– Святой Иосиф.
– Святой Иосиф. – Джозеф встал и налил себе в стакан воды из графина. В тишине комнаты слышно было, как лилась одинокая струйка. – Мы с ним тезки.
– Совпадение, – проговорила Мари.
Оба минуту-другую смотрели друг на друга.
Джозеф отвел глаза.
– Гипсовые статуи святых, – пробормотал он, глотнув воды.
Спустя некоторое время Мари его окликнула:
– Джозеф?
– Да.
– Подойди ко мне и возьми меня за руку, ладно?
– Ох уж эти женщины, – со вздохом произнес Джозеф.
Он подошел и взял Мари за руку. Через минуту Мари высвободила руку и спрятала ее под одеяло. Рука Джозефа осталась пустой. Закрыв глаза, дрожащим голосом она проговорила:
– Ладно, забудь. Когда воображаешь, получается лучше, правда. Когда мысленно по моей воле ты держишь мою руку в своей.
– Бог ты мой, – сказал Джозеф и направился в ванную.
Мари выключила свет. В темноте видна была только узкая полоска света под дверью ванной. Мари прислушалась к сердцу. Оно билось упорно с частотой сто пятьдесят ударов в минуту, а ее костный мозг по-прежнему пронизывала мелкая жалобная дрожь, словно в полости каждой кости ее тела была заключена, как в бутылке, трупная муха, которая ныряла вверх-вниз, жужжала, билась и трепетала где-то глубоко, глубоко, глубоко. Взор Мари обратился вовнутрь себя: там притаилось ее сердце, разбивающее себя вдребезги о грудную клетку.
В ванной шумела вода. Мари слышала, как Джозеф чистит зубы.
– Джозеф!
– Да? – отозвался он из-за закрытой двери.
– Подойди сюда.
– Чего тебе?
– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Ну прошу тебя, прошу, пожалуйста.
– Что еще?
– Сначала открой дверь.
– Ну что там такое? – настойчиво переспросил Джозеф за закрытой дверью.
– Пообещай мне… – начала Мари и запнулась.
– Пообещать что? – после долгой паузы переспросил Джозеф.
– Пообещай… – повторила Мари и не смогла продолжить.
Она лежала на кровати. Джозеф не ответил. Мари слушала, как наручные часы и ее сердце бьются в унисон. На наружной стене гостиницы скрипел под напором ветра фонарь.
– Пообещай мне, если что-нибудь… случится… – Слова Мари, приглушенные и немощные, доносились до нее самой издалека, как если бы она разговаривала с Джозефом, стоя на вершине одного из холмов, окружавших город. – Если со мной что-нибудь случится, ты не похоронишь меня на этом ужасном подземном кладбище!
– Не говори глупостей, – сказал Джозеф за дверью.
– Ты мне обещаешь? – переспросила Мари с широко раскрытыми в темноте глазами.
– О таких глупостях незачем и говорить.
– Пообещай мне – пожалуйста!
– Утром ты встанешь как ни в чем не бывало.
– Пообещай, иначе я не усну. Усну, если только ты мне скажешь, что не дашь меня там похоронить. Я не хочу, чтобы меня там похоронили.
– Ну вот, приехали! – взорвался Джозеф.
– Пожалуйста! – повторила Мари.
– Да с какой стати я должен раздавать всякие нелепые обещания? – раздраженно спросил Джозеф. – Завтра ты придешь в норму. Но если все-таки помрешь, то будешь очень мило смотреться между мистером Гримасой и мистером Зевком, с вьюнком в волосах. – Джозеф от души расхохотался.
Наступило молчание. Мари недвижно лежала в темноте.
– А ты разве не считаешь, что будешь очень мило выглядеть? – со смехом спросил Джозеф из-за двери.
Лежа в темноте, Мари не отозвалась.
– Правда не считаешь?
Кто-то, чуть слышно ступая, прошел по площади, шаги замерли.
– Ну и как? – спросил Джозеф, продолжая чистить зубы.
Мари лежала в постели, недвижно уставившись в потолок; грудь у нее вздымалась и опадала все чаще и чаще, воздух входил и выходил, втягивался через ноздри и улетучивался, из закушенных губ вытекала тоненькая струйка крови. Глаза у Мари были широко распахнуты, руки вслепую стискивали простыню.
– Ну и как? – снова поинтересовался Джозеф из-за двери.
Мари молчала.
– Еще как мило, – ответил Джозеф сам себе. – Милей некуда, – пробормотал он, с шумом пустив струю воды. Он прополоскал рот. – Еще как мило.
С кровати не донеслось ни звука.
– Женщины такие забавные, – обратился Джозеф к своему отражению в зеркале.
Мари лежала недвижно.
– Еще как мило, – повторил Джозеф. Он громко прополоскал горло каким-то антисептиком и сплюнул его в раковину. – Завтра ты придешь в норму.
От Мари – ни слова.
– Нашу машину починят.
Мари не отозвалась.
– Утро покажет, – сказал Джозеф, отвинчивая пробки с тюбиков и накладывая на лицо освежающий крем. – Машина, скорее всего, будет готова завтра – самое позднее, послезавтра. Ты не против, если мы здесь еще одну ночь переночуем?
Мари не ответила.
– Не против?
Молчание.
Полоска света под дверью ванной погасла.
– Мари!
Джозеф распахнул дверь.
– Спишь?
Мари лежала с широко раскрытыми глазами, грудь у нее ходила ходуном.
– Спит, – сказал Джозеф. – Ну, женушка, спокойной ночи.
Он забрался в постель.
– Устала.
Ответа не последовало.
– Устала, – повторил Джозеф.
Ветер за окном раскачивал фонари; в прямоугольном номере было темно до черноты. Джозефа начинала одолевать дремота.
Мари лежала с широко раскрытыми глазами, часы тикали на ее запястье, грудь ходила ходуном.
Это был прекрасный день: солнце вступало в тропик Рака. Автомобиль катил по боковой дороге, выбираясь из покрытой зарослями местности на пути в Соединенные Штаты, мирно гудел посреди зеленых холмов, сворачивая на каждом повороте и оставляя за собой слабый, тотчас исчезающий в воздухе след выхлопных газов. Внутри сияющего автомобиля за рулем сидел Джозеф в шляпе-панаме. Его розовое лицо светилось здоровьем, небольшой фотоаппарат притулился у него на коленях. Левый рукав его желтовато-коричневого пиджака, выше локтя, охватывала повязка из черного шелка. Обозревая мелькавшую за окошечком местность, он рассеянно махнул рукой в сторону соседнего сиденья, но тут же спохватился. Он сконфуженно улыбнулся и снова устремил взгляд в окошечко, мурлыкая себе под нос нескладную мелодию. Протянул правую руку и коснулся сиденья рядом с собой…
Оно было пусто.
Последний неизвестный. Послесловие. Клайв Баркер
Иногда, чтобы не сказать «часто», гений проявляет себя в мелочах, таких как миниатюрные шедевры Гойи (рассказывали, что на их создание уходило по полдня), или яйца Фаберже (где каждая блестящая деталь – совершенство), или мастерская короткая проза крупнейшего из ныне живущих американских авторов в жанре «темной фантастики» Рэя Брэдбери.
Вы держите сейчас в руках любовно воспроизведенный первый сборник рассказов Брэдбери – в таком виде он не выходил уже более полувека. Это не означает, что данные рассказы не были доступны читателям – большая их часть переиздавалась; однако первый образчик характерного для Брэдбери смешения фантазий – светлых, солнечных с мрачными, сумеречными – представляет особый интерес для читателя, желающего понять, как действует человеческое воображение.
По большей части Рэй вроде бы описывает реальный мир, на самом же деле он его слегка преображает – и собственная страна Рэя Брэдбери обогатилась еще одним полуостровом. Он не один такой мастер в пантеоне, который я для себя собираю. Другой выдающийся творец миров – Уильям Блейк, и, хотя великий английский поэт-мистик и художник мыслил и фантазировал совсем не так, как Брэдбери, я ставлю их рядом, поскольку открыл их для себя в одно и то же время. В юности я смотрел на них обоих как на путеводные звезды; их проза и стихи открывали мне доступ в миры беспредельного воображения – миры уникальные и неповторимые. Блейк, разумеется, никогда не ограничивал себя одним словом, когда можно было употребить тысячу; его книги пророчеств – это шедевры усложненности, спиральный перечень тайных священных миров Блейка. Зачастую их бывает трудно расшифровать; местами они представляются нарочито туманными, словно Уильям Б. сознательно прятал от тебя свои исключительно плотные умственные процессы. Рэй Б., напротив, предоставляет читателю все необходимое, чтобы тот получил удовольствие от чтения. Однако не обольщайтесь. При первом прочтении получаешь удовольствие от красоты и занимательности рассказа, но проникнуть до конца в замысел автора, как правило, не удается. Сборник прочитан и отложен в сторону, а истории эти (необычно пестрая подборка: иные поэтичные и затейливые, иные хороши именно своей простотой) будут вспоминаться еще долго.
Помню, когда я только познакомился с творчеством Брэдбери, я немало вечеров блаженно изучал его рассказы едва ли не под лупой, стараясь понять, как он делает то, что делает. Не случайно получилось так, что именно в эти вечера я впервые ощутил свое жизненное призвание. Несомненно, я и без его путеводительства нашел бы в конце концов дорогу к своему литературному Самарканду, однако его пример, само его присутствие в этом мире послужили мне мощным стимулом. Меня необычайно вдохновляла мысль, что, как он увлек меня в миры пугающие и невероятные, так, быть может, и я сумею когда-нибудь увлечь своих читателей. В последующие тридцать лет случалось неоднократно, что моя творческая энергия иссякала и на обнаженном после отлива дне не обнаруживалось ничего, кроме остовов затхлых идей, и тогда, бывало, я пересматривал книги Брэдбери, черпая в них вдохновение, чтобы снова взяться за перо.
Одно из больших преимуществ фантастики заключается в том, что, по сравнению с литературой, основанной на актуальности, она не так устаревает. Прошло полвека, и мы до сих пор читаем Рэя, тогда как многие его современники, заслужившие в свое время больше отзывов и считавшиеся более значительными авторами, исчезли с книжных полок. Несомненно, такая долговечность имеет и свою оборотную сторону. Иные из литературных приемов Рэя кажутся на современный взгляд утрированными, однако, по правде, Рэя нельзя отделить от его излишеств. Они составляют неотъемлемую часть его как автора. То, что в ином контексте можно было бы назвать витиеватостью, является всего лишь элементом методологии Рэя. Он упивается перезрелыми плодами; его язык зачастую привлекателен именно своей сгущенностью, как язык Китса или Джерарда Мэнли Хопкинса