– Я была на ее месте, – сложила салфетку вдвое, потом вчетверо, потом вшестеро. И еще. И еще, пока она не превратилась в моих руках в крошечный тугой комок. – Когда мы с Анри только познакомились, я была влюблена в другого мужчину. Немногим более пяти лет. А потом узнала, что он женат.
Ну ладно, у лорда Фрая не было жены, но я этого знать не могла. Точно так же, как не могла сейчас остановиться: меня прорвало.
– Тем не менее я не побежала знакомиться с его женой, не стала его преследовать и жаловаться всем подряд.
Если после выпада Анри стало тихо, то как же стало сейчас? Софи замерла с зажатым между пальцами кексом: хотя я просила ее пользоваться приборами всегда, она умудрялась нахвататься послаблений и начинала вести себя как ребенок, не знающий слова «манеры». Лорена сверкала глазами, Энцо что-то рассматривал на дне своей чашки, и только Анри мягко накрыл ладонью мою руку. Салфетка выскользнула из пальцев и принялась раскрываться, как цветок. Тихонько скрипнуло кресло, когда синьор Фьоренчелли мягко подался назад. Его жена шмякнула сливочницу о поднос, а затем принялась так яростно помешивать кофе, что звон ложки напоминал бой маленьких часов.
Мне же стало дико стыдно. Да что со мной происходит на самом деле? Раньше я скорее язык под корень отгрызла бы, чем сказала такое, а теперь вот… Стыдно было настолько, что хотелось провалиться под пол или даже глубже. Останавливало только то, что тут вода повсюду. Вскочить и убежать из-за стола помешала матушкина муштра. Я продолжала сидеть с расправленными плечами и ковырять ложечкой кекс, с каждой минутой все больше и больше отдаляясь от этой комнаты.
Неожиданно Анри вздернул меня со стула и усадил к себе на колени.
– Пусти, – зашипела я ему на ухо, стушевавшись еще больше. – Ты что творишь?
– Я люблю тебя, – сказал так громко, что вздрогнули все.
Прежде чем успела возразить, муж спеленал меня объятиями, не позволяя вырваться.
Энцо хмыкнул в усы и вернул пустую чашку на стол. Подхватил взвившуюся вихрем жену и повторил трюк Анри, из-за чего кресло жалобно скрипнуло и качнулось назад. Лорена взвизгнула и вцепилась ему в плечи.
– Сумасшедший!
– А я люблю тебя, – заявил от души. – Воробушек мой боевой.
– Воробушек?! Ах ты голубь драный!
Дочь залилась смехом. Лорена пару минут отбивалась от мужа, пытающегося сгрести ее и подтянуть к себе ближе, полотенцем. Но потом сдалась, широко улыбнулась и положила голову ему на грудь. Глаза Софи радостно сверкнули, она подскочила из-за стола и бросилась к нам.
– А я? А меня? Меня кто-нибудь любит?
– Я люблю, – со смехом втянула дочь себе на колени.
– И я, – Анри наигранно-тяжело крякнул, из-за чего рассмеялись уже все.
– И я, – хором откликнулись Лорена и Энцо.
Посмотрели друг на друга и обменялись понятными только им нежными улыбками.
– А не пойти ли нам прогуляться? – предложил синьор Фьоренчелли. – Погода вон какая стоит.
За последний год я сменила столько домов, что к этому никак не получалось привыкнуть. Или просто не хотелось – знать, какие половицы откликаются в спальне скрипом, как шумит ветер в дымоходе или как шуршат занавеси, когда приоткрываешь окно. Поэтому я с размаху и наступила на самую скрипучую часть пола в спальне, старательно прикрытую ковром, но от этого не менее коварную. И Анри сразу открыл глаза. Теперь уже неизменно золотые, как его опасная сила.
– Тереза, что случилось?
– Мне просто захотелось пить.
Ну ладно, мне безумно захотелось пить, поэтому я спустилась, взяла самый большой графин, который только нашла. Жадно выпила столько, сколько смогла, словно жидкий лед глотала. Добавила до краев и притащила наверх, потому что жажда не становилась тише, только усиливалась.
– Ты могла бы попросить меня.
– Ты спал. Что я, за водой дойти не смогу?
Он только головой покачал, поднимаясь и принимая из моих рук графин. А потом нахмурился и дотронулся до моего лба.
– У тебя жар.
– Правда?
Удивление вышло вполне искренним, потому что я не чувствовала себя плохо. Даже потянулась пальцами ко лбу, но пальцы тоже были горячими, и ничего из этой затеи не вышло.
– Серьезный.
Светильник разгорелся быстро, и Анри помрачнел еще больше.
– А ну-ка, давай в постель. Живо.
На всякий случай заглянула в зеркало: оттуда на меня посмотрела красненькая я. С сумасшедшими глазами, раскрывшимся во всю радужку зрачком и пересохшими губами, очерченными яркой каймой. Пожала плечами, но все-таки легла. И впрямь странно: когда у меня случался сильный жар, я едва могла подняться. Мутило и болела голова, сейчас же я чувствовала себя легкой, как перышко, разве что немного пьяной.
– У тебя что-нибудь болит?
– Ничего, – хмыкнула я. – Только голова кружится. Капельку.
– Нужно пригласить целителя, – Анри принялся одеваться.
При этом муж выглядел таким встревоженным и серьезным, что я невольно улыбнулась.
– Это всего лишь жар. Должно быть, не стоило снимать накидку.
Обманчивое маэлонское солнце сегодня припекало так сильно, что я и впрямь сначала расстегнула все пуговицы, а потом вручила плащ Анри. И шляпку тоже – такое тепло, как здесь, мне было в новинку. Шутка ли, посреди зимы гулять в одном платье и наслаждаться по-весеннему легким ветерком. Синьор Фьоренчелли рассказывал, что через недельку-другую, после череды солнца и дождей наступят короткие заморозки, а спустя месяц деревья переоденутся и порадуют нас цветением.
– Всего лишь? Да ты вся горишь.
– Ох, граф, не занудствуйте. Лучше идите сюда.
Муж сложил руки на груди, а я показала ему язык.
– Обещаю, что если простыни начнут дымиться, мы позовем целителя.
– Тереза, это не смешно.
– А по-моему, очень.
Я хихикнула и похлопала ладонью по покрывалу.
Анри все-таки подошел, но только после того как принес холодной воды и полотенец, одно из которых водрузил мне на лоб. И оно оказалось просто ледяным! Бр-р-р! Я сбросила его раньше, чем муж успел опомниться.
– Ты что, хочешь меня заморозить?
Вместо ответа полотенце вернули на место, после чего я в полной мере осознала суть слов «ты вся горишь». По сравнению с ним я казалась камином, который нерадивая служанка забыла потушить. Не только голова, но и все тело: грудь, живот, руки, ноги и кончики пальцев полыхали, словно я вышла из костра. Ткнув себе в ладонь, увидела белое пятно, которое стремительно сужалось и наконец уступило место «горению».
– Тереза, это ненормально, – муж принялся меня разворачивать, чтобы намочить сорочку. – Тебе нужно…
Представив, что меня сейчас завернут в этот ледяной кошмар, я взвизгнула и принялась отчаянно вырываться. Причем с силой, которой у тяжело больной быть ну никак не должно. От неожиданности руки мужа разжались, а я отползла на его половину кровати.
– Не смей, – прошипела, стягивая завязки на груди. – Мне же холодно!
– И хорошо! Тебе нужен холод, жар нужно срочно сбить. Поверь мне, я знаю, что говорю.
Он действительно знал: такого жара, как у него во время приступов золотой мглы, я еще ни у кого не встречала. Даже когда мы поссорились в Лигенбурге и меня зацепило силой хэандаме. Хотя тогда мне тоже дико хотелось пить. Прекрасно понимаю, что жар нужно срочно сбить, но завернуться в дикую, мокрую, ледяную сорочку? Бр-р-р, нет уж, спасибо, не надо. Я лучше сама как-нибудь. Силой, например, воспользуюсь.
Поскольку Анри был настроен решительно, ушла на грань и соорудила из тьмы подобие легкой ледяной корочки на собственной коже. Она жглась, как сумасшедшая, но по крайней мере от нее не хотелось выпрыгнуть из тела, как после тряпочки с водой.
– Вот, – показала ему руку, – доволен? Немного магии, и ничего больше не надо.
– Теперь я не смогу тебя обнять.
– Можно подумать, обниматься в мокрой насквозь сорочке было бы приятнее.
Анри сел рядом, я же дотянулась до воды и выпила еще парочку стаканов. Чувство было такое, что она высыхает во мне, не успевая добраться до желудка.
– На кого я сейчас похожа? – спросила, вытянув ладонь.
Мельчайшие кристаллики тьмы поблескивали на коже серебром, из-за чего казалось, что меня затянули в невесомую полупрозрачную вуаль, в точности повторяющую контуры тела. Вместо ответа Анри поднес ко мне зеркальце: бледная кожа мерцала искрами, как у обитателей недр морских. Сквозь сорочку с длинными рукавами видно было каждый изгиб тела, глаза манили провалами тьмы. Жуть да и только.
– Ты прекрасна.
– Ну да. Из меня получилась бы отличная натурщица для полотна «Смерть во всей красе».
– Если бы Смерть была похожа на тебя, люди перестали бы ее бояться.
Я откинулась на подушки, с трудом удержавшись от желания коснуться его руки: неизвестно, как мгла отреагирует на мои «целебные» процедуры. Хотя как раз известно, и это пугало гораздо больше жара. По-хорошему, ему даже рядом со мной находиться сейчас не стоит: черты лица стали острее, а золото в глазах ярче. Ох, если бы только знать способ, как заставить силу хэандаме отступить. Каждый раз, когда я уходила на грань, думала об этом. Но если бы такой способ существовал – разве не знал бы Анри о нем? Ведь он изучал свою силу не только по книгам.
– Тереза?
Пальцы его почти коснулись моего подбородка, замерли в каких-то дюймах.
Надо срочно сменить тему, пока он не прочитал мои мысли. Как делал это частенько, просто заглянув в глаза.
– Ты никогда не называл Лорену и Энцо мама и папа?
Он заставил себя отвести руку. Покачал головой.
– Почему?
– Потому что мои родители погибли.
– Но ведь они стали для тебя семьей.
– И я им за это благодарен.
Теперь муж смотрел в сторону окна, где тени от неяркого света расплескались по бесцветным сейчас обоям. А я вдруг поняла, что не могу вспомнить их настоящий цвет.
– Софи тоже никогда не назовет нас мамой и папой.
Он повернулся.
– Она любит нас.
– Ты прав. Но мне хотелось бы верить, что из меня получится мама… а не просто Тереза.