Лицо мужа стало непроницаемым. Терпеть не могу, когда он так закрывается – и не поймешь, что чувствует, и не увидишь. Сколько лет ему было, когда он уехал? Семнадцать? И как часто они встречались потом? Получается, когда Анри отправился в Энгерию, он знал, что она его ждет. Франческа продолжала его ждать, но он ей ничего обо мне не сказал. А еще она гораздо больше похожа на меня, чем на эту блондинистую курицу Камиллу.
– Ты права. Я должен был о ней рассказать.
– Не мне о ней. А ей обо мне.
– Тереза, последний раз я был в Лации три года назад. О таком не говорят в письмах.
– О каком? О том, что любят другую?
– Да.
– Ты крутил романы со всеми подряд, зная, что тебя ждет эта женщина?
– Это было несерьезно.
– Неужели? – хмыкнула я. – То есть когда ты увидел меня и решил сделать своей, это тоже было несерьезно? Или ты решил, что я достаточно похожа на нее, чтобы…
– С ума сошла? – прорычал он.
На лестнице послышались шаги, и нам пришлось медленно направиться в сторону примерочных.
– Тебе не кажется, что мы снова говорим о прошлом?
– Нет! – яростно прошептала. – Эта женщина не готова тебя отпустить, и это наше настоящее.
– Но я готов отпустить ее. Уже отпустил.
Анри понизил голос так, что я едва его слышала. Но все-таки слышала.
– Тереза, я люблю тебя. А от Франчески отказался в тот день, когда согласился на предложение Комитета.
– Очень на тебя похоже, – хмыкнула я.
Всевидящий, как низко я пала! Выясняю отношения… в магазине.
На нас уже обращали внимание, поэтому я подошла к стеллажам с масками и сделала вид, что рассматриваю их. Были здесь и светлые, и темные, с колокольчиками, как у шутов, и с тонким кружевом на каркасе, украшенным позолотой или серебром.
– Ты знаешь, чем я был занят. Поэтому не думал, что вернусь. Я вообще не собирался возвращаться, – донеслось из-за спины.
– А она об этом знала?
– Знала. Я никогда и ничего не обещал.
Я взяла одну маску: белоснежную, отчаянно хрупкую, расписанную серебряными и золотыми узорами, с бледно-голубой каймой вокруг глаз. Настоящее произведение искусства – а ведь это детская! Представляю, какая красота будет на улицах в ночь праздника.
Повернулась к мужу.
– Разубедить ее ты не старался, конечно.
Анри шагнул ближе. Серьезный, даже мрачный.
– Старался. Еще до того, как меня представили Эльгеру, и я окончательно осел в Вэлее, но она ничего не хотела слышать.
Он говорил искренне. Умом я прекрасно понимала, что Анри прав, что переубедить женщину, которая готова тебя ждать – невозможно. Точно так же, как нельзя признаваться в чувствах к другой в письме. И все равно мне хотелось что-нибудь разбить, а мужу нахлобучить на голову детскую шляпу с пером по самые уши.
– Я собирался поговорить с Франческой после праздника. И да, я просил Лорену и Энцо ничего ей не рассказывать о наших чувствах. Потому что решать такие вопросы на расстоянии и через других людей – трусость.
– Твои родители от нее в восторге, – буркнула я и направилась к лестнице.
– Они знают ее всю жизнь, а тебя пару дней. Но от тебя они тоже в восторге.
Мы спустились на второй этаж, где прибавилось посетителей. Я нарочно ускорила шаг, пролетела между полочек с пеленками и платьицами, только оставив все это за спиной, вздохнула свободнее.
– Тереза, – муж коснулся моей руки.
– Что? – вышло мрачно.
– Прости меня.
– Проси прощения у своей Франчески!
– Она не моя!
– Да ну?
Поскольку на лестнице кроме нас никого не было, я показала ему язык. Вышло по-детски, зато со вкусом. Неожиданно Анри подтолкнул меня к стене, запирая между теплым деревом и своим сильным телом. Сверху доносились шаги и голоса, снизу в них вливались детский смех и перезвон колокольчиков, гудки игрушечной железной дороги.
– Ты что творишь? Нас могут увидеть!
– И что дальше?
– Отпусти немедленно!
– Даже не подумаю, – он вжимал меня в стену, почти касаясь губами моих губ, – пока не скажешь, что простила.
Попыталась упереться ладонями ему в грудь, но добилась только того, что мои запястья перехватили и впечатали в стены, по обе стороны от платья.
– С ума сошел? – прошипела ему в лицо. – Я тебе кто, чтобы зажимать меня где…
– Моя жена, – он смотрел мне в глаза или в самое сердце. – А с ума я сошел давно, и продолжаю сходить. По тебе.
Дернулась изо всех сил, но Анри держал крепко. В этом достаточно узком пространстве – между ажурными светильниками, между этажами, были только мы вдвоем. И этот ненормальный действительно не собирался меня отпускать: я поняла это по опущенным уголкам губ и по тому, как стремительно темнело золото в его глазах. Если не присматриваться, на солнце они казались просто светлыми, но сейчас… Если это кто-то увидит… И он не может этого не понимать. В магазине полно людей, невозможно предугадать, когда и кто ступит на лестницу К счастью, она изгибалась и наверху, и внизу, что позволяло выиграть несколько секунд. Но легче от этого не становилось: сердце колотилось о ребра как сумасшедшее. Нас могли застукать в любой момент.
– Отпусти.
– Нет.
– Тебе мало того, что случилось в Вэлее?
– Более чем достаточно.
– Хочешь повторения?
– Нет.
Шаги и голоса наверху стали приближаться: видимо, кто-то из покупателей собирался спускаться вниз.
– Хорошенькие же у вас методы добиваться своего, граф.
– Когда дело касается тебя, графиня, методы для меня не важны.
Демоны!
– Ладно! – прошипела я. – Забыли.
– Не верю.
Наверху скрипнула первая ступенька, и я подалась вперед, впечаталась в его губы коротким яростным поцелуем.
– Все, – прошептала хрипло. – Забыли. Клянусь.
Хватка ослабла, мы едва успели отпрянуть друг от друга и начать спускаться, когда на лестнице появилась та семейная пара, что выбирала кроватку для будущего малыша. Женщина мне улыбнулась, и я улыбнулась в ответ. Анри выглядел спокойным: и когда мы вышли в главную залу, и когда к нам подбежала сияющая Софи. А вот внутри меня все переворачивалось.
Нет, ну каков нахал, а?
Ладно, граф, я вам устрою романтический ужин! И не только!
24
Гора подарков под елкой вызывала у Софи настоящий восторг. Ей доставляло удовольствие сидеть в гостиной и по десять раз перекладывать коробки – большие и поменьше, выравнивая и поправляя бантики. Наверное, есть в этом особое удовольствие – раскладывать их по цветам или по рисунку: например, плоские клетчатые складывать к однотонным квадратным, а маленькие выставлять узорами в форме сердечка. У меня ничего восторгов не вызывало, особенно ужин на крыше, на которой Франческа с Анри пытались развести костер.
В Энгерии подарки под елку не складывали, дети их раскрывали на следующее утро после праздника, взрослые – после фейерверка. Но Энгерия осталась в прошлой жизни, и только Всевидящий знает, когда доведется увидеть родных. А увидеть хотелось – отчаянно. Промчаться верхом на Демоне по заснеженному парку, слушать щебетание Луизы и Лави, да даже с матушкой поругаться по поводу своего непристойного вида или поймать тяжелый хмурый взгляд брата. Уткнуться носом в сюртук Луни, а еще лучше – пригнать его в спальню Франчески, чтобы та всю оставшуюся жизнь заикалась и дергала правым, вне всякого сомнения таким же совершенным, как и левым, глазом.
Глупо портить себе и другим настроение в преддверии праздника, глупо – когда на улице то и дело слышатся возбужденные голоса и смех. Когда шляпы сменяются на красные колпаки, и даже плеск весел о воду поет: «Карнавал, карнавал, карнавал!» – но я ничего не могла с собой поделать. Закручивая в печенье бумажечки с предсказаниями, смотрела, как Лорена взбивает крем.
Ее стараниями муж отправился на рынок вместе с Софи и Энцо, якобы докупить продуктов. Свою миссию отвлекать Анри дочь восприняла на удивление ответственно. Если мне требовалось подняться на крышу вместе с синьорой Фьоренчелли, или перевязать в гостиной накрахмаленные салфетки ленточками, она тут же появлялась и уводила его куда-нибудь, забрасывая вопросами по поводу карнавала. Энцо с соседом вытащили наверх небольшой круглый стол, видавший виды. Не страшно, потому что под скатертью, которую Лорена лично отглаживала, скроются все его мебельные тяжелые годы. Туда же вынесли жаровню – ночь обещала быть прохладной. Шатер лежал рядом, его предстояло только поставить, чем и должен был заняться синьор Фьоренчелли. Оставалось приготовить пледы, стулья, ну и… все накрыть соответственно.
Мы как раз отправили в печку первую партию печенья, когда в дверь постучали.
Лорена недовольно глянула в сторону прихожей, без церемоний сунула мне миску в руки:
– Его нельзя оставлять без внимания. Взбивай по часовой стрелке.
По часовой так по часовой. Крем густел на глазах, становился перламутровым, и я едва удержалась от того, чтобы не лизнуть венчик. Выглядел будущий десерт крайне аппетитно. А еще я поймала себя на дикой мысли: отчаянно захотелось обмакнуть в него чесночный сухарик, обжаренный в масле с душистыми травами. Целая горка таких сухариков скрывалась под полотенцем в огромной тарелке, большей напоминавшей таз. Еще нам предстояло запекать угря вместе с икрой, поросенка, а ближе к ужину резать яблоки, сыры, разливать мед и украшать все это орехами и виноградом. Ну и конечно же, варить спагетти. Сами по себе они не представляли из себя ничего интересного, а вот разные соусы к ним – например, с грибами, которую нам тоже еще предстояло готовить, выглядели вполне аппетитно.
– Тетушка Ло!
Услышав голос Франчески, я чуть не выронила миску. Попятилась и чудом не наступила на Кошмара, который взлетел на шкаф, откуда обиженно поглядывал на меня. С Кьярой у них установилось холодное перемирие, примерно как у нас с Анри. Вот только ухо кота теперь украшал боевой шрам, и он по-прежнему чувствовал себя вторым лишним.
– На улице сегодня так похолодало, вы не представляете! На карнавал придется надевать плащ, а я столько шила это…