Перед тем как пройти обследование на аутизм, она смотрела на YouTube ролики, в которых аутисты рассказывали о своем жизненном опыте. Она читала и посты в блогах, и твиты, и везде четко и ясно звучала идея о том, что ничего не происходит автоматически. Все требует усилий. В любой момент времени голова может быть заполнена миллионом самых разных мыслей и эмоций, каждая из них занимает много места, требует внимания и не позволяет сосредоточиться даже на простейших задачах. Вот что Фрейя чувствовала в эти минуты.
Она подумала о Томе.
Подумала о том, как росла в этих краях.
Подумала об Оле, Лиаме, Глазго и Дэмиене гребаном Барбере.
Ирония ситуации не ускользнула от нее. Они с Томом бросили свою жизнь в Глазго, чтобы избежать подобных историй, и, едва оказавшись на новом месте, Фрейя вляпалась в то же дерьмо. Параллели между нынешним утром и ее опытом работы в «Геральд» ошеломляли, только в прежней редакции она достигла критической точки за три года; здесь же справилась с этим менее чем за три чертовых дня.
Около восемнадцати месяцев назад с Фрейей связалась женщина по имени Амара Чудхри. Амара работала старшим администратором в продюсерской компании Дэмиена Барбера, прежде чем уволилась, но не по своей воле. Она обратилась к Фрейе, увидев ее подпись в статьях о враче из Партика, опубликованных полутора годами ранее. Амара заявила, что Барбер предпринял несколько попыток нежелательных ухаживаний, начиная с сообщений в WhatsApp и заканчивая физическими домогательствами, так что Амаре пришлось буквально сбежать из офиса. Она пришла с заявлением в полицию, но, поскольку единственными доказательствами, которыми она располагала, были текстовые сообщения, и к тому же Амара не сразу пресекла навязчивые приставания Барбера, опасаясь, что может пострадать ее работа, дать делу ход отказались.
– Скорее всего, я не одна такая, – сказала она Фрейе. – От его действий наверняка пострадали и другие женщины.
Фрейя согласилась. И занялась поисками возможных жертв.
В течение нескольких недель она разыскала еще четырех женщин, получивших множество сообщений от Барбера, но полиция снова ничего не предприняла, к тому времени все пострадавшие уволились из его компании. Фрейя отнесла их историю своим редакторам, но те не проявили интереса к публикации.
– Это ситуация «его слово против их слова», – сказали ей. – Нам нужны веские, неопровержимые доказательства, если мы собираемся это печатать.
С историей о враче общей практики все сложилось относительно просто. Фрейя представилась пациенткой и записала на видео, как доктор пытается навязать ей интимный осмотр, в котором она явно не нуждалась. Ей удалось уговорить сотрудников клиники поискать скрытые видеокамеры, которые грязный ублюдок установил в своем кабинете. Она знала, что, если собирается прижать Барбера, ей нужен «крот» в его компании, поэтому обратилась к человеку, которого порекомендовала одна из женщин. Однако тот не только отказался помочь, но и рассказал обо всем Барберу.
С этого момента для «Геральд» история была закрыта. Барбер подал официальную жалобу на преследование, и в личном деле Фрейи появилось дисциплинарное взыскание. Редакторы посоветовали ей держаться подальше от Барбера и всех его нынешних и бывших сотрудников. Но она знала, что они неправы, поэтому проигнорировала предупреждение.
Она посоветовала Амаре и другим женщинам выступить сообща и открыто. Опубликовать заявление в социальных сетях, привлечь внимание общественности. Да, так она упускала возможность сделать собственный репортаж, но Фрейю это не волновало, перед ней стояла другая цель. Вскоре женщины передумали. Фрейя так и не узнала, в чем причина – то ли страх действовать в одиночку, то ли чья-то угроза, – но теперь никто не хотел говорить. Только это не означало, что все закончилось.
Фрейя верила тем женщинам: Барбер надругался над ними и не собирался останавливаться. Фрейя не могла понять, почему никто не хочет вмешаться. Разочарование достигло высшей точки в то время, когда она уже почти потеряла веру в выбранную карьеру, а отношения с коллегами, и без того непростые, трещали по швам. Страдала и семейная жизнь, стало трудно находить общий язык с Томом, и она все острее чувствовала, что ее мир рушится. Измученная вконец, она стояла на краю тротуара дождливым февральским вечером и желала, чтобы все и вся ушли прочь.
Автомобильный гудок вырвал Фрейю из задумчивости. Черный «Фольксваген Пассат» притормозил рядом с ее «Хендэ Гетц». За рулем сидел Фергюс.
Она все еще не решила, стоит ли говорить ему, что ее отстранили от освещения истории Олы и Лиама. Фергюс подошел к столику и приветствовал ее усталой улыбкой, но на этот раз не обнял. Его седая щетина стремительно превращалась в бороду, глаза казались налитыми кровью.
– Ты когда-нибудь ела здесь раньше? – спросил он.
– Не думаю.
– Ты бы запомнила. Лучшие бургеры из всех, что ты когда-либо пробовала. Бери «Смоукстак». Не пожалеешь.[42]
Пока они стояли в очереди, у них завязалась неловкая светская беседа. Фергюс спросил о Томе, как ему живется в Оркни, и как она приспосабливается к возвращению в родные края.
– Должно быть, парню одиноко, – сказал он. – Друзей нет, и к работе еще не приступил, а тебя целый день нет дома.
Фрейя отвечала так, словно ей задавали вопросы в игровом шоу. Они подошли к началу очереди, прежде чем Фрейя вспомнила, что ей тоже следовало бы поинтересоваться его жизнью, но она знала, что Фергюс никогда не был женат, и его семьей оставалась лишь пожилая мать, которая жила на Уэстрее. Она украдкой взглянула на его руку. Обручального кольца по-прежнему не было.[43]
Накупив еды, они вернулись к столику для пикника. Небольшая гагачья семейка выбралась из воды и пробиралась между скамейками в надежде перекусить. Фрейя весь день ничего не ела и умирала с голоду. Она набила рот бургером, и, черт возьми, признала правоту Фергюса.
– Я ведь не солгал, а? – мужчина прочитал ее мысли.
С набитым ртом она просто не могла ответить. Лишь покачала головой.
– Послушай, Рыжик…
Все-таки назвал ее Рыжиком. Хороший знак.
Фергюс отложил бургер на картонный поднос и вытер губы салфеткой.
– Я хотел извиниться за утренний телефонный разговор. Если я и был резок, то только потому, что не хотел, чтобы все знали, с кем разговариваю.
– А меня извини за то, что мы поговорили с Кайлом, хотя ты просил нас этого не делать. Но, знаешь, это в некотором роде моя работа. И я предупредила тебя, прежде чем мы отправились к нему.
– Это да. Но моя работа – поймать того, кто убил двух подростков, и мои коллеги считают, что пресса только мешает.
– Но ты ведь так не считаешь?
– От некоторых из вас бывает польза, – сказал он с усмешкой. – Кстати, я хотел бы узнать, как ты раздобыла имя Джейсона Миллера.
– Я не могу раскрыть свой источник.
– Конечно.
– Но могу сказать, что побеседовала кое с кем из старых школьных друзей Олы.
– Мы тоже. Большинство из них вспомнили, что Миллер был на той вечеринке в Харрее, но никто не знал его имени.
– Я заехала в Керкуоллскую гимназию и поговорила кое с кем из учителей. Лицо Миллера я нашла на фотографии в школьном вестибюле, узнала его по описанию, которое мне дали.
Фергюс улыбнулся.
– Я бы сказал, что ты – дочь своего отца.
Фрейя почувствовала, что краснеет. Она откусила еще немного бургера.
– В любом случае, – продолжил Фергюс, – именно здесь вы, репортеры, можете быть полезны. Скорее всего, чуть позже попросим вас опубликовать официальное заявление о том, что мы разыскиваем Миллера.
– Вам не удалось его найти?
– Мы знаем, где он должен находиться – теперь он живет в Абердине, – но прошлым вечером, когда туда пришли местные оперативники, его не оказалось дома. И утром он так и не объявился.
– У вас достаточно оснований для получения ордера на проверку его телефона?
Фергюс ухмыльнулся, и Фрейя снова почувствовала, как тепло прилило к щекам.
– Проверку провели сегодня утром. Его мобильный телефон по какой-то причине отключен со вчерашнего полудня. Последний раз, как говорят, сигнал поступал с вышки на шоссе А9 к северу от Инвернесса. Очевидно, наш парень отправился в маленькое путешествие.
– Думаешь, едет сюда?
– Не знаю, зачем бы ему это понадобилось, но на всякий случай мы предупредили паромы и аэропорты.
– Как ты думаешь, что это значит?
– На данном этапе это ничего не значит. Мы просто хотим поговорить с ним, кое-что прояснить.
– Если никто из свидетелей с вечеринки так и не назвал его имени, как вы-то его узнали?
– Оно было в старых материалах дела. Во время первоначального расследования мы попросили художника по словесному портрету побеседовать со свидетелями и так узнали его имя. Тогда мы взяли у него показания, но Джим… – Он замолчал и провел языком по губам. – Мне следовать сказать это раньше, но ты же понимаешь, что мы беседуем без протокола?
Фрейя снова задумалась, стоит ли признаться ему, что на самом деле теперь это не имеет значения, но в конце концов просто пожала плечами.
– Конечно.
Как и в понедельник, Фрейя была немного озадачена: мужчина так откровенен с ней и в то же время опасается, как бы что-то не выплыло наружу. Она не знала, какие у него мотивы, но решила подыграть ему. Счастье, что он вообще с ней заговорил.
– Семнадцать лет назад органы правопорядка были совсем другими. Ты, без сомнения, знаешь это по рассказам своего отца – тогда не было ни Полиции Шотландии, ни группы расследования тяжких преступлений. Мы были полицией территории «Север», и, когда те дети пропали, только на нас лежала ответственность за их поиск.
Фрейя кивнула. Она откусила еще кусочек бургера, позволяя Фергюсу выговориться.
– Не знаю, помнишь ли ты, но моим начальником тогда был некий Джим. Джим Ширер.