Кайл оторвал лоскуток мягкой кожи с подушечки пальца, отчего Фрейя невольно содрогнулась.
Джилл, казалось, ничего не заметила, она просто подняла руку с телефоном.
– Что скажете, молодой человек? Соответствует ли что-нибудь из одежды на этой фотографии тому, что вы видели?
Кайл сделал несколько неуверенных шагов к двери. Когда он поравнялся с матерью, та обняла его и крепко сжала за плечи. Было видно, как трепетно она печется о нем, как отчаянно хочет защитить его. Фрейя подумала о Томе, и живот скрутило в такой тугой узел, что впору было согнуться пополам. Запах духов Джилл и никотиновое дыхание ударили ей в ноздри, словно внезапно усилились, и из глубины дома повеяло сыростью. Фрейя почувствовала слабость и с трудом поборола настойчивое желание броситься обратно к машине, но дело даже не в этом. Ей не хотелось здесь находиться, и она поймала себя на том, что рука тянется к уху. Мама Кайла заметила это, и Фрейя быстро отдернула руку и сунула ее в карман пальто.
Ее больше не волновало, увидит ли Кайл что-нибудь на фотографии, она просто хотела уйти.
Но Кайл не торопился. Он не выказывал никаких эмоций, внимательно, не мигая, разглядывая лица на экране. Его глаза скользили по их чертам, впитывая каждую мелочь, но ничто не вызывало реакции.
В окне соседнего дома дрогнула занавеска.
Похоже, визит слишком затягивался.
Джилл строго зыркнула на Фрейю, и та осознала, что дергается, переминаясь с ноги на ногу. Она заставила себя стоять неподвижно и снова сосредоточилась на Кайле. И тут в нем что-то щелкнуло. Все началось с глаз. Они неотрывно смотрели в одну точку на экране. Затем стала подрагивать нижняя губа, как при первых, едва ощутимых толчках землетрясения. Дрожь была настолько незначительной, что мало кто мог бы обратить на нее внимание.
Кайл потянулся к телефону и движением двух пальцев увеличил изображение Олы. Но не одежды, а украшения – золотого ожерелья на шее. Глядя на фото впервые, Фрейя не заметила его на фоне светлого джемпера Олы. Похоже, на подвеске читалось имя девушки.
Израненные пальцы Кайла замерли на пиксельном снимке ожерелья Олы, и по щеке юноши скатилась одинокая слеза. Он открыл рот, но, как это бывало и с Фрейей, не смог произнести ни звука.
В конце концов он обрел голос.
– Оно все еще на ней.
11
Фрейя терпеть не могла общаться по телефону, но по возвращении в редакцию первым делом позвонила Фергюсу.
Он долго молчал, прежде чем заговорить.
– Как вы его нашли?
– У Джилл есть кое-какие связи.
– Ага, еще бы.
Из трубки как будто сочилось его разочарование, но он не вскипел, как ожидала Фрейя. Возможно, учитывая репутацию Джилл, он предвидел это. Напрашивался вопрос: зачем он вообще им что-то рассказал?
Но даже после такого вступления Фергюс оказался на удивление открытым для обмена информацией.
– Мы уже установили связь между ожерельем и Олой Кэмпбелл, – сказал он Фрейе. – Во второй половине дня отправим кого-нибудь к ее матери.
– Мы ничего не будем печатать, пока вы не поговорите с Бет.
Фрейя надеялась, что это его немного успокоит. Вместо ответа она услышала трескотню помех.
– Так что же будет дальше?
– Извлечем кости из земли и будем плясать от этого.
– Их до сих пор не выкопали?
Еще одна пауза, затем:
– Это деликатный процесс.
Фрейя ждала, что он разовьет мысль. Он этого не сделал.
– Как ты думаешь, сколько времени это займет?
– Сомневаюсь, что мы закончим до наступления темноты. Скорее всего, прервемся до утра.
– А что потом?
– Как только их извлекут, отправят в Абердин на исследование. Здась у нас нет возможности их исследовать.
Снова воцарилось молчание.
– Само собой разумеется, ты не можешь цитировать мои слова в газете, – наконец произнес Фергюс.
– Почему ты рассказал нам об останках сегодня утром? Ты вообще не обязан был с нами разговаривать, и мы с тобой могли бы встретиться в другой раз. Или мог бы отвечать «без комментариев» на каждый вопрос Джилл.
– Ты же сама сказала. Кто-то уже видел это. А значит, рано или поздно поползли бы слухи. Здесь всегда так бывает.
Это не объясняло, почему он рассказал им о Кайле. Только благодаря парню они смогли подтвердить, что тело принадлежит Оле.
Она услышала глубокий вздох на другом конце провода. Еще несколько мгновений прошло в молчании, прежде чем Фергюс снова заговорил.
– Скоро подключится группа расследования тяжких преступлений. Дело у меня заберут. Поздравляю тебя с громкой историей, Фрейя.
Он повесил трубку.
Позже в тот же день он удивил Фрейю, когда перезвонил и сообщил, что его сотрудники поговорили с Бет, так что теперь можно печатать все что угодно. Фергюс был так же резок в разговоре, как и раньше, но тот факт, что мужчина вообще позвонил, означал, что он сердится не слишком сильно. Фрейя по умолчанию считала, что все на нее злятся по какой-то непонятной ей причине, и часто ошибалась, как и в случае с Кристин. Ее редактор расплывалась в улыбке, пока раздавала задания и вносила последние правки в еженедельный выпуск, который поступит в типографию в ближайшие сутки.
Как только статья попала в интернет, социальные сети «Оркадиан» буквально взорвались. Разговоры переключились с того, кому могли принадлежать останки, на то, кто закопал тело Олы. Судя по комментариям, не было смысла обсуждать кого-либо еще, кроме Лиама. Вспышка ненависти к парню ошарашила Фрейю, хотя он и был очевидным подозреваемым – два человека пропали без вести, нашли тело одного; не нужно быть гением, чтобы сделать вывод. Но Фрейя собиралась смотреть на вещи непредвзято. Заметка, которую ей поручили написать для печатного издания, предполагалась как врезка к первоначальному обзору по расследованию. Прежде чем приступить к работе, Фрейя хотела получить как можно больше информации, поэтому отправилась в архивы, чтобы ознакомиться со старыми репортажами. Подписи Джилл как автора мелькали повсюду, как пятна на старой тряпке. Фрейя быстро просматривала каждую статью, но старалась прочитать все до последнего слова, стремясь запомнить как можно больше фактов. Большая часть того, что она прочла, была слеплена из официальных заявлений полиции или общих фраз тогдашнего главного инспектора, Аллана Тейта, брошенных в интервью. Фергюса тоже упоминали – хотя в то время он значился как детектив-сержант Мьюир, – как и детектива-инспектора Джима Ширера. Фрейя не узнала Тейта или Ширера по фотографиям, сопровождавшим статьи, но их имена были ей знакомы; эти офицеры работали с ее отцом, и она слышала, как он рассказывал о них дома за семейным столом.
Еще одно имя бросилось ей в глаза, пока она читала: сержант Магнус Робертсон. Это имя она узнала не от отца; Джилл упоминала его ранее. Ныне он является главным констеблем. Из репортажа следовало, что это он нашел брошенный в Йеснаби синий «БМВ» Лиама. Ключ торчал в замке зажигания, но двигатель заглох из-за того, что закончился бензин, а двери были оставлены открытыми. Бумажники Лиама и Олы, ее сумочка и мобильные телефоны обоих валялись внутри, на кожаных сиденьях. Это подтолкнуло полицию к выводу о самоубийстве, и, судя по комментарию Джилл, пришли к нему быстро. Фактически в тот же день, когда была найдена машина Лиама. После этого поиски продолжались еще несколько дней, но в каждом заявлении полиции содержалась одна и та же фраза главного инспектора Тейта: «Как это ни печально, вероятность того, что пара трагически покончила с собой в Йеснаби, крайне высока».
Бет и община были не согласны. Они обвиняли Лиама в смерти Олы.
И до сих пор обвиняют.
12
К концу первого рабочего дня Фрейя чувствовала себя так, словно пахала целую неделю.
Она припасла оправдания, когда Кристин и Софи пригласили ее в пивную у гавани в городе. Они обе ей нравились, но она совершенно выдохлась, исчерпала свой ресурс по ведению светских бесед и не вынесла бы попыток проявлять общительность в шумном и незнакомом баре. Она умолчала об этом, просто сказала, что у них с Томом планы на вечер, и женщины согласились. Хотя она знала, что придет время, когда ее отговорки не прокатят.
Все остальные, казалось, стремились бывать на людях, в компании, и никто не понимал Фрейю, когда она говорила, что предпочитает одиночество. Она не знала, как объяснить, что, сидя в баре, слышит каждый разговор, чувствует запах алкоголя, ощущает, как что-то пролитое на пол прилипает к подошвам ее обуви. Пока на нее выливали ушаты всякой нежелательной информации, ей приходилось помнить о необходимости поддерживать зрительный контакт – но не чрезмерный – и переваривать то, что ей говорили, а потом лихорадочно придумывать ответ, просчитывая реакцию собеседника. И когда таков твой мир, посиделки в баре превращаются в пытку. Но люди либо не могли, либо не хотели в это вникать, им было проще заклеймить ее как дикарку.
Одиночку.
Гребаную чудачку.
Такое случалось с ней и раньше; она знала, что все повторится, – это лишь вопрос времени.
По дороге в Орфир у нее в животе шевельнулось знакомое тревожное чувство. Она не могла дать ему определение – впрочем, как всегда. Скорее, это было смутное подозрение, что она сказала что-то не то или как-то странно вела себя в течение дня, и теперь Кристин и Софи потягивали джин и судачили о новенькой «со странностями», болтающей о лидарах, дронах и прочей заумной хрени. За окраиной города мир вне светового пятна от фар автомобиля растворился в чернильной ночи, и воображаемые демоны ожили и проявились еще ярче. Тревога не улеглась, пока Фрейя не свернула на дорогу, ведущую к их дому, и не увидела свет в окнах.
Прожив последние пять лет в квартире в южном районе Глазго, Саутсайде, они с Томом решили, что хотят поселиться где-нибудь в деревенской глуши. Они нашли бывшую ферму с двумя спальнями на побережье близ Орфира. По одну сторону простирались спокойные воды Скапа-Флоу, по другую возвышались вересковые пустоши, а ближайший сосед находился в пяти минутах ходьбы. Луна услышала шум машины на подъездной дорожке и ждала у порога. Когда Фрейя открыла дверь, собака завиляла хвостом с такой силой, что вся ее задняя часть заходила ходуном. И когда Луна подпрыгнула, положила лапы хозяйке на грудь и лизнула ее лицо, Фрейя лишь слегка оттолкнула ее.