– Слишком длинно для прозвища, – заметил кто-то.
– Дайте мне время, я найду слова, – пообещал Вандрад.
Луис узнал викингов и в их присутствии почувствовал себя увереннее.
– Я слышал о тебе, Рагнар, – сказал Луис, – говорят, что ты хороший следопыт.
– Так и есть.
– Я хочу, чтобы ты выследил для меня кое-кого.
– У меня уже есть работа, – ответил Може.
– Я тебя награжу.
– Моя награда – честное имя, – сказал Може, – и право служить господину.
– Я слуга начальника священных покоев Константинополя, квестор, назначенный выявить причину, по которой над городом повисла тьма и погибло столько людей.
– Звания ничего не значат. Как высоко ценят твой труд?
– Взгляни на этот богатый наряд. Не забывай, что я на короткой ноге с самим препозитом. Я живу во дворце в роскошных покоях. И живу я там лучше правителей варваров. У меня имеется охранная грамота, городские ворота открывают по моему приказу. Люди боятся меня.
Луис понимал, что разговаривает с человеком простым, поэтому для доказательства своего высокого положения приводил доводы, которые были понятны викингу: золото, жилище, возможность свободно передвигаться.
Може внимательно поглядел на Луиса.
– И ты сможешь провести меня во дворец?
– Смогу. А зачем тебе?
Большой викинг задумался на пару секунд.
– Говорят, там есть металлические деревья, на ветвях которых сидят золотые птицы.
– Это правда.
– Хочу своими глазами увидеть дворцовые чудеса.
– Я смогу это устроить, если поможешь мне найти одного человека.
Луис не мог поверить, что викинг настолько простодушен. С другой стороны, разве сам он не мечтал взглянуть на фонтаны и поющие деревья? Ему пришлось напомнить себе, что всего одно поколение отделяет его самого от таких людей, как Рагнар.
– И где мне его искать?
– Он в городской тюрьме. Но он ушел в пещеры под ней.
– Значит, он беглый арестант?
– В некотором смысле.
Може похлопал по рукояти меча.
– И ваши греки не смогли его найти?
– Или же не захотели.
Луис сам удивился, что у него вырвалось такое признание. Действительно, искал ли начальник священных покоев волкодлака? Или отправил туда своих людей, чтобы они уже не вернулись?
– А дело опасное? – спросил Вандрад.
– Да. Этот беглец убил нескольких греков.
– Значит, здесь пахнет славой, – заметил Вандрад.
– Я уверен, император вас щедро наградит, – сказал Луис.
– Нам обязательно надо удивить императора, – пояснил Вандрад. – Уж слишком долго мы морозим зады на этом берегу. Необходимо напомнить ему, какие мы.
– Я найду твоего беглеца, – сказал Може, – если ты обещаешь провести меня во дворец. Там ведь могут не обрадоваться приходу северянина.
– Никто и слова не скажет, если ты будешь под моей защитой, – пообещал Луис.
Може сказал, что это ему подходит.
– Еще один вопрос, друг. Откуда ты услышал обо мне?
– Переводчик императора Змееглаз говорил о тебе, – пояснил Луис. – Он сказал, ты человек полезный.
– Это верно, – согласился Може. – Дай мне минуту, чтобы взять питья и еды, – продолжал он, – и я иду с тобой.
– Поторопись, – сказал Луис. – Странные дела творятся в городе, и чем дольше промедление, тем хуже.
Хорошо хоть, что Беатрис сейчас во дворце, хотя он знал, что она беспокоится за него. Как только они войдут в город, он отправит к ней какого-нибудь мальчишку с запиской. Если его гонца не пустят, то это будет добрый знак. Значит, она надежно защищена копьями хитаерос. Пока ничто не предвещало внезапных смертей во дворце. И все же, что ему сделать, чтобы уберечь ее? Заниматься и дальше своим делом, искать ответы на вопросы начальника священных покоев, или же императора. Стены города были почти неразличимы из-за мороси в воздухе. На стенах висели фонари, и можно было запросто представить их парящими призраками или мстительными ангелами. Он отыщет волкодлака и положит конец этому безумию. Если кто и годится для такого дела, то эти закаленные северяне. Он получит положенное вознаграждение, уйдет со службы и поселится среди оливковых рощ на каком-нибудь плодородном острове, где они с Беатрис будут защищены от зла этого мира. Ему представился сверкающий голубой океан, темный берег. Но прежде чем забрезжит свет, необходимо прогнать тьму. Он сжал рукоять ножа, готовясь отправиться в подземелья Нумеры.
Глава тридцать седьмаяУзы любви
Город погрузился в хаос. Начальник священных покоев смотрел вниз с высокой дворцовой башни. На северо-западе, на вершине седьмого холма, некоторые дома были охвачены пламенем, которое ярко полыхало в ночи. Башня городской стены тоже пылала.
Неужели взбунтовались его воины? Или же это варяги решили пробиться в город? Он опасался, что это варяги, поскольку знал, как те жаждут занять место его хитаерос. Он вызвал гонца и отправил к горящим воротам отряд городских стражников во главе с командиром хитаеры. Командир был белым от страха. Кто из них станет теперь исполнять приказы? Гонец говорил, что на Средней улице мертвецы лежат горами и приходят вести о новых странностях, творящихся в городе.
Руны, стенавшие и шипевшие в сознании начальника покоев, пребывали в смятении, они волновались и метались, словно овцы в загоне, услышавшие волчий вой. Он не сомневался, что в городских беспорядках виноват только он.
Начальник священных покоев жестом велел слуге подать бокал с водой. Он поднес бокал к губам и попытался сделать глоток, но не смог. Живот свело судорогой, горло тоже. Он отставил воду и, ощущая тошноту, привалился к стене, чтобы удержаться на ногах. Яркая капля крови упала на пол. Он поднес руку к носу. Еще кровь.
– Платок, дай платок!
Слуга быстро нашел платок, и начальник священных покоев прижал его к носу.
Кровь все равно текла.
Он мысленно призвал один магический знак, позволил его контурам соткаться перед внутренним взором. Карас знал, что у этого символа множество имен. Сегодня он как будто бормотал ему что-то на языке варягов. Руна Манназ до сих пор всегда посылала ему видения, помогала принимать решения, позволяла на шаг опережать противников. Однако же сейчас символ пытался сбежать от него. Он как будто был озабочен чем-то. Он напомнил начальнику священных покоев норовистого коня, которому за каждым незнакомым кустом мерещится хищник и его больше волнует собственная судьба, чем благополучие седока. Руна походила на живое существо, а не на образ или идею, он ощущал, как ее контуры извиваются в сознании подобно змее, вытягиваются и рвутся, силясь высвободиться.
Он призвал другой символ, желая подчинить его. После того, как он принес необходимую жертву, управлять магическими знаками было удивительно легко. И слово «символ» не отражало их сути. Для северян они были не просто начертанными буквами. Может, они и впрямь демоны, принявшие такое странное обличие?
Одал – еще одно слово на языке северян. Может быть, руны хотят сказать ему что-то? Он вытянул руку, как будто желая коснуться знака, использовать его, как использовал когда-то, чтобы защищать родных и друзей, чтобы привести Стилиану во дворец и заставить богатое семейство удочерить ее, чтобы скрыть от других свою любовь к старым верованиям и приверженности к магии. Руна как будто избегала его.
Наконец ему удалось унять кровотечение из носа. Над городом разносились крики, стоны боли. В городе умирали. Он не понимал, что убивает людей. Он проводил обряд, посвященный богине, смешивал кровь мертвеца с миртом и лавром, наносил эту смесь на глаза. Он произносил слова, обращенные к богине:
– Заклинаю тебя собачьим лаем,
Заклинаю повешенными и
погибшими на войне.
Заклинаю этой пролитой кровью —
пошли мне откровение.
Руны в его сознании стенали и бились, но не давали ответа; видение, способное объяснить происходящее, не приходило. Может, это конец света? Может, Геката одержала победу над царством света?
Начальник священных покоев призвал еще один символ, тот, что полыхал, словно факел. Теперь он едва светился, как будто затянутый туманом или же черной моросью, которая не прекращалась с того дня, когда появилась комета. Карас постарался сосредоточиться, заставить символ засиять ярче, однако он знал, что этим знакам нельзя приказать. Они являлись во сне, в миг между сном и бодрствованием, они жили на границе реального и сверхъестественного миров. Точнее, приказывать им можно, но это зависит от жертвы, которую он готов принести. Он вспомнил слова матери: «Ничто не дается даром».
– Нет!
Он как будто обращался к символу, отвечая на его предложение. Однако символ ничего не предлагал, ничего не показывал. Препозит разговаривал с самим собой.
Он всегда считал, что заботится о Стилиане из чувства вины, доказывая, что и ему ведомы доброта и сострадание. Она его сестра, он виноват в том, что она лишилась остальной семьи, и потому в те времена, когда еще мог использовать живущую в нем магию, он помог ей.
Но он понимал и другое. Магия требовала потрясения. Он же мужчина, плохое вместилище для таких сил. Кастрация помогла ему привязать магию к себе, однако связь, возникшую между ним и этими символами в кровавом свете у источника, требовалось постоянно укреплять. А он позволил ей ослабнуть, предпочтя сытую жизнь жертвам.
Нет, конечно, он приносил в жертву черных ягнят, коз и овец, которых хотела богиня. Однако магия не может довольствоваться столь жалкими подношениями. Он знал, чего она хочет: боли, отвращения, ужаса, которые гонят прочь повседневный здравый смысл. Требует, чтобы он выбросил все лишнее из головы, освободил место для основополагающих связей Вселенной, воплощенных в рунах, которые он вынул из воды и поселил у себя в сознании.
Что-то промелькнуло на периферии зрения. Он развернулся, вглядываясь, но ничего не увидел. Но он все равно ощущал присутствие, горестное и злобное. Своей мертвой сестры. Может, это творит ее дух? Способен ли ее гнев порвать путы смерти? Она же была жрицей Гекаты, богини смерти. Она погибла в одном из самых святых мест, где сливаются три потока. Может быть, богиня даровала ей право вернуться? Вдруг это она свела с ума живущие в нем руны, заставила их выйти из-под его власти, помогла им вырваться на свободу, чтобы посеять в городе хаос?