Кассий пропел что-то на латыни и, зачерпнув из чаши горсть, бросил ее в огонь. Пламя тут же взметнулось, стало ярче и приобрело ярко-красный цвет. Такого не бывает… Снова слова, снова горсть в огонь — и пламя стало синим. После третьей горсти оно вернуло нормальный цвет.
Колдун зажег от огня лучину и принялся обходить нас по кругу, зажигая одну за другой сорок черных свечей. Я поежился и почувствовал себя в западне. Хотя на самом деле это сила во мне так отзывалась. Этот огонь ей явно не нравился. Значит, и правда работал свечной заградотряд… Тем не менее, я чувствовал, что мог выйти за пределы круга. Пока сила была во мне, в человеческом теле — мог. Но сама по себе, вырванная и повисшая в воздухе, она бы никуда не делась.
— Вашу руку, Элевтерий, — Кассий протянул мне кинжал, предлагая самому сделать порез.
Я от души полоснул по ладони и поморщился от боли, стараясь усилием воли не дать ране срастись мгновенно. Несколько капель упали в подставленную чашу с остатками ингредиентов, но этого явно было мало.
— Еще.
Я кивнул и углубил порез. Тело сопротивлялось, словно не хотело отдавать силу. Надо. Хруст, надо. И все это закончится. Уж как-нибудь. Я пролил еще немного крови и кромсал несчастную ладонь, пока Кассий меня не остановил.
— Довольно. Теперь я готовлю напиток.
Он вылил в чашу вино — какое-то старое французское мерло — и принялся размешивать получившуюся смесь обратной стороной лучины, продолжая напевать заговор на латыни. Я улавливал лишь редкие знакомые мне слова — увы, в мертвых языках я не был специалистом. Но Юлия явно латынь учила — я замечал, как она хмурилась, пытаясь разобрать смысл.
Кассий отложил лучину, а затем, перегнувшись через пламя свечей, протянул чашу Юлии.
— Пей, дитя. Сколько сможешь. Лучше как можно больше.
Пальцы девушки дрожали так, что она едва могла удерживать чашу. Пришлось ей помочь. Я заткнул за пояс кинжал и придерживал чашу, пока она пила. Один глоток — неуверенный, второй… Вскоре она принялась лакать напиток так жадно, словно это был вкуснейший нектар богов. И чем больше она пила, тем ярче на ее руках, шее, плечах, начинал проявляться рисунок Тьмы — черные прожилки, словно веточки и травинки, оставляли следы на ее теле…
— Ты тоже… Выпей, — она с трудом оторвалась от чаши и наклонила ее ко мне.
Кассий замотал головой.
— Это не нужно…
— Пусть выпьет!
Не знаю, зачем она это сделала. Может, Тьма подсказала? Девушка толкнула на меня чашу, и мое лицо окатило смесью. Сосуд выскользнул из наших рук, ударился со звоном о каменные плиты, и в этот момент Юлия схватила меня и впилась своими губами в мои.
Меня словно ударило током. Все тело мгновенно скрутило в ужасном спазме — настолько сильном, что я даже не мог закричать. Я застыл, скрюченный, не в силах оторваться от девушки. Боль была такой мощи, словно из меня заживо вытаскивали все кости.
А затем что-то яркое вспыхнуло перед глазами, и мне показалось, что душа ушла из тела…
Я увидел мир.
Словно передо мной был очень подробный глобус, но, как в компьютерной игре, каждую область можно было увеличить. Однако этого не требовалось. Я даже отсюда, с этой высоты, видел, насколько он изменился.
Океаны заметно разрослись, но стало и больше пустынь. Зеленые оазисы, темные леса — все это было, но теперь в самых неожиданных местах. Гренландия стала полностью зеленой, а «сапожок» Италии ушел под воду. Ледники на севере Канады и Чукотка тоже позеленели. Что-то серьезное случилось с климатом. То самое глобальное потепление, которым меня так пугали в моем старом мире?
Я пытался искать на этом глобусе города, но нашел немного.
Приблизившись, словно подлетев пониже, я хотел найти любимый и родной Питер. И нашел… пустыню. Центр города ушел под воду, и никакая дамба дело не спасла. Финский залив и Ладожское озеро почти соединились в единый водоем. И лишь на севере города, где была Поклонная гора, выросло нечто новое. Не привычные мне новостройки — их словно стерло до основания. Нет, это были хижины. Где-то победнее, где-то побогаче — деревянные и каменные, но это поселение скорее напоминало деревню, нежели мегаполис. Просто дворы с хозяйствами, телеги, лошади… Ни проводов, ни электричества. Средневековье.
Я откуда-то знал, что здесь случилось. Не просто здесь, а во всем мире. На это понадобилось много лет, но теперь я понимал истинный замысел Тьмы.
Сила хотела облагородить все по собственному разумению — очистить природу, избавиться от вредных производств, войн и прочих изобретений человечества.
И для этого она сократила население планеты в тысячу раз. В тысячу. Вместо почти что восьми миллиардов на всем земном шаре осталось… Восемь миллионов? Она оставила лишь тех, кто подходил под ее замысел. В ход пошли смертельные болезни, войны, стихийные бедствия… Все — и за несколько лет. Пока старый уклад не разрушился и жизнь не оказалась готова к обновлению.
Я ужаснулся. Все, что я любил, все, что я знал… Всего этого больше не было. Ни карты, ни мира, ни знакомых городов. И ради чего? Ради того, чтобы перезапустить цивилизацию? Людям ведь даже не дали шанса…
Тьма не обманула меня. Но она ничего не сказала о методах, которыми собиралась упорядочивать мир.
Я распахнул глаза и увидел перед собой лицо Юлии. Близко-близко.
Мы стояли в том же кругу свечей, и в ее глазах отражался такой же ужас, как и у меня.
— Ты видел это? — шепнула она.
— Да.
— Я… Я не хочу этого допустить. Но, боюсь, уже поздно. Ты почти все мне отдал…
Ее кожа почти потемнела от рисунков Тьмы. Девушка с мольбой глядела на меня, а ее глаза кричали и требовали что-ниубдь придумать.
Я нашарил в руках рукоять кинжала и покосился на ярко пылавший камин.
— Есть идея, но она хреново кончится для нас обоих.
— Плевать, — прохрипела Юлия. — Что угодно лучше, чем то, что мы видели.
Быть может, дар Кассия наконец-то смог проявить настоящее видение, отсечь иллюзии, которые строила Тьма.
«Не смей!»
Но именно сейчас Тьма была уязвима — пока сила перетекала от меня к Юлии, она не принадлежала никому, не рассредоточилась. Не распределилась. И Тьма не могла ничего сделать сама по себе. Потому что Тьме всегда нужен носитель.
«НЕ СМЕЙ!»
Теперь это на меня не работало. Рука стала тверже, отдав большую часть силы. Но мой дар, дар Оболенских, оставался при мне. И это был дар воина. Теперь моя рука не дрожала.
— Делай, что решил! — взмолилась Юлия и крепче взяла меня за руку. — Ты обещал мне танец, помнишь? Кажется, самое время…
Да. Танец смерти.
Кассий не успел даже охнуть, когда я, из последних сил подхватив девушку на руки, бросился с ней в камин. Священное пламя. Нас оно просто поджарит. Но силу — силу оно отправит туда, откуда она явилась. Но для этого требовалось силу выпустить. А сила передавалась через кровь…
— Обними меня, — попросила Юлия, даже не морщась от пламени, хотя боль была мучительной. Ее саму разрывало от перешедшего к ней потенциала. — Обними напоследок. Я унесу весь этот кошмар с собой…
Я обнял. Крепко-крепко, заставив ее прижаться ко мне так, чтобы она ничего не видела. Поддел пальцами рукоять кинжала Северины и ударил. Девушка вскрикнула, оторвалась на меня на миг и… улыбнулась.
А мгновением позже превратилась в метущееся облако Тьмы. Огонь пожирал его, подбрасывал, жег и терзал, и я слышал крики поглощенных даров в собственных ушах. Больно. Очень больно.
— Вылезай оттуда!
Кажется, кричал Кассий. Всюду был грохот. Пламя, дым, Тьма — все застилало мне глаза. Я лишился сил — даже родовой дар не спасал. Попытался выбраться — и зацепился ногой за решетку камина.
Кассий метался по комнате, пытаясь меня вытащить. Пламя выло, терзали каменные стены, и все вокруг ходило ходуном. Огонь стал таким высоким, что мгновенно перебросился на драгоценные ковры и портьеры…
— Давай! Руку! — кричал колдун, пытаясь перетащить меня к выходу.
И в этот момент балки потолка обрушились, а меня наконец-то накрыл мрак, в котором больше не было голоса Тьмы.
Глава 28
Мне снился Питер.
Не этот лощеный столичный Петербург, по которому рассекали кабриолеты аристократов, а мои родные типовые новостройки на севере города. Отсюда и до горизонта — ряды домов, квадраты дворов, детские площадки и редкие скверы…
Мой дом — панельная девятиэтажка между двух высотных «точек». Я свернул во двор, дошагал до парадной и занес палец над кнопкой домофона. Тридцать восьмая квартира.
Вдох-выдох. Еще чуть-чуть — и я буду дома. Дома, где меня уже никто не ждал.
Внезапно домофон запиликал, дверь отворилась, и из подъезда вышла баба Люда с вечным мешком сухарей для птиц. Сколько раз я ей объяснял, что нельзя их кормить хлебом, а все без толку.
Баба Люда словно не заметила меня, хотя от ее зоркого глаза не могла укрыться ни единая мелочь, происходившая во дворе. Я тенью скользнул в подъезд и зашел в пропахший перегаром и безнадегой полумрак лифта. Опять перегорели лампочки.
Седьмой этаж, из лифта налево. Вот наша дверь — железная, но обитая деревом под бук. Я достал ключи из кармана и принялся возиться с замком. Верхний, нижний…
Квартира встретила спертым воздухом, словно здесь все лето не открывали окна. Откуда-то я знал, что случилось, но хотел убедиться в этом. Хотел… Попрощаться?
Дома никого не было, но все осталось почти так, как в то утро, когда я уехал на работу, да так и не вернулся. Только полки поросли пылью, цветы засохли…
Тьма мне солгала. Она не могла вернуть маму, потому что оттуда уже не возвращаются. Мама ушла, и я откуда-то знал, что теперь она наконец-то была счастлива. Там она всегда была юной, там всегда было наше с ней любимое мороженое — дынное и с шоколадной крошкой. И его было столько, что хватит на всех.
Она улыбнулась мне со старой фотографии: мама сидела на стуле в студии, со своей вечной аккуратной укладкой вокруг миловидного лица без единой морщинки. Серые глаза с задорными искорками. Розовая блузка с большим бантом…