Опустив взгляд, я всмотрелся в перстень на ладони.
— Где мне его хранить? С собой носить или как трофей на стенку повесить?
— Алексей Петрович… — даже с некоторой укоризной протянул фон Колер.
— Да? — посмотрел я на барона.
— Ваше небрежение извиняет только то, что вы росли в протекторате. Перстни одаренных — это традиция, близкая к культу, поэтому впредь старайтесь не высказываться вслух в подобном тоне. Чревато, знаете ли. Этот артефакт, — продолжал барон, — выдается после подтверждения своего первого ранга, в торжественной, между прочим, обстановке, — фон Колер поднял левую руку, и вдруг на его безымянном пальце появилось призрачное массивное кольцо, формируясь из серых лоскутов. — Перстень остается с владельцем навсегда и видоизменяется с каждым полученным рангом.
До конца перстень на пальце профессора не материализовался — барон опустил руку, и кольцо растворилось как не было. Я не успел заметить ни ранг, ни даже цвет щита — только темное свечение вокруг гербового поля.
— Пока храните в шкатулке. Редко кто становится обладателем подобных трофеев в столь юном возрасте, не пройдя инициации. После того как получите свой первый ранг, уже будете знать, что с ним делать. Итак, мы остановились на том…
— Максимилиан Иванович.
— Да? — прервался профессор темных искусств, явно демонстрируя недовольство. Он очень и очень не любил, когда его прерывали. — Только вопросы об очевидном.
— Почему перстень — мой трофей, а не ваш?
— Мне нравится этот вопрос, — даже улыбнулся фон Колер. — Но ответ вы дадите на него себе сами. Итак, способности делятся на два вида: созидание и разрушение…
Барон, по своему обыкновению, вновь начал пространную лекцию. Долгую и в этот раз весьма нудную — даже несмотря на важность озвучиваемых тем.
В своих догадках, кстати, я оказался прав лишь частично. Применение темных искусств — доказанное или ставшее достоянием широкой общественности, действительно каралось смертной казнью в тех случаях, когда ценой становилась жизнь одаренного. Которая как компонент была необходима для создания большого количества заклинаний высших рангов у чернокнижников. Поэтому, действуя даже под эгидой государства — любого из Большой четверки, каждый чернокнижник, получается, всегда находился у правительства на коротком поводке.
Демонологам для применения способностей жизнь одаренных была не нужна. Им столь серьезное наказание грозило по иным причинам — они использовали заемную силу, будучи самыми настоящими операторами и повелителями сущностей из иных планов мира, а не заклинателями. И цена ошибки в управлении демонами была очень и очень высока — настолько, что каждая ошибка каралась смертной казнью. Впрочем, по оговорке фон Колера я понял, что из ошибившихся демонологов выживал кто-то очень редко.
Кроме того, много времени в своей лекции барон уделил этикету. Если вкратце, то слово «заклинание» в приличном обществе употреблять категорически не рекомендовалось. Повелители стихий использовали определение «конструкт», сходное по смыслу. Потому что элементарная, стихийная магия базировалась только на созидании.
В то же время в узком обществе одержимых считалось моветоном называть одаренных повелителями — элементарные маги могли повелевать только в своей песочнице, как со всем чувствующимся классовым пренебрежением пояснил барон. Настоящие повелители — именно одержимые, которые по-настоящему управляют и повелевают, используя чужие ресурсы, силы и даже души.
Кроме всего этого, фон Колер наговорил еще много слов, но более ничего важного я не почерпнул. Когда мы закончили, барон вспышкой самого настоящего адского пламени (как мне показалось) уничтожил оставшиеся от Готфрида вещи — в том числе так привлекшие меня запонки и часы, растекшиеся лужицей расплавленного металла.
После этого мы покинули камеру и направились было обратно в спортивный зал, но на пути нас ждал посыльный княгини.
— Артур Сергеевич, — склонился в полупоклоне дюжий молодец из охраны, с размахом плеч словно у богатыря из былинных сказок, — Анна Николаевна просила передать, что была бы рада видеть вас сегодня на ужине.
Неожиданное приглашение. Еще и сформулировано неожиданным образом.
Только посыльный закончил говорить, как я подавил желание взглянуть на фон Колера. И после этого удивленно прислушался к себе.
Не нравится мне это. Очень не нравится. Не приглашение не нравится, а моя на него реакция. Понятно, если бы на моем месте оставался Олег — и ему, учитывая возраст и неопытность, в данном случае просто необходим совет или банально иллюзия поддержки. Но мне-то это зачем? Тем более что понятно — отказываться от приглашения княгини не рекомендуется ни в коем случае.
Нет, конечно, можно выразительно взглянуть на фон Колера, и барон расскажет богатырю из охраны, что по программе тренировок я настолько серьезно загружен, что нынешним вечером мне полагается только смузи из сельдерея, здоровый сон, а всякие волнения, наоборот, противопоказаны. Но ежу понятно, что это будет отмазка и хорошего отношения ко мне княгини не прибавит. Мне оно, собственно, не сильно и нужно, но зачем на ровном месте обострять конфликт?
Так почему я, словно испугавшись ответственности решения, едва не глянул на фон Колера в поисках поддержки? Начинаю сживаться с ролью четырнадцатилетнего парня?
«Тебе уже скоро пятнадцать!»
«Ну в пятнадцать-то совсем другое дело, ума палата сразу прибавляется», — пошел я на этот раз в разговоре с внутренним голосом другим путем и, похоже, поставил его в тупик.
Понятно, что на меня часто посматривают с удивлением, из-за несоответствия суждений и образа подростка. Опасность в этом сейчас только одна — меня по-настоящему начнут принимать всерьез. Что может сильно усложнить жизнь. Получается, что мне необходимо выдержать тонкую грань. Не прогибаться лишний раз перед чужим авторитетом, при этом не слишком выделяясь, но и не повторять того, что исполнил только что. Как это вообще произошло? — продолжал я злиться на самого себя. Неужели фон Колер в этом случае помог бы мне принять правильное решение? Тем более что оно в единственном числе, без вариантов?
— Передайте сиятельной Анне Николаевне, что почту за честь принять приглашение, — едва склонил я голову. Не перед терминатором с простецким лицом, а демонстрируя почтение к княгине.
— Девятнадцать ноль-ноль, Красный зал главного корпуса. Обратитесь к любому из прислуги, вас всенепременно проводят.
Вот это не оговорка, а тонкий намек, что приходить без Планшета. У Мустафы в личном терминале вся план-схема немалой усадьбы есть, и найти Красный зал с его помощью я могу без особого труда.
Еще более неожиданный поворот, даже чем само приглашение, — настолько явно посоветовать мне приходить одному, без спутников. Или я уже загоняюсь на ровном месте?
После того как посыльный удалился, мы с фон Колером направились в его апартаменты. Барон явно ждал от меня вопросов или комментариев.
Не дождался.
Времени до ужина оставалось совсем немного, и его я потратил в интерактивном каталоге прет-а-порте принтера. Помощи у барона просить не стал, уже примерно представляя моду нынешнего века, которая от нашего не сильно и отличалась. Может быть, чуть больше в сторону официоза и мундиров — потому что столь сильного разрыва между элитой и армией, как у нас, не произошло. И все признаки национального русского костюма остались, как и в начале двадцатого века, — имея в основе темно-зеленый мундир с воротником-стойкой. Опционально черный или белый китель для морских прогулок, синий доломан с ментиком для верховой езды и конечно же шинель, которую, правда, следует не забывать оставлять в гардеробе.
К высшему обществу здесь я не принадлежал (пока), еще и будучи при этом выходцем из другого мира. Из территорий протектората, которые для жителей первого мира были совершенно другой реальностью, чужим измерением. Поэтому без опаски нарушить этикет остановился на вполне нейтральном варианте — синие джинсы, плотная черная водолазка и темно-серый пиджак.
Ни Мустафа, ни барон мой наряд никак не прокомментировали. Я же почувствовал себя в привычной одежде уверенно. Обычный офисный кэжуа́л словно наделил меня дополнительными очками харизмы и стойкости. А мой юный возраст хорошо сочетался с этим, возможно, провокационным для более старших лет нарядом.
Красный зал удивил. Небольшая уютная гостиная, в оформлении которой красного практически не было. Внимание сразу привлек немалых размеров камин, над которым висел щит с гербом Юсуповых-Штейнберг. Кроме герба на стенах расположились головы охотничьих трофеев и холодное, явно дорогое оружие. За предварительно сервированным для ужина столом пусто, а примечательная, видимо, ожидающая только меня компания собралась на нескольких диванах у камина.
В центре, конечно, сама Анна Николаевна — в строгом темном платье, закрывающем шею и руки полностью. Анастасия стояла слева за плечом княгини, в таком же строгом по духу платье. Взгляд княжны скользнул в сторону приоткрывшейся двери, но ультрамариновые глаза посмотрели сквозь меня, и никаких направленных эмоций я даже не почувствовал. Холодное равнодушие.
С княжной мы, кроме памятного знакомства, уже встречались несколько раз — случайно, в коридорах усадьбы и аллеях парка. Судя по всему, девушка после своего вояжа попала под домашний арест и пределов имения больше не покидала. Обе наши встречи проходили одинаково — ни малейший толики внимания в мою сторону.
Может быть, это черта характера юной черноволосой княжны либо Анна Николаевна хорошо умеет убеждать, но Анастасия внимания на меня обращала даже меньше, чем на прислугу. Вернее, вовсе не обращала. Вот и сейчас, едва глянув сквозь меня, вернулась к разговору с матерью.
Зато остальные двое мое появление показательно заметили. Белокурый худощавый юноша в форме поднялся со своего места. Двубортный черный китель с золотыми пуговицами и якорями на воротнике-стойке, широкий белый ремень и белые же перчатки. Морской кадетский корпус — определил я, потому как форму военных учебных заведений фон Колер мне за минувшие дни не только показывал, но и заставлял изучать, ориентируясь в многообразии мундиров и отличительных знаков.