— Мы снова у меня? — растерянно оглянулась Лекса. — Хотя нет… всё такое же, но ощущается чуть-чуть по-другому…
— Вот оно, — усмехнулся я.
И тут мы оба это услышали.
Как только визуальные различия исчезли, как только мы перестали смотреть, всё встало на свои места.
Это был не звук в привычном понимании. Это была вибрация, сложнейший многоголосый аккорд, вплетённый в саму ткань души. В её мире — настоящем оазисе — он звучал как тихий шелест пальмовых листьев на тёплом ветру и мерный плеск волн о песчаный берег.
В моём мире, даже скрытом под иллюзией этого же оазиса, он звучал совершенно иначе. В нём слышались отголоски металла, гул подземных недр и далёкие раскаты грозы. При абсолютно одинаковой картинке — наши души звучали по-разному.
И только теперь, осознав, что именно я слышу, я вспомнил, что уже десятки раз слышал ту же мелодию, что звучала в моей душе. Даже при том, что я душелов, души местных жителей, людей этого мира, звучали так же.
Как камертон, в наших душах звучала песнь самого мира.
ㅤ
Мы вернулись в реальность, одновременно разорвав контакт.
Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и неудивительно. Глянув на часы, я понял, что мы просидели в медитации около трёх часов! Всё тело затекло, особенно задница. Но предвкушение разгадки не давало сидеть на месте.
— Теперь я знаю, что делать, — сказал я Лексе, поднимаясь на ноги. — Мне нужно в лабораторию. Немедленно.
Она устало улыбнулась, не вставая с пола.
— Я останусь здесь, — ответила она. — Очень устала после нашего… исследования.
— А я скоро вернусь, — сообразил я. — Для работы с артефактом нужен мощный разломный фон. Лаборатория временно переезжает сюда!
ㅤ
Я ворвался в лабораторию как ураган. Дед, Яна и Диля, склонившиеся над каким-то прибором, вздрогнули от неожиданности.
— Звуки! — выпалил я, не здороваясь. — Вы фиксировали звуки от артефакта?
Дед снял очки и посмотрел на меня как на сумасшедшего.
— Звуки? — переспросил он с недоумением. — Внук, ты не переутомился? С чего бы камню издавать звуки?
Времени на объяснения не было.
— Мы искали не то! — отрезал я. — Дед, хватай всё необходимое оборудование для анализа звука. Плиту я забираю.
Не дожидаясь ответа, я шагнул к тяжёлому гранитному артефакту и убрал его в криптор.
Дед, хоть и ничего не понял, но, видя мой горящий взгляд, тут же переключился в рабочий режим.
— Яна! — скомандовал он. — Собирай осциллографы и датчики! Живо!
— Уже бегу! — откликнулась девушка, поправляя очки и хватая приборы.
ㅤ
Мы с дедом, Яной и Дилей на «танке» рванули в усадьбу. По дороге я позвонил Ариэль.
— Где ты? — коротко спросил я.
— С Аней пьём кофе, — ответила она. — А что случилось?
— Едем в казарму, проводим решающий эксперимент с артефактом.
В трубке повисла тишина.
— Мы будем готовы через минуту, — твёрдо сказала Ариэль.
Услышав, что дело касается артефакта, она не могла остаться в стороне. А Аня, разумеется, к ней присоединилась. Как это — событие вселенского масштаба, и без неё?
Через пять минут мы уже мчались в ротонду всем составом.
ㅤ
В ротонде я выставил плиту-артефакт в центре зала. Визуально она оставалась в точности такой же — серый гранит, поворачивающийся верх, с углублением посередине.
— Если мы ищем звук, — быстро проговорила Яна, разворачивая оборудование, — то надо искать в области ультразвука. Иначе мы бы услышали.
Умная девочка.
— Чип-чип-чип-чип!!! — поправила её Диля.
Мол, обычный ультразвук она бы услышала, а этот значит с очень высокой частотой.
— Точно! Мегагерцовый диапазон! — согласилась Яна, щелкая тумблером осциллографа.
Две умных девочки.
Дед прикрепил датчик к поверхности плиты, и на экране тут же появилась идеальная, чистая синусоида.
На патриарха жалко было смотреть. Кажется, окажись рядом стена — и он сейчас принялся бы биться об неё головой. Но, к счастью, стен как таковых не было, а к выпуклым стенам ротонды не так просто подойти вплотную.
— Ну я и е… — дед закрыл глаза, с трудом сдержав рвущееся с языка самоопределение. — Поёт ведь, зараза!
— Видимо, разломная энергия заставляет плиту вибрировать на ультразвуковой частоте, — догадалась Ариэль.
— Как камертон? — уточнила Аня.
— Ага, — кивнул я и достал из коробочки сорокаугольную кварцевую пластину, ключ от мира белкусов. — А теперь…
Я осторожно вложил ключ в углубление плиты.
Звук на экране мгновенно изменился. Чистая синусоида превратилась в хаотичный, на первый взгляд, шум.
— Чип-чип-чип! — Диля взметнулась на плечо к Яне.
— Она говорит надо посмотреть, из чего состоит этот шум, — перевела та.
Дед рассмеялся.
— Это я должен был предложить! — покачал он головой. — Спектральный анализ, конечно!
Яна быстро переключила режим. И на экране появилась потрясающая картина — сложный спектр частот, многослойная симфония звуков, наложенных друг на друга.
— Убери ключ, — попросил дед.
Я извлёк пластину. Спектр мгновенно упростился до одной-единственной несущей частоты.
— Полифонический и монофонический сигналы, — пробормотала Яна, зачарованно глядя на экран.
Дед смотрел на осциллограф, и на его лице изумление сменялось шоком, а затем — чистым, детским восторгом учёного.
Внезапно он вскочил, хлопнув себя по лбу.
— Это интерференционная картина! — закричал он. — Голограмма! Та самая картина, которую я видел на электронном микроскопе, но не мог понять, что это такое!
— Но как получить эту частоту для другого мира? — озадаченно спросила Аня.
Я усмехнулся и щёлкнул пальцами.
— Смотри, что могу. Диля, иди-ка сюда!
Та недоверчиво посмотрела на меня, фыркнула, но запрыгнула на подставленную ладонь. Закрыв глаза, я «прислушался» к её душе, улавливая тот самый уникальный аккорд, который мы с Лексой обнаружили — мелодию мира белкусов.
Затем я взял в другую руку датчик осциллографа.
Сконцентрировавшись, я использовал магию воздуха так, как, наверное, не использовал её ещё никто. Не просто создал звук — я соткал в воздухе точную, многослойную копию того сложнейшего полифонического аккорда, который «звучал» в душе белки.
И на осциллографе появилась новая картинка.
Все, кажется, перестали дышать.
Спектр был визуально идентичен тому, что выдавал оригинальный ключ белкусов, только съехал немного в сторону. Но это, наверное, поправимо.
— Ахринеть, — не нашёл что ещё сказать дед, таращась на экран.
Ариэль смотрела на дисплей так, будто видела чудо. В её глазах стояли слёзы.
— Получилось? — прошептала она. — И мы теперь сможем создать ключ от моего мира?
— Ну… — я глянул на деда. — Теоретически.
Дед поскрёб затылок.
— Ладно! — воскликнул он. — Принцип мы поняли. А теперь главный вопрос: как записать всё это в камень?
ㅤ
Эйфория от открытия схлынула так же быстро, как и нахлынула, сменившись деловым замешательством.
Дед потёр подбородок, хмуро глядя на осциллограф.
— Тут есть одна закавыка, — проговорил он медленно. — Интерференционная картина, которую мы видим на экране и которую я наблюдал в электронном микроскопе, — это зоны микроскопических напряжений внутри кристалла. Их, как мы теперь понимаем, создаёт звук.
— И в чём проблема? — нетерпеливо спросил я.
— А вот в чём, — дед постучал пальцем по столу. — Кварц упругий. Уберёшь звук — и напряжения исчезнут. Кристалл вернётся в исходное состояние, «забыв» мелодию.
Я посмотрел на Аню. Она была единственным магом камня достаточной силы в этой комнате.
— Можешь как-нибудь «заморозить» эти напряжения в кристалле? — спросил я.
Ариэль, мгновенно уловив суть, наклонилась к принцессе.
— Заморозить напряжения… как будто камень изогнулся под давлением, и нужно сделать так, чтобы он не смог разогнуться обратно? — уточнила она.
Аня нахмурилась, сосредоточенно глядя на кварцевую пластину в своих руках. Её пальцы слегка засветились.
— Наверное… — неуверенно протянула она. — Надо пробовать.
Дед, как будто только этого и ждал, с азартом потёр руки.
— Как знал, что пригодятся! — воскликнул он, доставая из своего саквояжа несколько на вид таких же точно пластин. — Вчера привезли!
ㅤ
Начались эксперименты.
Процесс был похож на шаманский ритуал, смешанный с лабораторной работой. Мы клали чистую пластину на «поющую» плиту-артефакт, которая выдавала опорный ультразвук. Дед и Яна склонялись над датчиками, фиксируя каждое изменение. Я брал в руки Дилю, «слушал» её душу и с помощью магии воздуха воспроизводил точный аккорд мира белкусов. В этот же момент Аня, стараясь не касаться пластины, пыталась своей магией «зафиксировать» возникающую в кристалле картину напряжений.
Первые несколько часов были сплошным разочарованием.
— Лопнула, — констатировала Яна, поднимая осколки очередной пластины.
— Слишком грубо, — покачал головой дед. — Аня, попробуй мягче.
— Пустая, — вздохнула принцесса, убирая руки от следующей заготовки. — Ничего не зафиксировалось.
Ариэль с Лексой стояли в сторонке, не решаясь мешать.
Мы пробовали снова и снова, меняя интенсивность звука, время воздействия, концентрацию магии. Диля сидела на плече у Яны и время от времени что-то чирикала — видимо, давала советы.
— Диля говорит, — переводила Яна, поправляя очки, — что звук должен быть не громче, а… чище? Как будто более сфокусированным.
К трём часам дня мы сделали небольшой перерыв. Обед нам принесли прямо в ротонду — никто не хотел прерывать работу надолго.
— Получится, — убеждённо сказала Ариэль, хотя её голос слегка дрожал. — Должно получиться.
Я обнял её за плечи.
— Получится, — согласился я. — Просто нужно время.
ㅤ
К вечеру начало получаться.
Аня, методом проб и ошибок, нащупала нужный подход. Её магия действовала теперь не как тиски, а как клей — она не «зажимала» напряжения, а пропитывала кристаллическую решётку, делая деформации постоянными.