— Так точно, ваше императорское…
— Далее, — едва не сорвался государь, — твой бешеный капитан отправился в Высокий Град, где обезвредил охрану офиса «Линклейтерс», не допустив ни одной жертвы ни среди адвокатской стаи, ни среди охраняющих их сотрудников корпоративной безопасности. Чисто сработал, объект освободил. Однако для эвакуации…
Бригадный генерал едва-едва приоткрыл рот, попытавшись вставить комментарий, но, встретившись взглядом с государем, благоразумно промолчал.
— …для эвакуации Измайлов за каким-то… хм, интересом, угнал конвертоплан британской гвардии, — который перед тем странным образом оказался в ангаре части ПВО Войска Польского.
Император говорил ровным голосом, но интонацией давал понять, что не просто глубоко удивлен, а по-настоящему шокирован решениями и действиями штабс-капитана.
— После этого этот твой… Измайлов, — сдержал государь крепкий эпитет, — разнес в клочья посольство Ганзы. Одиннадцать трупов «барбарисок», ни одного гражданского… отлично сработал, как считаешь? Орден, может, дать ему за это, Аннушку третьей степени?
«Барбарисками» в России традиционно называли наемников из ЧВК «Barbarians». Учитывая, что компания была бельгийская, а доспехи Измайлова проходили метку как имущество Свободной армии — бельгийских же колониальных сил, ситуация приобретала особую пикантность. Причем шансов на то, что бельгийцы смогут отследить происхождение доспехов со склада «Ростеха», не было — совсем недавно два отряда Свободной армии понесли в Конго значительные потери в небольшом междусобойчике с французским Иностранным легионом. В результате было утеряно много имущества, которое постепенно всплывало в разных концах света, и Измайлов, судя по всему, использовал метки именно утерянной в Конго брони колониальных сил.
Бригадный генерал, кстати, благоразумно посчитал вопрос об ордене риторическим. Он счел за лучшее не отвечать, сохраняя полнейшую неподвижность и не шевеля даже глазами.
— Пока штабс-капитан ровнял с землей офис Ганзы, какой-то не менее отмороженный башкир из его отряда захватил сразу две машины экстренных служб протектората и направился в Кобрин. С ветерком и огоньком поехал, сверкая «люстрами»! — хлопнул ладонью в сердцах по столу государь.
Прапорщик Садыков был татарином, но бригадный генерал вновь проявил благоразумие и поправлять царя не стал.
— Твой же… Измайлов, разнеся в клочья посольство Ганзы, вдруг оказался в не совсем благоприятной ситуации, окруженный со всех сторон. И что он сделал? А что еще делать: давай отправимся в аэропорт и угоним самолет аравийцев, взяв в заложники экипаж и пассажиров, которые не зарегистрировались по прилете, желая сохранить инкогнито. Отличная идея! Дальше что было?
— В сопровождении атмосферных перехватчиков Войска Польского, а затем самолетов объединенной армии Европейского союза Измайлов повел захваченное воздушное судно в Средиземноморье и посадил его на воду на границе территориальных вод Сирийской Арабской Республики. После приводнения штабс-капитан реквизировал проходящую мимо частную яхту, на которой «объект повышенного внимания» был доставлен на базу Российского императорского флота в Тартусе.
Император собирался еще раз хлопнуть ладонью по столу, но сдержался, просто покачав рукой в воздухе. Еще раз с шумом втянув в себя воздух, он громко выдохнул и выпрямился в кресле. И только после этого посмотрел своему генералу в глаза.
— Скажи, Александр Васильевич, а он не мог реквизировать другую яхту? Чтобы мне не слышать потом о твоих, вернее — своих, цитирую: «…бешеных невоспитанных солдафонах», которые самым бесцеремонным образом нарушили отдых одной статс-дамы, которая нажаловалась напрямую императрице? — В голосе царя очень хорошо читалось все, что он думал о дамах, которые жалуются императрице на «бешеных невоспитанных солдафонов».
Учитывая создавшуюся ситуацию с преследованием и ажиотажем вокруг угона самолета, решение Измайлова реквизировать именно принадлежащую российским аристо яхту, учитывая ее экстерриториальность, возможно, было единственно верным для выполнения задания и недопущения пленения отряда и объекта. Но врожденное чутье опасности подсказало бригадному генералу, что и в этот раз точно не следует отвечать на вопрос государя. Он по-прежнему сохранял полную неподвижность, только по виску у него катилась одинокая капелька пота.
Российский император замолчал на несколько мгновений. Воздух в этот момент словно наэлектризовался. Хотя так оно и было на самом деле, потому что оперировал царь универсальной стихийной силой, повелевая молниями.
— И весь этот удалой азартный танец был для чего? Чтобы вывезти из Волынского протектората вместе с объектом однорукую проститутку и социальный труп? — задал вопрос своему генералу верховный главнокомандующий.
— Так точно, ваше императорское величество, — признал очевидное бригадный генерал.
Император собирался было сказать что-то, но вдруг позволил себе короткое высказывание, отражающее всю степень его удивления. А потом, осознавая абсурдность целей, следствия и результата, он вдруг расхохотался: громко и искренне.
Пока в кабинете звучал веселый смех, по виску генерал-лейтенанта стекала вторая капелька пота.
Отсмеявшись, государь вытер слезу из уголка глаза, вновь возвращаясь в рабочее состояние. И в этот момент замерцала мягкая подсветка на одном из стоящих на столе старомодных телефонов. Этот аппарат, мигающий сейчас оповещением, был красного цвета.
— Догадываешься, кто это? — поинтересовался император, добавив генералу третью капельку пота на висок. — Вот сейчас спросит меня его величество: «Александр Михайлович, а не твои ли это гарные хлопцы намедни шороху навели в Волыни?» Что мне отвечать? Может, соврать, как думаешь? А, Александр Васильевич?
Русский царь посмотрел на телефон, на другом конце которого ожидал разговора английский король, и устало покачал головой. Через мгновение глазами показал своему генералу на дверь:
— Будь добр, в приемной подожди.
Четко развернувшись на месте, бригадный генерал князь Александр Васильевич Кузнецов быстро покинул кабинет верховного главнокомандующего.
Ожидая в приемной, присаживаться Кузнецов не стал — так и стоял неподалеку от дверей кабинета, руки за спиной, ноги на ширине плеч. Направленные на себя взгляды князь замечал, но внимания не обращал. А смотрели на бригадного генерала многие из ожидающих аудиенции у царя. И в глазах присутствующих читались самые разные чувства — от искреннего сопереживания до откровенного злорадства. Последнего было больше.
Выскочка, еще недавно безызвестный офицер, а ныне пожалованный княжеским титулом бригадный генерал, стремительно сделавший карьеру и возглавивший совсем недавно созданные — после опыта аравийского и сомалийского конфликтов отдельные, подчинявшиеся напрямую российскому императору Силы специального назначения — ССпН, не нравился при дворе многим. Особенно учитывая благосклонность государя к презиравшему все авторитеты оскорбительно молодому генералу, ставшему для многих приближенных ко двору самым настоящим бельмом в глазу.
В долгом томительном ожидании прошло пять минут. Десять. Тридцать.
— Ваше сиятельство, вас ожидает его императорское величество, — наконец раздался голос гофмаршала, и лейб-гвардейцы караула распахнули двери кабинета.
Царь сидел за столом уже совершенно в другой позе — развалившись в кресле и подперев кулаком подбородок. Появление Кузнецова он словно и не заметил, погруженный в тяжкие думы.
— Знаешь, Александр Васильевич, — через несколько минут вдруг словно очнулся государь, посмотрев на своего генерала, — мне тут недавно историю одну рассказали. Вот послушай. Есть чиновник в Петербурге: живет, работает, осваивает казенные средства на благо города. И выводит, как оказалось, копеечку малую в офшоры кипрские, в фирму «Центр поддержки творчества». Себе в карман совсем понемногу отводит, осторожно. Есть у чиновника еще жена. Загляденье просто: красивая, образованная, творческая — рисует, романы дамские пишет, музицирует. И вот жена чиновника создает фирму, там же, на Кипре; допустим, «Творческий центр». Казенные деньги между тем понемногу ручейком в офшор уходят, и вот в «Центре поддержки творчества» чиновничьем их уже немало натекло. Жена, которая рисует, музицирует, или ее художники к этому моменту создают шедевр. Банан, прибитый гвоздем-соткой к доске. Ах, какой прекрасный образец современного искусства, говорят эксперты в этой области, какая замечательная инсталляция! Инсталляция, м-да… знаешь, что это такое?
— Никак нет, ваше императорское величество, — предусмотрительно соврал генерал-лейтенант.
— Плохо, Александр Васильевич. Просвещу, раз так, мне недавно Вильгельм в Берлине рассказал: если ты кому-то нагадил под дверью и убежал, это инсталляция. А если ты нагадил, накрыл газетой, поджег и позвонил в дверь, чтобы посмотреть, что получится, — это перформанс. Доступно?
— Более чем, ваше императорское величество.
— Считай, приобщился ты теперь к самой высокой культуре. Так вот, прибитый к доске банан. Выставляется он, значит, на аукцион где-нибудь в Каннах. Стоимость — сто тысяч золотых рублей. Продавец — «Творческий центр», покупатель — «Центр поддержки творчества». Все, банан куплен, эксперты оргазмируют фонтаном похвальбы, а деньги казенные теперь не ворованные, а чистые, сработали на поддержку творчества. Бери и пользуйся, не боясь разоблачения. Совсем недавно было, мне намедни об этом тезка твой, Александр Васильевич из ФСБ рассказал. Интересная история?
— Весьма интересная, ваше императорское величество.
— Так дальше слушай. Я как об этом узнал, бросил в сердцах, что за такое надо к стене за… хм, место одно прибить. Догадываешься, что дальше было?
— Догадываюсь, ваше императорское величество.
— Правильно догадываешься. Александр Васильевич, как мне потом граф Безбородко доложил — целое совещание собрали. Решали, пошутил я или нет. Переспросить-то не судьба ведь оказалось, и таки прибили в итоге. Изверги какие, — покачал головой царь осуждающе.