Старуха откинулась на спинку стула, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди.
— Чтож, мой мальчик, переселение душ явно пошло тебе на пользу, — слабо улыбнулась она. — По крайней мере, соображаешь ты куда лучше моего прежнего внучатого племянника. Мы организуем все изящно и красиво. Я придумала, что можно сделать. Это несколько осложнит нашу основную задачу, но особых проблем не создаст.
Я остановился возле камина и обернулся к Приме.
— Что вы предлагаете?
— Сегодня я нанесу визит князю. Как ты уже сказал, я умею убеждать. После нашего разговора семья отправится в дальнюю резиденцию. У меня есть несколько частных лиц, которые смогут приютить семью с небольшой свитой.
— Согласен. Уезжать в одно из собственных имений небезопасно. Там будут искать прежде всего.
— Именно. Один старинный почитатель моих услуг имеет небольшую усадьбу в Лужском уезде. Он мой большой должник и не откажет в гостеприимстве.
Я кивнул.
— Нужна надежная охрана.
— Разумеется. Я отправлю часть своей свиты.
— И Луция, — добавил я. — Я ему доверяю.
— Хорошо. Но Луцию придется вернуться в Петербург, чтобы присутствовать на Общем собрании. К слову о собрании… — Друзилла улыбнулась. — Все будет организовано так, что выборы нового Совета состоятся в день проведения бала у Долгоруких. Это будет твой бенефис, Володя. План красивый и изящный.
Глава 24
Я хорошо запомнил эту дату — вторник, тридцатое августа. Предпоследний день календарного лета.
Осень уже дышала в затылки горожанам, заставляя сменить летние ситцевые платья на наряды из плотной ткани. Ветер стал холодным, дул с востока, с Ладоги. Одна радость — дождя не было.
Впрочем, мне было все равно. В этот день я не собирался особо перемещаться по городу.
Тьма дала срок до зимнего солнцестояния, но все должно было решиться сегодня, в предпоследний день лета. Я даже нашел в этом особый символизм — ведь в допетровские времена Новый год отмечался с первого сентября. Что ж, приурочим свершения к знаковой дате.
— Погодите, почтенный брат, — подал голос Дионисий. — Позвольте мне помочь вам облачиться. Все-таки событие важное. Ваше первое Общее собрание…
Я чуть отступил от зеркала к центру комнаты, давая слуге возможность поколдовать над моей одеждой. Почему-то Дионисий получал от этого самое настоящее удовольствие, словно ему действительно нравилось тратить молодость на служение другим людям. Расправляя складки ткани, доводя узел моего галстука до совершенной симметрии и подбирая подходящие запонки, он казался абсолютно счастливым.
— Спасибо, Дионисий. Что бы я без тебя делал?
— Полагаю, отправились бы на Собрание в мятой сорочке, — улыбнулся юноша. — К слову, я подготовил вашу обувь.
Он помог мне зашнуровать ботинки, и, когда я выпрямился, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркале, Дионисий выглянул из-за моей спины.
— Должен сказать, принятие силы вас изменило, — сказал он. — Ваше отражение стало немного иным, вы не замечали?
Я внимательнее всмотрелся в зеркало. Сперва не понял, о чем говорил слуга, но затем застыл, пораженный осознанием. Теперь я казался старше, хотя поначалу списывал это на то, что черный цвет всегда прибавлял пару лет. Но дело было не в этом. Черты моего лица действительно немного исказились. Самую малость, но… как будто начала проступать моя настоящая, исконная внешность из прошлого мира.
Комплекция осталась той же, «оболенской», да и плечи не усохли. Но именно лицо приобрело прежние очертания: глаза стали чуть больше и стали зеленее. Я унаследовал этот цвет от отца, повезло с генами. Нос и подбородок немного заострились, да и волосы, казалось, потемнели на пару тонов. Это, вероятно, не бросалось в глаза тем, кто видел меня каждый день, но наверняка семья или Ленка заметили бы изменения.
— Действительно, — отозвался я. — Мне кажется, стало даже лучше.
Дионисий улыбнулся еще шире.
— Несомненно. Теперь вы выглядите солиднее, господин.
Что это было?
«Если ты формально больше не Оболенский, то почему бы не позволить себе немного измениться?» — усмехнулась Тьма. — «Считай это моим небольшим подарком. Прежний Хрусталев, только лучше».
Я чувствовал, что эта сила тоже предвкушала грядущее. Даже этот мелодичный женский голос, которым она со мной разговаривала, сегодня звучал немного кокетливо, словно в нем искрились и прыгали пузырьки шампанского. Тьма предвкушала триумф и долгожданное освобождение и потому одаривала меня, чтобы я не сорвался с крючка.
Впрочем, желания ерепениться у меня не было. Я прекрасно осознавал, что делал. И я приготовил для гостей высококлассное представление.
— Четверть часа до начала сбора, — напомнил Дионисий.
— Да, спасибо. Дай мне пять минут, я должен кое-что подготовить.
На самом деле почти все уже было подготовлено — у нас с Друзиллой было время отточить план и продумать детали. И мне самому не терпелось увидеть, что из этого получится.
Дионисий понял намек и вышел из спальни, оставив меня наедине со своими мыслями. Я вдохнул и выдохнул, уставился на яблоневый сад, в котором сейчас прогуливались десятки разряженных в черное представителей Ордена.
Я надеялся, что Луций успеет прибыть вовремя, потому что моя часть представления устраивалась отчасти и для него. Путь от Луги был неблизкий, и дисциплинарий стартовал рано утром — даже ночь перед отъездом он решил провести вместе с князем и семьей, чтобы убедиться в их безопасности.
Пока все шло гладко. Если не учитывать того, что внезапное исчезновение Оболеснких из города породило самые невероятные слухи. Но ничего, слухи всегда можно пресечь. Этим я сегодня и займусь. Но позже.
Сначала — жатва.
«Пора, Хрусталев», — сказала Тьма.
— Пора.
Я сложил необходимые вещи в небольшой кожаный портфель и, подхватив его, вышел в гостиную.
— Алтай, будь здесь, — я положил перед ним большую баранью кость. — Наслаждайся. И, если почуешь неладное, лучше беги в сад. Дорогу знаешь.
Пес издал тихий «уф» и позволил потрепать себя по зажившему боку. Я дотронулся до защитного артефакта на его ошейнике. Лишь бы сработало. Лишь бы его не задело.
И вышел в коридор, оставив Дионисия в апартаментах. Нечего ему было делать на Собрании, да и формально мне по статусу не было положено являться на подобные мероприятия со свитой. В Собрании имели право участвовать только посвященные.
В парадной части уже собирались люди. Совсем молодые братья и сестры — кто-то едва старше восемнадцати, матерые Примогены и Примы с тяжелыми цепями на плечах, суровые отцы и строгие матери, заискивающие прихлебатели из свиты… Все удивительно разные, но одетые по местной моде в черное. Лишь с фасонами да украшениями каждый выпендривался как мог.
Подошедшая к лестнице Друзилла взяла меня под руку.
— Сейчас начинаем, — шепнула она.
Даже старушка-Прима принарядилась, хотя обычно не любила прихорашиваться. Главным украшением оставалась ее цепь Примы, но полностью закрытое приталенное платье с юбкой в пол демонстрировало стройную и удивительно гармоничную для престарелой дамы фигуру. Голову старухи венчал вечный тюрбан, только на этот раз он был украшен брошью с ярким рубином.
— Господа, просим всех пройти на торжественное приветствие! — объявил распорядитель, и по его команде распахнулись высокие двустворчатые двери величественного зада приемов.
Гости тонким неторопливым ручейком проследовали внутрь. Их встречали одетые в парадные ливреи слуги с серебряными подносами, на которых сверкали хрустальными гранями ликерные рюмки.
— В честь сегодняшнего знаменательного события братьями-гербалистами был приготовлен особый Темный ликер, — вещал распорядитель. — Созданный из яблок из нашего старинного Темного сада, впитавший в себя первозданную силу. Настоянный на яблочном дистилляте из этих же яблок с добавлением целебных трав и пряностей. Глоток концентрированной тьмы, глоток чистой силы!
Лакеи приветствовали каждого вошедшего и предлагали выпить рюмку — угощение было нарасхват. Еще бы, с такой-то рекламой! В каждую рюмочку помещалось не больше трех глотков, но здесь угощали не ради выпивки, а ради почитания традиций. Напиток редкий и статусный. И не в каждый год яблони рожали достаточно плодов.
Знакомый нам официант подошел к нам и, поклонившись, предложил напиток. Друзилла вопросительно приподняла подрисованные брови, и слуга молча кивнул. Мы взяли по рюмочке и сделали по глотку.
Тем временем в зал все прибывали гости. Я насчитал примерно полторы сотни посвященных. Это были не все члены Ордена — не позвали некоторых новопосвященных и откровенно слабых носителей. Несколько человек не смогли приехать. Впрочем, и этого было достаточно.
— Господа, прошу всех подойти ближе, — велела Друзилла и направилась в дальнюю часть зала. Там, под сенью готического купола, располагалось возвышение, к которому вела мраморная лестница из десяти ступеней.
Официанты с пустой посудой начали понемногу утекать из зала — все собрались, и я все-таки заметил Луция. Отец Юстиний успел подойти к нему и сам подал рюмочку. Луций сделал один глоток из вежливости — было заметно, что он нервничал, поскольку был вынужден оставить Оболенских без личного присмотра.
Двери закрылись с тихим стуком. Люди начали собираться перед возвышением, выстраиваясь полукругом. Вскоре разговоры утихли, и был слышен лишь шелест ткани, стук каблуков да потрескивание ритуальных благовоний в больших чашах. На этот раз их расставили щедро и на фимиамы не скупились. Тем более что благовония для такого случая были особыми.
Друзилла поправила тяжелую цепь на плечах и едва заметно мне кивнула.
— Почтенные братья, сестры, отцы, матери, Примогены и Примы, — обратилась она хорошо поставленным голосом. — Пусть сегодня на дворе солнце, но в этом зале, в этом дворце царствует Тьма.
Тьма действительно царствовала. Все окна были плотно занавешены тяжелыми портьерами, и ни один лучик не пробивался в зал. Свет давали толстые восковые свечи, которые в избытке расставили в канделябрах, бра и на люстрах. Словно в Средневековье. Только большой камин не горел. Царивший полумрак придавал церемонии еще более мистический антураж.