ть.
На крыльцо таверны «В двух шагах», чуть не рухнув на пороге, вывалился мужчина. «Хитрые ублюдки», – подумал он, цепляясь за дверь. Разумеется, когда он входил в таверну всего пару часов назад, ступенек здесь не было. А если и были, то явно не такие узкие и не в таком количестве. Возможно, сейчас их даже больше. Он попробовал их сосчитать, но в глазах все расплывалось, так что он махнул рукой и некоторое время стоял, пошатываясь.
Человека звали Бут, и ему надо было отлить.
Эта мысль выплыла из тумана и ярко засветилась в мозгу. Бут чуть ли не кубарем скатился по ступенькам и зашаркал сапогами по мостовой, направляясь к ближайшему проулку. Из приличия он не стал мочиться прямо на ступеньки, хотя они и появились невесть откуда.
Бут свернул за угол таверны, только теперь заметив, как вокруг темно: он не увидел бы собственную руку, даже если бы не был пьян и мог на нее посмотреть, но глаза слипались, и это не имело значения.
Бут прислонился лбом к холодной каменной стене и помочился, тихо напевая под нос матросскую песенку, в которой говорилось о женщинах, вине и… еще о чем-то, он сейчас не мог вспомнить, о чем именно. Затем он застегнул штаны, шагнул к выходу из проулка и зацепил ногой что-то твердое. Оно отлетело и ударилось о стену с глухим лязгом. Возможно, Бут не обратил бы на это внимания, но порыв ветра качнул ближайший фонарь, озарив темный проулок внезапной вспышкой.
У стены блеснул металл, и Бут вытаращил глаза. Он был мертвецки пьян, но близость поживы всегда отрезвляет. Фонарь качнулся обратно, и в наступившей темноте Бут опустился на четвереньки и стал ползать в грязи, пока не нащупал добычу.
Он с трудом встал на ноги и, пошатываясь, направился к фонарю. Оказалось, что он держит в руках шпагу в ножнах. Рукоять блестела не серебром, золотом или сталью, а черным глянцем. Черная, как нефть, и гладкая, как камень. Бут взялся за эфес и, достав оружие из ножен, охнул от восхищения. Клинок был таким же блестящим и темным, как рукоять. Необычная и наверняка редкая вещь. Потянет на кругленькую сумму – на о-очень кругленькую! Конечно, если сбыть в нужном месте. Главное, чтобы никто не подумал, что эта штука краденая. Что нашел, то твое. Что твое – то и продал. Вот и все.
Хотя, конечно, оружие странное.
Пальцы, которыми Бут обхватил рукоять, покалывало. «Забавно», – подумал он спокойно и отрешенно, как обычно бывает при сильном опьянении. Его ничего не тревожило, во всяком случае, поначалу. Но затем он попробовал выпустить шпагу – и не смог. Бут приказал пальцам разжаться, но они не слушались и крепко держали блестящий черный эфес.
Бут тряхнул рукой – сначала легко, а потом энергичнее, но так и не сумел оторвать пальцы от оружия. Затем вдруг в руку будто ударила молния: он ощутил жар и холод одновременно. Неприятное чужеродное ощущение поднялось по руке, зашевелилось в груди, и в свете фонаря Бут, трезвея от ужаса, увидел, что вены на тыльной стороне ладони, запястье и предплечье почернели.
Он затряс рукой так сильно, что едва устоял на ногах, но не смог избавиться от оружия. Шпага словно приросла к ладони.
– Отпусти, – прохрипел он, не зная, к кому обращается, – к собственной руке или к зажатой в ней шпаге.
Но в ответ рука, которая держала оружие и, казалось, больше ему не принадлежала, медленно повернула клинок острием к животу Бута.
– Какого черта?! – закричал он, борясь с самим собой, отчаянно вцепившись в руку со шпагой. Но силы были неравны, и одним метким ударом его собственная рука вогнала шпагу в живот Бута по самую рукоять.
Мужчина со стоном согнулся, так и не разжав руку. Черная шпага засияла внутренним темным светом, а затем начала растворяться, обращаясь в дым. Оружие медленно таяло, и дым проникал в рану, в тело умирающего. Сердце Бута на миг остановилось, а потом забилось еще быстрее, равномерно и энергично разгоняя магию по венам. Тело вздрогнуло и замерло.
Бут – или то, что от него осталось, – долго сидел в проулке на земле, прижав руки к ране на животе: теперь там не было крови, лишь чернело пятно, похожее на расплавленный воск. Затем он медленно опустил руки с черными венами, поднял голову, заморгал черными глазами, осмотрелся и перевел взгляд на живот. Осторожно, как бы на пробу, согнул пальцы.
А потом медленно, но уверенно встал на ноги.
Глава 7Преследователь
Лайла могла бы просто спуститься в зал таверны «В двух шагах», но она и так уже сильно задолжала Бэррону. Он не взял бы с нее деньги: то ли потому, что они ей самой нужны, то ли потому, что получены нечестным путем.
Лайле нужно было проветрить мозги.
Другие Лондоны.
Люди проходят сквозь магические двери. Волшебный камень создает вещи из ничего. Прямо как в сказках. С настоящими приключениями.
И все это было у нее в руках. А потом исчезло.
Лайла почувствовала пустоту, внутренний голод – новое, пугающее ощущение. Или этот голод был в ней всегда, только теперь она знала, что ей не хватало именно этого – магии. Одно Лайла знала совершенно точно: взяв в руки камень, она что-то почувствовала; и глядя в черный глаз Келла, что-то почувствовала; и когда деревянный наручник вырос из стены и обхватил ее запястье тоже. Вновь нахлынули вопросы, и Лайла отогнала их от себя, вдохнула ночной воздух, тяжелый, предгрозовой и душный от копоти, и побрела по лабиринту улиц, минуя Вестминстер, к трактиру «Бесплодный прилив».
Он находился к северу от моста на южном берегу, зажатый между Бельведер-роуд и Йорк-роуд на узкой улочке под названием Матросский проезд. Лайла заходила сюда в удачные ночи, перед тем как вернуться на корабль к Пауэллу (ей было не жалко потратить немного мелочи – меньше ему достанется). В этом трактире ей нравилось многое: темное дерево, запотевшие бокалы, грубоватое обращение и еще более грубая еда. В карман здесь никому не залезешь, но зато можно раствориться в толпе. Лайла не боялась, что в ней узнают девушку (свет всегда неяркий, а капюшон она не снимала) или разыскиваемого вора (большинство посетителей были не в ладах с законом).
Оружие всегда было у нее под рукой, но Лайла сомневалась, что оно понадобится. В «Бесплодном приливе» никто не совал нос в чужие дела. Нередко возникали драки, но завсегдатаи больше заботились о безопасности своих напитков. Они скорее подхватили бы кувшин, падающий со стола, чем помогли человеку, которого на этот стол швырнули. Лайла подозревала, что, даже если бы прямо посреди зала кто-то орал «Помогите!», завсегдатаи едва бы ухом повели.
Ходить сюда каждый вечер было неинтересно, но иногда стоило – вот как сегодня.
Лишь когда Лайла прочно обосновалась за стойкой, обхватив ладонью кружку, она позволила себе вернуться к мучившим ее вопросам – всем этим «почему», «как» и «что же дальше». Она понимала, что теперь, когда она своими глазами такое видела, она не сможет не думать об этом. Лайла настолько погрузилась в размышления, что даже не заметила человека, который сел рядом с ней.
– Вы чего-то боитесь? – вдруг спросил он.
Голос был густой, мягкий и в то же время холодный. Лайла подняла голову.
– Что? – спросила она своим голосом, забыв от неожиданности, что притворяется мужчиной.
– Вы так вцепились в кружку… – Он кивнул на ее руки. Костяшки пальцев действительно побелели от напряжения. Лайла постаралась расслабиться.
– Долгая ночь, – буркнула она, поднося теплое пиво к губам.
– И она только начинается, – задумчиво подхватил незнакомец, отпив из своей кружки.
Даже здесь, в «Бесплодном приливе», где каждую ночь собиралась разношерстная толпа, человек казался белой вороной – буквально. В неярком свете пивной он выглядел каким-то… выцветшим. Одежда блекло-серая, простой короткий плащ с серебряной застежкой. Кожа бледная, на фоне темной деревянной стойки она казалась совершенно белой. Волосы необычного пепельно-черного оттенка. Говорил он с каким-то гортанным акцентом ровным, но неприятным, невыразительным голосом, от которого бросало в дрожь.
– Вы издалека? – спросила девушка.
Незнакомец скривился:
– Да.
Он рассеянно водил пальцем по краю кружки. Впрочем, ни одно его движение не казалось рассеянным или случайным. Он двигался с медлительной четкостью, которая нервировала Лайлу.
В этом человеке было что-то странное и одновременно до боли знакомое. Она это чувствовала и сперва не могла понять. И вдруг ее осенило. Она ощущала то же самое, когда смотрела в черный глаз Келла, когда держала камень, когда дерево стены разрасталось, обхватывая ее руку. Озноб. Покалывание. Трепет. Магия.
Лайла внутренне напряглась. Оставалось только надеяться, что он этого не заметил. Она снова хлебнула из кружки.
– Полагаю, нам следует познакомиться, – сказал ее собеседник, повернувшись к ней лицом.
И Лайла чуть не поперхнулась пивом. Нет, он не был уродом, с его носом, ртом все было в порядке, но глаза! Один серо-зеленый, а другой – черный как смоль.
– Меня зовут Холланд.
Лайлу бросило в дрожь. Холланд был такой же, как Келл, но при этом совсем другой. Заглядывая в глаза Келла, она словно смотрела в иной мир, странный и загадочный, но не пугающий. Но когда она встретилась взглядом с Холландом, по телу побежали мурашки. В спокойной черной глубине его глаза клубилось что-то темное. В голове тихо прозвучало только одно слово: «Беги».
Девушка побоялась снова взять кружку – он наверняка увидит, как дрожат у нее руки, – поэтому отодвинула ее и положила на стойку шиллинг.
– Бард, – небрежно бросила она таким тоном, чтобы было ясно: разговор окончен.
Лайла уже встала, как вдруг Холланд схватил ее запястье и прижал к вытертой деревянной стойке. От его прикосновения по руке пробежала дрожь. Другая рука непроизвольно дернулась к кинжалу, спрятанному под плащом, но Лайла сдержалась.
– А имя, мисс?
Она попыталась вырваться, но хватка у Холланда была железная, причем вид у него был такой, будто он вообще не прилагает усилий.