— Эй, подожди! — пытаясь догнать Джея Ди, приказала она. — Хочешь пива?
— Что? — спросил Рафферти и обернулся. — Опять пытаешься потчевать меня пойлом, Мэри Ли? — Он улыбнулся своей медлительной сардонической улыбкой, в глазах его загорелся хищный мужской огонек. — Я уже говорил тебе, что в этом нет необходимости. — Низкий голос Джея Ди наждаком царапнул нервы Мэри. — Только скажи слово, и сегодня ночью я смогу проскакать на чем-то более мягком, чем лошадиное седло.
Мэри отступила на полшага и постаралась изобразить на лице досаду: — Только во сне, Рафферти. Я предложила тебе пиво, а не свое тело.
Джей Ди гнусно хихикнул. Подойдя к Мэри, он положил руку ей на плечо и большим пальцем нащупал жилку пульса на шее, над ключицей.
— Мэри Ли, у тебя учащается пульс, — пробормотал Джей Ди. — С тобой всегда такое случается после банки «Миллера»?
— Только когда я раздумываю, не запустить ли эту банку в голову несносного типа. Так ты хочешь пива или нет?
Горло Рафферти было как высохший колодец, во рту стоял вкус пыли и лошадиного пота.
— Ладно, кажется, лучше тебя обезоружить.
Мэри округлила глаза и направилась к старому деревянному сиденью от легкой двухместной коляски, превращенному в скамейку, установленную у стены в конце конюшни. Она уселась на лавочку, протянула Джею Ди банку и открыла свою.
— Перемирие, ладно? — предложила она и отсалютовала банкой. — Не думаю, что кто-нибудь из нас остался бы в живых в случае поединка этой ночью.
Джей Ди, как бы уступая, слегка кивнул, открыл банку и выпил половину ее содержимого одним долгим, жадным глотком. Мэри не могла оторвать глаз от заходивших на его шее мускулов. i
— Трудный денек? — спросила она, пытаясь отвлечь себя от непрошеных мыслей.
— Обычный, — пожал плечами Рафферти.
— Что значит «обычный»?
— Закончил возиться с племенным табуном на предмет клеймения и вакцинации. Жеребят надо было выездить. Быков перегнать.
Мэри показалось, что за перечисленными работами стояло гораздо большее, чем прозвучало в нескольких небрежных фразах. У Рафферти был удивительный талант к замалчиванию каких-либо деталей. Он сжимал свою речь до элементарного выражения сути дела, отбрасывая многословие, казавшееся ему абсолютно излишним. Эта манера одновременно и привлекала, и раздражала. Мэри привыкла к общению с мужчинами-профессионалами девяностых годов, которых стоило лишь завести, и они уже не закрывали рта. Бред всегда был настоящим фонтаном информации о самом себе: его чувства, его интересы, его карьера.
— А клеймят лошадей так же, как в ковбойских фильмах? Связывают и прикладывают раскаленное тавро к бокам?
Рафферти едва заметно напрягся, челюсти его сжались.
— Это делается по необходимости, — процедил он сквозь зубы, задетый предположением, что он может причинить ненужную боль животным. — А ты вегетарианка или что-то в этом роде?
— Нет. Просто любопытно. Поверь, я редко привередничаю в том, что касается еды… за исключением разве что печени. Не люблю печенку. И я не ем ничего из того, о чем люди говорят: «У него вкус, как у цыплятины». Почти всегда под этим подразумевается какая-то живность, которую знай ты о том, что она собой представляет, ни за что бы не стал есть.
— Гремучая змея, — едва улыбнувшись уголком рта, сказал Рафферти. — У нее вкус цыплятины.
Мэри поморщилась от подобной идеи и, всплеснув руками, поежилась в своем просторном жакете.
— Нет уж, спасибо! У меня нет ни малейшего желания включать в рацион рептилий.
Джей Ди хрипло расхохотался. Мэри наградила его улыбкой. Борясь с собой, Рафферти посмотрел на свободное место рядом с ней. Он не хотел, чтобы Мэри ему нравилась, не хотел поддаваться ее чарам. Он хотел затащить ее в постель. Хотел купить ее землю. Эти желания были просты, прямолинейны и безопасны. Прочее уводило на опасную территорию.
— Тут есть кое-какие работы по хозяйству.
— Они возникают каждые десять минут. Дай себе немного полодырничать, Рафферти.
— Лодыри в этих местах долго не протягивают. — Не сводя глаз с дома, Джей Ди позволил себе медленно опуститься на самый краешек скамьи. От понесенного поражения во внутренней борьбе широкие плечи слегка поникли.
— А сколько времени здесь обитает твой род? — загипнотизированная эмоциями, игравшими в глазах Джея Ди, тихо спросила Мэри. Она голову могла дать на отсечение, что Рафферти никогда не скажет о них, а уж ей-то — и подавно. Мысль о том, что отношение к ней этого парня — всего лишь щит, укрывающий нечто более сложное, даже беззащитное, поразила своей опасностью, но все же Мэри не могла удержаться от желания заглянуть в эту бездну.
— Четыре поколения. — Несмотря на то, что Рафферти произнес это тихим, мягким голосом, в нем безошибочно угадывалась гордость. Джей Ди все еще не отрывал взгляда от дома, хотя Мэри показалось, что он как бы и не видит здания. Она вгляделась в профиль Джея Ди — резкий и красивый, освещенный янтарным светом угасающего дня, — лицо человека, прожившего нелегкую жизнь, закалившую его характер. — С самой войны, — добавил Рафферти.
Он сказал это так, словно до этого уходящего дня не прошло ста пятидесяти лет, будто этот уголок Монтаны каким-то образом существовал вне времени, без связи с остальным современным миром. Они сидели здесь, на дворе ранчо, окруженные дикой страной, без единого признака цивилизации, и Мэри почти поверила в то, что это — реальность.
— Гражданской войны [7], — уточнила она.
— Да, мэм.
— И Рафферти — «южане»?
— Да, мэм. Из Джорджии.
Ответ заставил Мэри задуматься о стиле поведения Рафферти. Когда он решал проявить манеры, они были забавно официальными — церемонные манеры старой глубинки Юга, отшлифованное рыцарство, слегка грубоватое вследствие своего развития в условиях дикой местности. Мысль о том, что эти традиции пережили все четыре поколения, предполагала, что обычаи очень трепетно передавались по наследству и включали в себя заботливо сохраняемые фамильные вещи, гордость за свою землю и бесконечное недоверие к пришельцам.
— Какой же ты счастливчик! — пробормотала Мэри. — Ты знаешь, откуда пошел твой род и где твое место на земле. Я же выросла в местах, где почти нет коренных жителей, а традиция — это нечто такое, что мы дочерпываем из романов.
— Пари держу, что и здесь скоро будет нечто подобное.
— Только если все местные уедут.
— Многие уже уехали. Да и остальные по большей части не могут позволить себе остаться.
— Потому что такие люди, как Люси, скупают земли?
— Для людей с деньгами нет ничего святого.
— Ты говоришь так, будто все они — исчадия ада. Может быть, они полюбили эти места не меньше тебя. Взять, к примеру, меня, — сухо возразила Мэри, — принадлежность не обязательно должна быть следствием права по рождению.
Джей Ди не ответил. Чувства его были слишком сильны, чтобы их можно было выразить словами. Никто не мог любить эту землю так, как он. Любовь была такой же частью существа Джея Ди, как, например, сердце или руки. Он не мог себе представить, чтобы кто-то из пришельцев мог испытывать такое же чувство. Да и не хотел.
— Ты собираешься сюда переехать, Мэри Ли?
Тяжело вздохнув, Мэри посмотрела через двор на дом и
раскинувшуюся внизу долину. Теперь она принадлежала ей. Мысль эта так и не укладывалась в голове. Это место — ее, а она не может его принять, хотя и полностью порвала с прежней жизнью. И когда только это кончится?
— Не знаю. Я приехала сюда без намерения остаться. Мне хотелось лишь на какое-то время расслабиться. Я только что рассталась со своей карьерой, и потом, там был этот парень… — Мэри оборвала себя на полуфразе и жалобно взглянула на Рафферти. — Ну-у, это совсем другая история. Я ехала сюда отпраздновать свое освобождение. Люси бы это понравилось — показать язык всем этим условностям и все такое… Видит Бог, я ни сном ни духом не ожидала ничего подобного.
Озноб пробежал по телу Мэри, и она плотнее закуталась в жакет, обратив при этом внимание на плачевное состояние ногтей. Один, который она не остригла, сломался во время уборки. Кожа на руках потрескалась и огрубела. Люси вытолкала бы Мэри взашей, чтобы та экстренно сделала маникюр.
— Надо было работать в перчатках, — проворчал Джей Ди. Взяв ладонь Мэри, он перевернул ее и исследовал от запястья до кончиков пальцев. Потирая их твердые подушечки, Рафферти припомнил звук гитары и низкий, хрипловатый голос Мэри, сладость и пронзительность музыки, извлекаемой этими изящными ручками.
Пока Джей Ди исследовал и разминал ее ладонь, Мэри почувствовала, как стеснилось ее дыхание. Потоки чего-то теплого и опьяняющего, набегая по руке, волнами распространялись по всему телу. Она пристально посмотрела на Рафферти, пытаясь определить, что бы это на самом деле значило и чувствует ли он то же самое. В руке Джея Ди, теплой, твердой и огромной, рука Мэри казалась детской ладошкой. — В конце концов, у тебя руки станут, как у фермерши. В голове у Мэри промелькнула мысль о его фермерских руках, ласкающих ее тело: смуглая кожа на фоне ее светлой, мозолистые пальцы, ласкающие самые нежные части ее плоти… И тело Мэри пронзила огненная вспышка…
Джей Ди поднял глаза и встретился со взглядом Мэри, отчего мгновенно погрузился в состояние, напоминающее транс. Рафферти не был человеком, способным потерять над собой контроль, совершая глупости под воздействием какой-то блондинки. Эту роль в жизни играл отец. И Уилл. Но даже это горькое напоминание не заставило Джея Ди выпустить руку Мэри или оторвать от нее взгляд. Мэри испытующе смотрела на Рафферти, и во взгляде ее бездонных, чистых голубых глаз застыл вопрос; губы слегка приоткрылись от удивления. Память Джея Ди, дразня и соблазняя, напомнила ему о вкусе этих губ.
Это всего лишь похоть, заверил себя Рафферти. Игра взбесившихся гормонов — не более.
Он наклонился и приник к губам Мэрили. Она с готовностью открылась ему — символический жест, от которого в паху у Рафферти вспыхнуло жгучее пламя страсти. Он скользнул языком в раскрытый рот Мэри — ответный символический жест, поставивший их обоих на порог, за которым следовал следующий этап старой, как мир, игры. Джей Ди поцеловал Мэри глубоко, страстно, скользнув свободной рукой под копну волос и наклонив ее голову. Другая рука, державшая руку Мэри, все еще оставалась между их телами.