>.
Магос вернулся к диагностике перестроенного бастиона, ища ошибки в адаптациях, которые он проделал. С момента первого появления варп-аномалии, он работал над тем, чтобы вернуть «Железной диадеме» её изначальную функцию путешествий в космическом пространстве. Её спящие двигатели были зачищены, благословлены и разожжены множество раз, а дух машины был выпущен из ритуалов переработки. Дух желал покинуть этот мир так же сильно, как и его господин.
— Вместе у нас есть сердце и разум, — уговаривал древний корабль Каул, — теперь мы ждем только глаза.
«Я был глуп, позволив себе быть ослепленным звёздами», — признал он.
Потеря навигатора был ужасной ошибкой. Он упорно защищал её от опасностей планеты, но она просто износилась из-за времени. Погруженный в свои исследования, Каул забыл, что смертные бывают настолько уязвимыми. Без навигатора его корабль будет потерян в имматериуме, поэтому он оказался заперт на этой планете, выжидая момента, когда сможет найти замену. Но он вновь оказался поглощен работой, и срочность побега ускользнула до того момента, когда на него начал давить варп-шторм.
«Это знак от Омниссии, — решил он, — толчок. Пришло время мне вернуться в лоно Механикус».
С обновленной уверенностью он направлял сеть информаторов в прочесывании планеты в поисках нового навигатора. Бессчетное количество имперских и бандитских фракций постепенно появлялись на Федре во время долгой войны. Возможно, одного такого ценного мутанта можно было найти среди их осколков? Идеальным, почти ироничным совпадением оказалось то, что его сокровище находилось в анклаве тау, с которыми он работал, что обязало магоса очиститься от позора, чтобы покинуть планету.
Да, Бог-Машина, без сомнения, приложил к этому свою железную руку.
Альфа Прим привела пленника в одиночестве, потому что только она и освященные стражи-киборги «Диадемы» имели доступ в святилище магоса.
«Они — скверный вид, — подумала она, осматривая иссохшее существо, ковыляющее перед ней, — но Империум бы развалился без их дара».
Её пленник молчал, но она чувствовала ярость в его жалком теле, хоть и не понимала, куда она направлена.
— Если ты попытаешься причинить магосу вред — то будешь страдать, — предупредила она на шипящем плотьязе. Она знала, что несмотря на хрупкость, её подопечный потенциально был смертелен — один взгляд в сокрытое под металлическим венком мог убить.
«Ксеносы поступили мудро, закрыв пустотный глаз этого существа», — подумала она.
— <Подойдите>, — скомандовал Каул, как только они вошли в Зал Нексус. Он парил над своим инфотроном в привычной паучьей позе лотоса. По бокам от него стояли тяжело бронированные киборги, имевшие больше общего с танками, чем с людьми. Их руки заменяли массивные пушки, безостановочно следовавшие за новоприбывшими. Для телохранителей магоса даже Прим была едва терпимым чужаком. Она успокоила их кодовым псалмом идентификации и толчком поставила пленника на колени перед троном её господина.
— У меня есть корабль, — без вступлений оповестил магос иссохшего мутанта, — ты проведешь его через имматериум.
Пленник молчал.
— Повторяю: у меня есть корабль и мне необходим навигатор.
С губ навигатора сорвался резкий смех. Мгновение спустя звук превратился в низкий, почти дикий вой. Затем он начал хихикать. Звук был диким и безнадежным, не имевшим абсолютно ничего общего с весельем.
«В нем умер страх, — осознала Альфа Прим, — умерло всё…»
Вспышка кровного понимания открыла ей правду — их цель оказалась безумцем.
— Они украли его, — хихикал мутант, — тау…украли мой глаз…понимаете… — Он неуверенно замолк, и его взгляд переполз на Прим, неожиданно оценивая её, — ты можешь его вернуть, как думаешь?
С воем белого шума магос сделал выпад механдеритами, схватив существо и подняв в воздух, держа над инфотроном. Ноосферная аура магоса горела, а по его телу бегали деликатные электрические разряды оттого, что разлетелись сотни лет самоконтроля.
— Ты лжешь, — сказал он. Его человеческий голос был похож на шелест иссохшего трупа. Рой мехаволокон вырвался из его капюшона и обернулся вокруг черепа пленника, пробираясь в его плоть игольно-острыми концами.
— Я ослеп, — спокойно произнес пленник. С его головы стекали легкие струйки крови, но боль умерла в нем вместе со страхом.
— Ты лжешь, — повторил магос, но Прим почувствовала ужас за его несогласием.
— Они сказали, что мой глаз был слишком опасен, — хихикал пленник, — они сказали, что его придется убрать…ради Высшего Блага.
— <Неприемлемо>, — протрещал Каул, — <я не потерплю неудачу!>. Его мехаволокна напряглись в непроизвольной ярости, и венок распался на части.
— <Ты не оТтККкк…>, — слова магоса исказились и превратились в рваный вой нуль-кода, как только он увидел ужасную правду, скрываемую мутантом. Его ноосферная аура разгорелась как короткая, яркая сверхновая и взорвалась, оставив пустоту.
Тишина.
— <Магос?>, — спросила Прим. Ответа не последовало. Её господин и навигатор в его хватке превратились в застывшую живую картину. Затем она увидела, что костлявое тело мутанта начало трястись. Сначала она думала, что от боли, но потом поняла, что он смеется.
— Я солгал, — сказал он. И засмеялся снова.
К О Н Е Ц
Прим. переводчика — кто все эти "люди"{1}
Огонь и лёд
Война — не дискретное понятие. Несмотря на поверхностные, иллюзорные доказательства обратного, она не начинается и не заканчивается какими-то строго определенными событиями. Да, у этого процесса могут быть катализаторы, кульминационные моменты, но их предпосылки и последствия — культурные, материальные и даже метафизические — уходят в прошлое и будущее, подобно зыби на реке, что течет в двух направлениях сразу.
Соответственно, война между Империумом Человечества и Империей Тау не началась и не закончилась Крестовым походом Дамоклова залива. Этот конфликт стал первой значительной вспышкой нашей вражды, и он не будет последним, но пока что мы находимся в более изящной фазе состязания. Поход закончился пятьдесят лет назад. Ничего не изменилось. Изменилось всё.
Здесь, на границах Дамоклова залива, мы втянуты в холодную войну, хитроумную игру обманов, манипуляций и сдержек, что ведется против настоящего мастера. Это утонченное противоборство, но вы ошибетесь, подумав, что оно вредит Империуму меньше, чем хищнические налеты всепожирающих тиранидов или мрачные погромы, которые устраивают некроны — ведь тау играют сердцами и умами людей. Если они победят, возможно, наша раса выживет, но точно не исполнит свое предназначение.
ДЫМ
Если хочешь разжечь пламя революции, отыщи дым противоречий.
КЛЕЙСТ, ЗА ВОСЕМЬДЕСЯТ ОДИН ДЕНЬ ДО ЕДИНЕНИЯ
Кригер нашел своего шефа в сожженном храме на вершине холма, который тот часто навещал с тех пор, как они залегли на Клейсте четыре месяца назад. Это разрушенное здание на разрушенном мире превосходно соответствовало настрою Ганиила Мордайна. Последнее время беглый дознаватель занимал себя набросками осыпающейся статуи Сангвиния Возносящегося, что нависала над амвоном подобно окаменевшему ангелу, широко распростершему крылья над пустыми местами для верующих. Хотя скульптура представляла собой грубо обтесанный обломок местного гранита, её угрюмая торжественность неизменно притягивала Мордайна. Смятые листы пергамента, усыпавшие пол, указывали на всё более лихорадочные попытки ухватить суть Ангела; порой дознаватель уговаривал или страстно обвинял статую, будто она активно мешала его трудам. Кригер уловил всё это, пока шел к нему. Ганиил был из благородных, а телохранитель довольно долго присматривал за людьми этого сорта, чтобы понять — все они были безумцами. Наверное, что-то такое имелось в их голубой крови.
— Конклав снова сел нам на хвост! — крикнул он, шагая по нефу без намека на почтение или сдержанность. — Пора двигаться дальше, герцог.
— Снова? — Мордайн нехотя оторвался от работы. Его глаза казались налитыми кровью язвами на красивом лице. — Ты уверен?
Пустой вопрос, ведь Кригер всегда был полностью уверен во всем. Но это стало частью их ритуала; соблюдая его, беглецы перебирались с одного гибнущего мира на другой вдоль границ Дамоклова залива, всегда оставаясь на один шаг впереди Инквизиции и в десяти шагах позади надежды. Около половины этих миров, включая сам Клейст, перед началом крестового похода были уличены в недостаточной верности Империуму и расплачивались за это убийственно возросшей десятиной. Уже через пару коротких столетий большинство из них будут ободраны до костей и заброшены.
«Это станет посланием всем, — постановил гроссмейстер Эшер. — Если падет твой сосед, падешь и ты. Ничто не пробуждает верность лучше, чем разумно примененный страх».
— Сегодня ночью нужно убираться с планеты, — Кригер вытащил пачку засаленных удостоверений личности. — Я устроил нам проезд на грузовом судне, идущем через Залив. Вопросов не было.
— Опять в трюме? — кисло предположил Мордайн.
— В контейнере для рыбы, — поправил телохранитель. Увидев реакцию своего нанимателя, он быстро добавил: — Успокойся, герцог, не вместе с рыбой. Её погрузят с другой стороны.
Телохранитель пожал плечами.
— Не стану обещать, что там будет пахнуть благовониями и амасеком, но…
— Там будет вонять миллиардом дохлых рыб, — скривился Ганиил. — Я ненавижу рыбу, Кригер.
— На Облазти полно рыбы, — вновь пожал плечами старый солдат. — Рыбы, прометия и льда, а больше у них, в общем-то, ничего и нет.
— Облазть? — теперь дознаватель сдвинул брови. — Мир плавающих ульев?
— Местные называют их «якорными ульями». Они построены на платформах, глубоко укрепленных шипами во льду, так что никуда не плавают. Империум уже целую вечность тянет оттуда прометий и рыбу. Подо льдом там погребен целый океан.
Как и всегда, Кригер скрупулезно подготовился. По его мнению, это помогало оставаться в живых.
— Я здесь ещё не закончил, — Мордайн неопределенно показал на каменного ангела. — Да и, возможно, пора перестать скрываться…
Но в голосе беглеца не было уверенности.
— Облазть — это и житница, и источник прометия для субсектора, — не отступал телохранитель. — Ради такого мира тау ввяжутся в игру.
Засомневавшись, Ганиил запустил руку в длинные прямые волосы с седыми прядями.
— У тебя есть какие-то зацепки?
— У меня есть там контакт, — вновь пожал плечами Кригер. — Он называет себя «Калавера».
ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ ДО ЕДИНЕНИЯОБЛАЗТЬ, КУПОЛ ЯКОРНОГО УЛЬЯ ВЫСХОДД
Крыша мира представляла собой ровную выпуклость темного скалобетона, истерзанную метелями и совершенно пустую, за исключением разбросанных кое-где массивных станций обслуживания и вышек связи. Под поверхностью тускло сияли узоры термических капиллярных трубок, которые шипели и парили, расплавляя захватнический лед до того, как тот успевал закрепиться на плацдарме. Полученная жижа стекала по куполу в окружающие его траншеи переработки, а оттуда — в резервуары улья. Затем большую часть воды превращали в перегретый пар и закачивали обратно под крышу, словно накрывая город шинелью от холода.
Это была простая, но эффективная система, которая поддерживала наружную температуру улья на несколько отметок выше точки замерзания, но десятилетия, прошедшие без должного ухода, уже сказались на ней. Здесь и там бугорки плотного льда покрывали купол подобно раковым опухолям в точках, где отказала гидротермальная сеть, но станции обслуживания оставались безжизненными. Ни сервиторы, ни команды очистки не трудились на поверхности, изгоняя болезнь. Так обстояли дела на Облазти после завершения Крестового похода Дамоклова залива.
За наглядным процессом энтропии наблюдали двое, что укрывались в ощетинившейся антеннами башне связи. Оба были закутаны в теплую термоодежду серого цвета, но на этом сходство заканчивалось. Один из них возвышался бы над самым высоким человеком, но самым странным в паре был его низкорослый спутник, малозаметные отклонения в осанке и положении плеч которого указывали на чуждое, нечеловеческое происхождение.
— Их мир погибает, но они не замечают этого, — произнес чужак. Он говорил на готике с ледяной точностью создания, овладевшего языком, словно оружием. — Подобная слепота — лор’серра твоего народа. Теневая суть вашей природы.
— Это не мой народ, путник, — отозвался великан. — Наши пути разошлись за тысячи лет до того, как твой народ начал мечтать о полетах к звездам.
— И всё же, Ихо’нен, ты был создан из их плоти и крови. Подобные узы останутся целыми, даже если их разорвать — подобно фантомным болям в утраченной конечности.
— Ты говоришь о собственной ране, — рассудил гигант, названный Ихо’неном.
— Моя рана определяет мою цель, — с ледяной страстью ответил путник.
— Как и моя, — но голос Ихо’нена был лишен эмоций.
Какое-то время они молчали, и каждый блуждал в тенях собственного прошлого.
Наконец, чужак заговорил вновь:
— Я иду по пути ваш’ятол, Ихо’нен, и не могу долго оставаться на этом умирающем мире. Когда мы начнем?
— Я использую Катализатор, — ответил великан. — И он уже здесь.
ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ ДНЕЙ ДО ЕДИНЕНИЯЖЕЛЕЗНЫЕ ДЖУНГЛИ
Местные окрестили внутренний корпус высходдского купола «Железными Джунглями». Пробираясь через мрачный индустриальный лабиринт, закрепленный на окружной стене сектора-19, Ганиил Мордайн находил это название исключительно подходящим. Его путь шел наверх по спирали вдоль купола, по сплетениям переходных мостиков и балочных пролетов, которые вздымались и стонали подобно железному человеку, обрюзгшему от ржавчины. Это было тяжелое восхождение, но дознаватель не поддавался искушению воспользоваться пневматическими лифтами, разбросанными по уровням. Он предпочитал долгий и трудный подъем вполне вероятному падению — быстрому, но бесконечно гибельному.
«Если эта архитектурная ересь прикончит меня, я никогда не узнаю правды о происходящем, — мрачно подумал Ганиил. — Я никогда не узнаю правды о нём. Кровь Ангела, да человек ли этот Калавера вообще?»
Уже почти два месяца Мордайн отсиживался в ветхой гостинице для торговцев, ожидая сообщений от их контакта, пока Кригер успокаивал тревоги герцога местной дешевой лодкой и наркотическими маслами блеск-рыбы.
— Калавера залег глубоко, — объяснил помощник. — Так он действует, так вынюхивает гниль.
— Ты говоришь о нем, как о собаке, Кригер, — подначил дознаватель.
— Как о гончей, — поправил телохранитель, — лучшей, что была у гроссмейстера. И это единственный игрок во всем конклаве, верящий в твою историю. Герцог, у тебя никого нет, кроме него.
— И я, разумеется, благодарен ему за дружбу…
— Дружбу? — Кригер покачал головой. — Нет, герцог, ты полезен ему. Как я уже говорил раньше, Калавера считает тебя ключом к истинному врагу.
— Но я же ни черта не знаю!
Пожатие плечами.
— Возможно, этого и не требуется.
А потом Мордайн попробовал Главный Вопрос, который задавал уже бессчетное число раз.
— Что он такое, Кригер?
И, как всегда, помощник дал тот же пустой ответ:
— Никогда его не встречал. Никто не видел Калаверу, кроме гроссмейстера, а все остальные знали только его имя.
«А я не знал даже имени, — горько подумал Ганиил. — Я был твоим протеже, Эшер, твоим гребаным дознавателем, но ты никогда не доверял мне информацию о своем лучшем оперативнике. И, если ты молчал об этом, что ещё скрывал от меня?»
— Как ты нашел Калаверу? — сменил тактику Мордайн.
— Я? Нет, — ответил Кригер, — это он нашел нас.
— Сделал то, что не удалось всему Дамоклову конклаву?
— Возможно, именно Калавера заметал наши следы.
«Приглядывал за мной, пока я метался с одной унылой захолустной планеты на другую, будто испуганная крыса! Тянул меня за ниточки…»
Ганиил успел схватиться за поручень, когда его ботинок провалился через изъеденное ржавчиной покрытие; выбитые обломки с шумом полетели в бездну под ним. Замерев на месте, Мордайн выжидал, пока мостик не перестал содрогаться. Затем дознаватель осторожно вытащил ногу и вновь проклял Калаверу, который отправил его на это смертельно опасное предприятие.
Двумя днями ранее наконец-то пришло сообщение.
— Калавера нашел их, — передал Кригер. — Тау здесь.
— На Облазти? — пробормотал Ганиил, вновь набравшийся лодки.
— В этом улье, — ответил помощник. — Что бы ни надвигалось, начнется оно здесь. Пора просыпаться и браться за дело, дознаватель.
— Дознаватель… — Мордайн устыдился внезапного ужаса, скрутившего ему кишки. — Я выйду на свет… Конклав явится за мной…
— И найдет человека, исполнившего свой долг, — Кригер даже улыбнулся тогда, хотя, точнее, просто показал зубы. — Так ты сможешь всё исправить.
— Мне нужно встретиться с Калаверой.
— На самом деле тебе нужны бойцы. Армия. Вот что, по его словам, ты должен сделать…
«И вот я снова пляшу под дудочку Калаверы, — с горечью подумал Ганиил, возобновляя подъем. — Но самое скверное здесь то, что он чертовски прав! Мне действительно нужна армия».
И, двумя уровнями выше, армия Мордайна нашла его. Часовые возникли из теней наверху, прыгая по раскачивающимся мосткам с дикой, но изящной уверенностью прирожденных акробатов. Глядя, как они спускаются, дознаватель понял, почему бойцы свили себе гнездо под куполом. Пусть Облазть и не была их родным миром, но в здешних головокружительных джунглях они чувствовали себя хозяевами.
«Если бы не прихоти судьбы, эти воины могли бы стать врагами Империума, — подумал Ганиил. — Свирепость опасно глубоко укоренилась в крови Ивуджийских Акул. В конце концов, их специально выращивают такими».
Кригер объяснил, что жителей Ивуджи-секундус рекрутируют ещё в детстве и быстро делают из них солдат в ходе государственной программы междоусобных войн, где слабые гибнут, а сильные становятся закаленными и жестокими. Это варварская традиция зародилась ещё до вхождения планеты в состав Империума, но Департаменто Муниторум она вполне устраивала, поскольку обеспечивала устойчивый поток испытанных бойцов для Имперской Гвардии.
— Полки Ивуджийских Акул не назовешь хорошо отлаженными, — предупредил помощник, — но они живут, дышат и кровоточат Имперским Кредо. С ними просто нужно правильно обращаться.
Не выказывая ни угрозы, ни повиновения, Мордайн изучал окруживших его людей. Все они обладали худощавыми телами, кожей цвета полированной меди и свисавшими до плеч эбеновыми волосами, заплетенными в замысловатые дреды. У них были четко выраженные черты лица — высокие скулы, резко скошенные зеленые глаза. Судя по внешнему виду, никому из бойцов ещё не исполнилось двадцати, и каждый ивуджиец лучился энергией, в которой словно бы ощущалась ненависть к бездействию.
Под разнообразными кожаными доспехами гвардейцы носили плотно прилегающую форму голубовато-зеленого цвета, рассеченную багровыми полосками, напоминавшими открытые раны. Что касается брони, большинство солдат обходились наручами и поножами; один мог похвастаться наплечниками с краями в форме растопыренных когтей, другой — нагрудником с резьбой в виде дерева со спутанными ветвями. Очевидно, в первую очередь они были ивуджийцами, и только во вторую — имперскими гвардейцами. Не самый лучший выбор с точки зрения Мордайна, но других полков на Облазти не имелось.
«Полк? Одна рота, — трезво признал Ганиил. — Всего триста бойцов, чтобы сдержать улей в узде и раскрыть заговор чужаков…»
— Мой помощник связывался с вашими командирами, — объявил Мордайн, и, поколебавшись только секунду, вновь преступил закон. — Я инквизитор Айон Эшер, гроссмейстер Дамоклова конклава. Властью Святых Ордосов Инквизиции я реквизирую все имперские силы, размещенные на этой планете, дабы они помогли мне осуществить правосудие Императора.
Не совершая резких движений, Ганиил извлек из плаща тяжелую печать и поднял её, будто защитный оберег. Печать гроссмейстера — печать, которую он украл после того, как увидел смерть своего наставника.
«Я не знал, Эшер, — поклялся Мордайн. — Я не знал, что девчонка была наемной убийцей…»
Он раздавил чувство вины, черпая силы из благоговейного трепета в глазах солдат, которые узнали стилизованную «I», что украшала печать. На несколько кратких недель каждое слово Ганиила будет подкреплено авторитетом самой устрашающей организации в Империуме.
«Я справлюсь, Эшер», — пообещал дознаватель, не зная, извинение это или проклятие.
ЕДИНЕНИЕ ПРИБЛИЖАЕТСЯНА КУПОЛЕ
Укутанный пустотой на крыше мира, чужеземец, называемый Ихо’неном, наблюдал, как Катализатор приближает его замысел к апогею. Внутри отдаленной станции, которую он занял и усовершенствовал при помощи ксенотеха, непрерывно менялся калейдоскоп данных — перехваченные вокс-переговоры и вид-потоки… отчеты о состоянии общества и экономики, представленные в виде филигранных алгоритмов и графиков… процессия постоянно обновляющихся психологических профилей…
Ихо’нен впитывал всё это, будто огромный паук, пожирающий данные. Каждую минуту он обдумывал, соотносил и оценивал тысячу фактов.
Проходили дни, но великан продолжал стоять неподвижно, ожидая, когда строго рассчитанные вероятности выкристаллизуются в неизбежности. Порой возникали небольшие отклонения, заставлявшие наблюдателя вмешиваться при помощи определенных «реактивов», но это не беспокоило его. Если бы не ошибки, или, точнее говоря, необходимость их исправлять, Ихо’нен оказался бы ненужным.
Другой чужеземец — ксенос — не смотрел на великана, ибо странствовал, оставаясь на месте.
ТРИ ДНЯ ДО ЕДИНЕНИЯХЁСОК-ПЛАЗА[20] , ЯКОРНЫЙ УЛЕЙ ВЫСХОДД
Обдумывая первые шаги, сделанные им, Мордайн решил, что всё прошло довольно гладко. Благородные Крули, правящая олигархия улья, подчинились его власти вслед за Ивуджийскими Акулами, пусть и не с такой радостью. После того, как в армию Ганиила влились городские отряды Железнобоких Гусар, дознаватель начал охоту с рвением человека, бегущего наперегонки со смертью. Разумеется, так оно и было — если ему не удастся раскрыть что-то серьезное к моменту, когда на Облазти появятся агенты конклава, всё будет кончено. Впрочем, сохранить жизнь ему в любом случае не удалось бы, здесь почти не было сомнений; но оставалась честь, за которую стоило сражаться, и, к некоторому удивлению Мордайна, для него оказалось достаточно и этого.
Но всё зависело от того, сумеет ли он обнаружить тау.
Следы чужаков пятнали Высходд, словно распространяющаяся зараза. Ганиил обнаружил на фабриках части странных механизмов — обтекаемые, округлые и кощунственные машины, которые звенели нечестивой жизнью, сбрасывая с корпусов грязь и песок. Затем был пойман беглый техножрец, торговавший с рук зачарованными безделушками с гарантией пожизненной работы без подзарядки или дополнительных молитв. Самой тревожной деталью оказались поганые ксеноскульптуры, украшавшие поместье, где развлекались Крули. Наглый минимализм этих абстрактных поделок оскорблял эстетику Империума!
По отдельности всё это были мелкие ереси, но вместе они указывали на систематические проникновения чужаков в Высходд, которые подтачивали улей на протяжении нескольких лет, а возможно, и десятилетий.
И, наконец, Единение.
«Единение — простая, прекрасная и абсолютно разрушительная ложь».
Ходили слухи, что её сформулировала простая работница рыбозавода, которая записывала свои идеи на клочках оберточного материала, а затем распространяла это кредо из уст в уста. В доктрине поддерживались такие извращенные принципы, как свобода слова и полное перераспределение богатств, завернутые в сбивчивые призывы к вступлению в какое-то «галактическое братство». Эти совершенно незрелые бредни, тем не менее, разлетались среди малограмотных и притесняемых горожан с быстротой лесного пожара; движение росло так же подспудно, как любой хаоситский культ. Мордайн, который не сомневался, кто на самом деле стоит за всем этим, сосредоточился на выявлении его вождей, но находил только последователей — целыми сотнями — настаивавших, что у Единения нет вождей. Их якобы и не могло быть, ведь кредо гласило о «Многих, ставших Одним»!
И, пробираясь через это безотрадное болото, Ганиил не получал сообщений от Калаверы.
— Его молчание — хороший знак, — уверял Кригер. — Молчание означает, что ты на верном пути.
— И где же тогда варпом проклятые ксеносы? — бушевал Мордайн. — Я не обнаружил ничего, что не смогли бы найти сами агенты конклава!
По мере того, как переполнялись тюремные учреждения улья, а беспокойство населения возрастало, Ганиил всё туже закручивал гайки, — сначала уменьшил пайки и ввел комендантский час, а затем прибегнул и к смертным казням, — но так и не обнаружил ничего полезного для себя. Кроме… вот этого…
«Как столь многие могут быть так слепы?» — в отчаянии подумал дознаватель, изучая толпу, которая собиралась на площади внизу. Он сидел, пригнувшись, на крыше здания, выходящего на Хёсок-плазу — огромный, уставленный памятниками двор, посвященный имперским освободителям Облазти. Мордайн понимал символизм, скрывавшийся за выбором места для народного схода, но его потрясло количество пришедших. Здесь были тысячи людей, в основном нечесаные крепостные и ледокольщики с фабрик, но попадались также муниципальные служащие и торговцы. Каждый из них нарисовал у себя на лбу символ Единства, состоящий из синих концентрических кругов. Несмотря на простоту знака, в нем было нечто неотъемлемо чуждое, вызывавшее отвращение у Ганиила.
— Я говорю от имени Многих, что идут как Один! — закричал кто-то на площади. Это оказалась женщина с заостренным, лихорадочным лицом измученной художницы. Толпа умолкла при звуках её голоса, словно повинуясь заранее обговоренному сигналу. — Мы протягиваем вам руку дружбы с открытой ладонью. Встаньте вместе с нами против надменных тиранов, предавших этот мир!
Мордайн почти чувствовал вкус соблазнительной чужацкой ереси, что пропитывала риторику мятежницы. Правда, несмотря на такие заявления, она явно не относилась ни к малограмотным, ни к притесняемым. Человека из правящих классов Облазти с первого взгляда можно было отличить от простых жителей, и оратор выглядела как аристократка. Ганиил не удивился этому, поскольку самые истовые пророки перемен часто происходили из верхних слоев общества. Иногда причиной их ереси становилось чувство вины, иногда простая скука, но Инквизиция давно уже знала, какими опасными бывают привилегии.
— Сбросьте оковы вашего мертвого бога и узрите живое Единение, которое примет всех как Одного! — заклинала она толпу своей демагогией.
— Еретики плюют в лицо Отцу Терре, — прошипел кто-то рядом с Мордайном.
«Арманд Узохи».
С тех пор, как Ганиил совершил путешествие под купол, молодой капитан ивуджийцев стал его второй тенью и посвятил себя делу «великого инквизитора» с трепетом, который граничил с благоговением. К сожалению, юноша излучал едкую, плотно сжатую до поры тягу к насилию, от которой у Мордайна по телу бежали мурашки. Он подозревал, что Узохи, скорее всего, безумен.
«Как раз такой человек мне сегодня и нужен…»
— Отдавай приказ, — произнес дознаватель, почувствовав отстраненность, — отстранившись, — когда Арманд начал воксировать командирам взводов. Шеренги Ивуджийских Акул поднялись на крышах домов, словно мстительные духи, безмолвные и настороженные. Внизу раздался грохот сапог, и у каждого входа на площадь возникли Железнобокие Гусары в белых мундирах, построившиеся четкими рядами. Толпа отступила, люди сгрудились в центре площади, словно сплоченность могла защитить их; оратор, впрочем, гнула свое.
— Истину не заставишь замолчать! — провозгласила она, широко раскинув руки с открытыми ладонями. — На место каждого сожженного вами мученика встанут два могучих героя!
Глаза женщины лучились лазурным огнем, распаленным страстностью её веры.
«Почему ты выбрал меня для этой грязной работы, Эшер? — спросил Ганиил, как уже делал много раз до этого — но ни разу при живом гроссмейстере. — Ты же знал, что мне не хватит решимости справиться с ней».
Невероятно, но казалось, что мятежница теперь смотрит прямо на него.
«Инквизитор должен облачить свою душу в ледяную броню, — ответил Эшер из осыпающегося склепа веры Мордайна. — Серая масса человечества не имеет значения, как не имеют значения и самые исключительные личности. Инквизиция оберегает божественную нить судьбы нашей расы. Всё остальное либо враждебно ей, либо может быть уничтожено ради неё».
«Нет, — Ганиил придушил сухой мертвый голос у себя в голове. — Ты ошибаешься, Эшер, а иначе какой во всем этом смысл?»
— Капитан… — начал Мордайн.
Узохи неверно понял его.
— Очистить еретиков! — взревел ивуджиец. — За Отца Терру!
«Нет!» — хотел закричать дознаватель, но потерял дар речи, а мгновением позже, когда его армия открыла огонь, криков стало слишком много.
Кригер ждал его на лестнице, смоля палочку лхо.
— Передай Калавере, что я выхожу из игры, — произнес Ганиил, шагая мимо него.
— Он скоро появится! — крикнул вслед помощник. — Сначала разберется с горсткой проблем, но…
— Слишком поздно, — ровным голосом ответил Мордайн.
— Подожди всего пару дней, герцог.
— С самого начала было слишком поздно, Кригер, — дознаватель обернулся, позволяя ярости вспыхнуть у него в груди подобно очистительному огню. — Нами играли — тобой, мной, и в первую очередь твоим драгоценным Калаверой! Высходд был ловушкой. А эта резня… Мы дали ксеносам именно то, чего они хотели. Мы показали, что Империум — чудовище!
— Он всегда им был, — пожал плечами Кригер. — Как и все остальные вокруг.
Ганиил осекся, его ярость схлынула, усмиренная безразличием собеседника. В растерянности Мордайн стал изучать морщинистое, но странно нечитаемое лицо помощника, пытаясь разобраться в человеке, который спасал его шкуру столько лет, что уже надоело считать. Всё во Франце Кригере было каким-то серым, неясным, начиная от худощавого телосложения и короткой щетины на голове, и заканчивая душой, неспособной на яркие вспышки.
История его жизни была довольно типичной для людей такого сорта: двадцать лет прослужил в ударных частях Гвардии, побывал у Врат Кадии, впоследствии был прикомандирован к спецгруппе Инквизиции на Федре , планете, расположенной где-то на задворках Дамоклова залива. Там Кригер настолько впечатлил командующего инквизитора, что последний включил бойца в личную свиту.
В будущем этот инквизитор стал главой Дамоклова конклава, а ещё позже прикрепил Франца к новому многообещающему дознавателю.
«Береги его, Мордайн, — посоветовал Эшер, — и он будет оберегать тебя».
И это действительно было так. Если бы не Кригер, Ганиил уже давно прекратил бы убегать. Кровь Ангела, он вообще бы не побежал!
— Этот улей… Вся эта планета… — прошептал дознаватель. — Они примут тау с распростертыми объятьями.
— Мы ещё в игре, герцог, — ответил Франц. — Калавера захватил пленника.
После этого Кригер назвал имя.
Мордайн уставился на помощника. А затем в нем снова затеплилась надежда.