В сердцах Всеволод махнул вторым мечом по широкой дуге. Эх, опять неудачно вышло. Черная кровь залила шелом, брызнула в прорези забрала-личины, в глаза. Ослепила. Хорошо – вовремя навалился дружинный строй. Верные ратники пробились вперед, встали стеной. Прикрыли воеводу. Но…
Всеволод проморгался, наконец увидел…
Потеряли одного, второго, третьего…
Трижды проклятье на ваши безволосые головы, твари адовы!
Едва обретя способность видеть, Всеволод снова бросился в бой. С одним мечом. Обхваченным уже двумя руками.
Бил наискось, от стены. Чтобы вновь не приключилась беда.
Удары наносил страшные. Валил по два-три упыря зараз. Порой – задевал и четвертого, благо, твари лезли один на другого. Хотя какое уж тут благо?!
Упал еще один дружинник, подсеченный когтистой пятерней под ноги. Тело выдернули, утащили из общих рядов, навалились, облепили.
Тва-а-ари!
Вой. Характерный чмокающий звук. Все!
Испили. Не спасти. Погиб.
В такой битве и с такими силами нельзя было отбить своих павших. Единственное, что еще можно… что нужно – спасти живых.
Всеволод приказал отходить. Так же – строем. Непозволительно поредевшим.
Отступали по-прежнему медленно, не торопясь. Ну, когда же они там, на стенах?! Когда управятся?!
А из-за вала, ото рва все пекло, жарило, палило. И уже не черная кровь врага – пот застилал глаза. И тело прело под толстой подкольчужной рубахой. И лицо огнем пылало под тяжелым шеломом.
Жар становился все сильнее. Все труднее было дышать горячим воздухом. Значит – ворота близко.
Всеволод перехватил меч правой рукой. Левую рывком обмотал плащом – прикрываться от огня и жара. Да только плохая то была идея. В толстую ткань, намотанную на рукав серебреной кольчуги, тут же вцепился один упырь. Потом – второй, норовя опрокинуть, повалить. Еще двое пытаются поднырнуть под меч.
Тех, кто лез под клинок, Всеволод клинком же и приласкал. Рассек – и одного, и второго. Вцепившихся в левую руку просто стряхнул, сбросил вместе с плащом. Затем обоих, запутавшихся в рваных ошметках, рубанул сплеча. Через ткань. Плащ – в клочья. Упыри – в куски. Черная кровь – фонтаном.
А нечисть наседала, наступала.
А они отступали…
Ну, когда же?!
И – словно услышали!
– Хватит! Хватит! – донеслось со стен сквозь визг и вой. – Уходите! Назад! К воротам!
Ага! Справились-таки! Вновь заняли злополучную западную стену. Сбросили нечисть. Перекрыли проход в замок.
И добро! И славно! И дельно!
А то уже и жар – невыносим. А то – ворота за спиной поблескивают потеками оплавленного серебра. И чернеет узкое пространство меж стеной и приспущенным подъемным мостом. И дружинники ныряют в темноту арки, умело прикрывая друг друга, яростно отпихивая мечами и копьями прущих следом упырей…
Всеволод проскочил в спасительную щель последним. Протиснулся, прополз, царапая камень арки и настил моста кольчужными звеньями. И сразу же, едва успел – знакомый скрип воротов, лязг цепей. Мост дернулся, наваливаясь на стену.
И правильно – любое промедление сейчас слишком опасно. Нечисть, казалось, уже не обращала внимание на жар ото рва. Нечисть хотела тоже, туда же – за поднятый мост. В приоткрытые ворота. Упыри толпились у арки, лезли друг через друга, спихивая друг друга в горячие угли.
Пара тварей все же проскользнула. И добрая дюжина когтистых рук протянулась за людьми из сужающейся щели. И оскаленные пасти клацнули клыками совсем близко.
Кровопийц, прорвавшихся под арку, дружно приняли на копья. Длинные гибкие змееподобные руки рубили мечами. И пасти – рубили тоже. И раскраивали черепа, упрямо протискивающиеся меж мостом и каменной кладкой.
А после – слышался только хруст и чавканье. Тяжеленный мост на толстых цепях давил и крушил посеребренным краем бледную плоть нездешнего мира. Русичи сноровисто выпихивали размазанные останки упырей, мешавшие Серебряным Вратам закрыться поплотнее.
И – все.
Мост поднялся.
Ворота закрылись.
И закрыли тех, кто за ними. Закрыли, укрыли, защитили, сберегли…
Глава 23
Снаружи еще бесновались твари. Глухо стучали, скрежетали когтями по дереву и металлу. И дико визжали, напоровшись на серебро, сорвавшись в ров.
Все равно…
Все…
Дружина Всеволода переводила дух. Люди вытирала кровь. Свою – красную. Чужую – черную. Кровь загустела, запеклась, обратилась в грязь. У многих ратников опалены усы и бороды. От жара, исходившего из рва, не уберегли даже добрые шеломы. Дружинники дышали тяжело, глухо. Кто-то надрывался в сухом надсадном кашле. Тлели прожженные, исполосованные когтями плащи, дымились кожаные ремни доспехов и дерево поцарапанных щитов.
Все…
Всеволод глянул назад. Внутренняя решетка еще опущена. А за решеткой, перед воротной аркой выстроились тевтонские щитоносцы. Из-за больших щитов с посеребрёнными полосами настороженно выглядывают копейщики. Впереди – однорукий Томас с обнаженным мечом. Меч воздет кверху Томас готов отдать приказ к атаке. Видимо, немцы уже приготовились к самому худшему.
Но худшего не произошло.
Хотя, сказать по правде, и хорошего тоже мало… Стоять в тесном проходе из камня и серебра теперь было проще. Просторнее потому что. С полдюжины бойцов осталось за стеной. Поют своей кровушкой проклятых тварей…
И-эх! Всеволод снял шлем. Стащил промокший насквозь войлочный подшлемник. Простите, други, что не уберегли. Что на растерзание упырям бросили.
Коли сможете – простите.
– Ну, чего пялитесь?! – зло бросил он оцепеневшим тевтонам. – Открывайте ворота, что ли!
Сверху, с надвратной башни послышалось протяжное, зычное:
– По-о-однять решетку!
Кричал Бернгард.
Внутренняя решетка ворот медленно поползла вверх. Поднялась.
Русичи выходили из-под арки пошатываясь, откашливаясь, отплевываясь, отряхиваясь.
Вышли.
Вздрогнули, когда за спиной вдруг громыхнуло. Будто стена обвалилась.
Нет, не стена – в арке пали решетки. Обе. Разом. И внешняя и внутренняя. Серебряные ворота вновь перекрыты надежно, на совесть.
Скрип, скрежет… Из гнезд-ниш меж каменных плит выползли стальные шипы с наконечниками из белого металла.
Какой-то кнехт поднес Всеволоду кожаную флягу с булькающим содержимым. А-а-а, старый знакомец… Рваная щека под шеломом. Забыв о былой неприязни, Всеволод кивком поблагодарил распространителя недозволенных слухов.
Плевать на слухи, плевать на неприязнь. Вода! Вот оно – то, что сейчас нужно! Всеволод пил долго, жадно, взахлеб. Утолил жажду. Плеснул в разгоряченное лицо. Передал флягу дальше. Сам – наверх, на стены.
Посмотреть. Оценить. Как там? Что там?
Быстро взбежал по каменным ступеням, окинул сверху цепким взглядом замковый двор, освещенный факельными огнями.
У западной стены… под самой стеной еще царила суета. Там кричали и выли темные твари. Там люди добивали последних прорвавшихся упырей. Прижали щитами к каменной кладке, насаживают на посеребренные копья с осиновыми древками…
Там помощь уже не требовалась.
Потери? Да, потери есть и потери немалые.
В широких и узких проходах, среди великого множества изрубленных, исколотых упыриных тел вповалку лежали тевтонские кнехты в черных одеждах. Кое-где белели рыцарские плащи.
А вон там… Точно… Павшие русские дружинники. Один. Два… Всеволод насчитал троих. Это – плюс к тем, кто остался за стеной после отчаянной вылазки. Но, возможно, под грудами мертвой нечисти погребены еще…
И все же сегодняшние жертвы не напрасны: на отбитой стене, откуда недавно валила сплошная масса нечисти, вновь стоят рыцари ордена Святой Марии. А орденские кнехты сбрасывают за заборало изничтоженных тварей.
Дощатый настил, каменные зубцы и каменная кладка – все почернело от потоков упыриной крови. Впрочем, и в этой черноте хватало красных разводов. Не успела-таки нечисть вылакать пролитую людскую кровушку.
Всеволод выглянул наружу.
Между стеной и валом упырей почти не осталось – постарались орденские стрелки и лучники Сагаадая. Немногих же уцелевших тварей, все еще настырно карабкавшихся наверх, защитники крепости срубали уже без особого труда.
Вот и еще одна промежуточная победа, давшаяся, увы, немалой ценой. Но – победа. И передышка под прикрытием огня.
Ров еще был подобен гигантскому кузнечному горну. И пока горело пламя, пока ярко рдели уголья, пока жар преграждал дорогу нечисти, можно было безнаказанно расстреливать тварей, что толпились на той стороне, у тына.
О, тварей расстреливали! Без жалости и без спешки. Огненный ров давал достаточно света и редкая стрела ложилась сейчас мимо цели. Всеволод с удовлетворением отметил, что упыриное воинство, казавшееся в начале штурма неисчислимым, на самом деле вовсе не являлось таковым. И что большая его часть уже лежит под стенами тевтонской Сторожи. Оставшиеся же… Ну, вряд ли оставшимся снова удастся взобраться на стену. В эту ночь – вряд ли.
Однако нечисть не понимала и не способна была понять очевидное. Понукаемая великой неутолимой, всепоглощающей Жаждой, нечисть не уходила, не отступала, не пряталась от стрел. Нечисть рвалась в бой. К живой теплой крови рвалась. Надеялась нечисть, что хоть кому-то повезет, что хоть кто-то дотянется клыками до заветной пульсирующей жилки.
Пламя наконец погасло, ибо никакой огонь в этом мире не способен гореть вечно. И еще трижды упыри порывались снова идти в атаку. Трижды лезли в ров и трижды, вопя и подвывая, отступали с горячих углей, оставляя на багровеющих россыпях десятки обожженных. Кто проваливался в искрящуюся огненную топь, кто не успевал вовремя отползти и выбраться обратно, тот вскоре вспыхивал и издыхал в диких корчах, криках и дымном смраде.
Даже потухший ров сейчас являл собой непреодолимое препятствие.
Всеволод с надеждой посмотрел на небо. Ничего. Ни намека на отблески близящихся зарниц. Далеко, ох далеко еще до спасительного рассвета. Но ведь и уголья во рву остынут не скоро.