а разгоревшимся сражением. Я назначил ему свидание, хоть он даже и не догадывался об этом!
Вихрем вырвался я из отверстия, не вступая в схватку с суетящимися беспорядочно стражниками. Никто из них не узнал меня в темноте и сумятице, но по моей осанке догадались, что я не отношусь к числу лесных жителей. Они молча расступались, склоняя головы, не выдерживая моего властного взгляда. Отбрасывая в стороны замешкавшихся, я ринулся к черной громаде башни, возвышавшейся над левой половиной двора.
Внутри башня освещалась желтовато-розовым светом, источник которого был мне неизвестен. Через две ступеньки на третью взбежал я по широкой лестнице.
Арфа сатаны
Замок Совета! Непривычными и странными казались мне его безлюдные огромные залы. Известные до малейшего закуточка и в то же время странно незнакомые, как будто я обозревал их сквозь туман, наложенный памятью Эдварда Бонда.
Когда я шел быстро, мне ничто не угрожало, ноги сами несли меня, куда следовало, но стоило мне поддаться колебаниям, попытаться подвергнуть контролю мои движения, как тут же останавливался в растерянности. Я шагал под сводчатыми потолками, по мозаичным полам залов и гранитным плитам переходов. Я вышагивал мимо стен, разрисованных кентаврами и сатирами, так хорошо известных Ганелону и диких для Эдварда Бонда. Ему не приходилось встречаться с порождениями мутации, он знал о них только понаслышке, благодаря легендам, сложенным в глубокой древности обитателями Земли.
Как подсказывала мне моя память, покои Гэста Райми находились под самым шпилем башни. Там же находилась и сокровищница, в ней хранились Маска и Жезл, так же надежно, как и секрет уязвимости Ллура, захороненный в глубинах памяти Гэста Райми.
Как бы не было мне трудно, но я должен овладеть и этими предметами, и этим секретом. Да, сокровищница не могла оставаться без соответствующего надзора, поскольку там хранились вещи, с помощью которых можно было уничтожить всех членов Совета. Там же хранился и предмет, обладая которым, можно было уничтожить и меня, лорда Ганелона, — в этом отношении я ничем не отличался от других обитателей замка. Потому что ни один член Совета, ни один колдун и ни одна чародейка не в состоянии заниматься волшебством и черной магией, не создав собственного предмета, способного уничтожить своего хозяина.
Таков непреложный закон.
Во всем этом заключается тайна, о которой не время сейчас распространяться, но суть сказанного ясна, по-моему, каждому. Фольклор землян пронизан подобными мотивами: могущественные колдуны и колдуньи обязаны сконцентрировать собственную погибель в предмете, которым они не вправе обладать.
Легенды, сказания и мифы о злых или добрых героях, чьи души заключены в самые неожиданные предметы, бытуют у всех народов Земли, но причина этой кажущейся несуразности таится в реалиях Темного Мира. Об этом я могу сказать, поскольку не раскрою никакой тайны: всему должен быть баланс, всему реально существующему должен существовать свой антипод или противовес. К примеру — Земля и Темный Мир.
Если существует отрицательное, то с необходимостью наличествует и положительное, ибо все познается в сравнении. И мы, члены Совета, не могли достичь такого могущества, такой безраздельной власти, не будучи в чем-то и перед чем-то беспомощно слабыми.
Даже члены Совета не знали, в каком предмете хранится моя слабость и как им воспользоваться, попади он им в руки. Я же был посвящен в тайну Медеи и частично в тайну Эдейри, а что касается Матолча — для того, чтобы справиться с ним, мне достаточно сил и возможностей, заложенных с самого рождения. Гэста Райми я не брал в расчет, — он никогда не обеспокоит себя объявлением враждебных действий. Он и пальцем не пошевельнет даже в том случае, если ему будет грозить смертельная опасность. Бессмертный, он накопил в своей дряхлой плоти безмерную усталость от бесцельного и никчемного существования.
Но как быть с Ллуром?
Где-то покоится тщательно припрятанный меч, овладевший этим мечом окажется в состоянии в любой миг прервать нить жизни Ллура. Но решившийся овладеть волшебным клинком подвергал себя грозной опасности, потому что власть Ллура распространялась на все сущее в Темном Мире, поэтому нетрудно представить заложенное в клинке, долженствующее сыграть роль балансира. Даже простое приближение к нему может повлечь фатальный исход. А если взять клинок в руки… Но мне придется взять его в руки, так имеет ли смысл задумываться о возможных последствиях?
Я взбирался по лестнице все выше и выше.
Сюда не долетал шум битвы, но я знал, что во дворе замка по-прежнему бьются не на жизнь, а на смерть люди Ллорина и стражники — рабы Совета. Еще во время обсуждения в пещере плана ночного нападения я обговорил с повстанцами, чтобы были приняты все профилактические меры, дабы ни один стражник не прорвался в Кэр Сапнир и не всполошил участвующих в шабаше. Я не сомневался, что Ллорин выполнит мой наказ, несмотря на жгучее желание схватиться в поединке с Матолчем и сразить его собственной рукою. Но в замке находился некто, кто мог предупредить Медею, и пальцем не пошевелив при этом.
Но он никого не предупредил. Я понял это, лишь только откинул белую портьеру и проник в помещение, облюбованное Гэстом Райми. Полукруглая маленькая комната. Потолок, стены и пол — цвета слоновой кости. Окна закрыты наглухо, но Гэст Райми не нуждался в окнах, чтобы наблюдать за происходящим в любом уголке Темного Мира.
Этот странный дряхлый старик сидел чучело чучелом на подушках изъеденного древоточцами кресла; белоснежные волосы и борода Гэста Райми струились по льняным одеяниям. Лежащие на подлокотниках кресла обнаженные до плеч руки были бледными, как воск, и такими прозрачными, что мне удалось разглядеть, как течет алая кровь по взбухшим венам.
Таял воск и догорал фитиль… Пламя жизни еще мигало, но любое дуновение ветерка способно было погасить его, погрузив в вечную темноту. Передо мною сидел самый древний и мудрый из обитателей Темного Мира, и голубые глаза старца, обращенные внутрь, не видели меня.
Воспоминания хлынули на меня с неожиданностью и неотвратимостью муссонного ливня в тропиках. В свои юные годы я многое узнал от Гэста Райми, и уже тогда он был стар, как заплесневевший пень. А сейчас он сдал окончательно, — течение времени подточило его организм, как волны точат морскую гальку, пока от нее ничего не остается, кроме тонкой пластины, прозрачной, как мутное стекло.
Я видел, как догорает жизненный огонь Гэста Райми, оставляя холодный пепел.
Он не замечал меня. Не так-то просто вывести сознание мудреца из тех глубин, в которое оно погрузилось.
Я заговорил с ним, но он не отреагировал.
И тогда я прошел к стене, которая, как я знал, разделяла этот этаж на две равные части. Стена была гладкой, без каких-либо признаков двери, но стоило ли этому удивляться? Я сделал несколько пассов раскрытыми ладонями, рисуя в воздухе замысловатые, но вполне определенные фигуры. Участок каменной кладки растаял предо мною, как будто его и не существовало вовсе. Я прошел в потайное помещение.
Именно здесь хранились священные предметы Совета.
Я окинул сокровищницу нетерпеливым взглядом, — любопытство Эдварда Бонда превалировало над хладнокровием лорда Ганелона. Вот бинокль, янтарные линзы которого горели тусклым светом. Он покоился в овальной нише, на покрытой пепельной пылью полке. Никогда до сих пор не задумывался я над его предназначением. Знал только, что он способен убить мгновенно любое существо. Знания, приобретенные мною при непродолжительном изучении земных наук, помогли мне сейчас понять принцип его действия. Волшебство тут было ни при чем, результат достигался мгновенным высвобождением заключенной в мозге электрической энергии. И этот конический черный аппарат, он также представляет собою орудие убийства. Он оставляет от живого существа только мокрое место, действуя со скоростью электрона, движущегося в статическом поле между катодом и анодом.
Но меня мало интересовали сейчас все эти орудия убийства. Я стремился сюда ради иных сокровищ, не страшась хитроумных ловушек. Они не были предусмотрены при закладке этой башни. Да и никто, кроме членов Совета, не имел доступа к сокровищнице, не знал, где она располагается. И вообще, ни один раб, ни один стражник никогда бы не осмелился войти в покои Гэста Райми.
Мой взгляд остановился на мече, но этот меч оказался совсем не тем, который был мне нужен. Затем мне попалась на глаза арфа… Я узнал эту арфу!
Множество легенд было сложено на Земле о ее двойнике: арфе Орфея. Слагавшие легенды не ошибались, когда наделяли эту арфу способностью вызывать души людей из царства мертвых. Не знаю, кем был Орфей, скорее всего также мутантом, ибо сладкозвучные струны не поют под перстами смертных. И я еще не был готов к игре на этой арфе — пока не готов!
Была ли на Земле одна такая арфа или их было несколько?! Легенды воспевали ее поющие струны так же, как и загадочные колдовские ночи. Лира Орфея обладала сказочной силой, и чтобы не вводить смертных в соблазн, Юпитер поместил ее между мерцающих звезд. Известна арфа англичанина Гвидона, которая очаровывала души людей. И арфа Альфреда, вдохновившего воинов перед битвой с датчанами. Кто не слышал об арфе Давида, чьи струны он перебирал, играя перед Саулом?! В музыке скрыта огромная, непознанная сила. Кто сегодня воспримет серьезно утверждение, будто звуки трубы способны разрушать крепостные стены, но в древности люди из уст в уста передавали впечатления очевидца, наблюдавшего, как с помощью трубы разрушали стены Иерихона.
И в Темном Мире среди простолюдинов легенды об этой арфе оказались весьма живучи. Предки Ллорина и Арле утверждали, будто на ней играл сам сатана, будто ее струны перебирали эльфы и духи. Не совсем так, но доля истины в их утверждениях имеется. Потому что эту арфу творили с невероятной научной точностью. Она не что иное, как сотворенный руками человека механизм. Рожденная ею вибрация воздуха совпадала по фазе и частоте с мыслеволнами мозга, частично гипнотизируя, частично действуя на электромагнитное поле. Воздействие ее основывалось на постулате: мозг — это коллоидная система, а любую систему можно контролировать и воздействовать на нее…