя наверх, посмотреть. Ты убедишься, что это соседи. Потом пойдем на первый этаж, переговорить с пьяным и его женой. Поднимайся, Лиота.
Кто-то постучал в дверь.
Лиота взвизгнула и прокатилась по кровати, превратив себя в мумию, обернутую стеганым покрывалом.
– Он вернулся в гроб, стучится, чтобы его выпустили!
Оклахомец включил свет и отпер дверь. В комнату танцующей походкой влетел радостный человечек в темном костюме, с шальными голубыми глазками, морщинистый, седой, в очках с толстыми стеклами.
– Простите, простите, – возгласил коротышка. – Я мистер Ветмор. Я был в отлучке. А теперь вернулся. Мне поразительно повезло. Да-да. Мой надгробный камень на месте? – Он посмотрел на камень, в первый миг не узнавая его. – Ах да, на месте! Привет-привет. – Тут он заметил Лиоту, которая выглядывала из многослойной одеяльной обертки. – У меня тут несколько человек с тележкой; если не возражаете, мы сию минуту заберем надгробный камень. Один миг – и его здесь не будет.
Муж благодарно рассмеялся.
– Вот и хорошо, избавимся от этой треклятой штуковины. Вывозите!
Мистер Ветмор привел в комнату двух мускулистых рабочих. Он едва дышал от нетерпения.
– Поразительная история. Еще утром я был покинут и отвергнут Богом и людьми, но случилось чудо. – Надгробный камень погрузили на небольшую тележку с платформой. – Час назад я случайно услышал о некоем мистере Уайте, который только что умер от пневмонии. Обратите внимание: Уайт, а не Вайт. Я тут же переговорил с его женой, она в восторге, что нашлось уже готовое надгробие. И мистер Уайт, лишь час как остывший, и фамилия с буквы У, подумать только! Как же я счастлив!
Надгробный камень на тележке выкатили из комнаты, мистер Ветмор и оклахомец смеялись и обменивались рукопожатиями, Лиота недоверчиво наблюдала, пока суета не улеглась.
– Ну вот, все позади, – ухмыльнулся муж, когда за мистером Ветмором закрылась дверь, и выбросил цветы в раковину, а жестянки – в корзинку для мусора.
В темноте он забрался обратно в постель, не обращая внимания на глубокое, мрачное молчание жены. Она за долгое время не произнесла ни слова, только лежала и чувствовала себя одинокой. Муж со вздохом поправил одеяло:
– Теперь можно уснуть. Чертову штуковину уволокли. Еще только половина одиннадцатого. До утра куча времени. – Как же он наслаждался, портя ей развлечение.
Лиота собиралась что-то сказать, но снизу снова послышался стук.
– Ага! – возликовала она, трогая мужа за плечо. – Опять тот же шум, я уже говорила. Слушай!
Ее супруг сжал кулаки и стиснул зубы.
– Сколько можно объяснять! Хоть кол на голове теши! Оставь меня в покое. Там ничего…
– Слушай, слушай же, – взмолилась она шепотом.
Они слушали в полной темноте.
Стук в дверь раздавался внизу.
Дверь открылась. Далекий и слабый женский голос печально произнес:
– А, это вы, мистер Ветмор.
Глубоко внизу, в темноте, под внезапно дрогнувшей кроватью Лиоты и ее оклахомского мужа, отозвался голос Ветмора:
– Добрый вечер еще раз, миссис Уайт. Вот. Я доставил камень.
Когда семейство улыбается
Weird Tales
Май 1946
С насилием тут некоторый перебор. Думаю, это была одна из тех историй (у меня таких большинство), в которых не угадаешь конец. Я вот не угадываю. Это интересно, читателя это увлекает. Для этого мне пришлось хорошо продумать ситуацию с семейством и рассказчиком. Требовалось создать вокруг кого-то особое напряжение. Нет, моя семья тут ни при чем: мои мама и папа были отличные люди.
Наиболее примечательной особенностью этого дома было ощущение тишины. Когда мистер Греппин проходил через парадную дверь, смазная тишина распахнувшихся и захлопнувшихся створок напомнила о том, как распахивается и захлопывается сон; это было нечто на резиновых лапах, обильно смазанное, неспешное и нематериальное. Двойной ковер в холле, им самим недавно уложенный, гасил стук шагов. Когда по ночам на дом обрушивался ветер, не слышно было ни стука карнизов, ни дребезжания ставень. Мистер Греппин сам проверял наружные вставные переплеты. Двери-ширмы запирались на новехонькие прочные крюки, печь не постукивала, лишь неслышно выдыхала в горлышки отопительной системы теплый воздух; эти тихие выдохи шевелили манжеты его брюк, пока он отогревал замерзшие на улице руки и ноги.