Когда Джакетт спросила, стоит ли топить камин в ночь, я отказалась.
Чем холоднее, тем меньше намеков на присутствие призрака.
Ворочаясь под двумя слоями покрывал, молилась Всевидящему, чтобы поскорее настало утро, а следом и день. Чтобы Эльгер пришел и озвучил свой приговор, каким бы он ни был. С такими мыслями провалилась в тревожный, беспокойный сон, а проснулась от того, что Эльгер все-таки пришел.
Но не тот.
Спросонья не сразу поняла, почему мои волосы шевелятся как змеи. А когда увидела перебирающие их пальцы, проснулась окончательно.
Эрик сидел рядом, и взгляд его – наполовину отсутствующий, скользил по контурам моего тела под покрывалом.
– Отойдите от меня, маркиз, – приказала холодно.
– Не виделись всего несколько месяцев, и уже снова маркиз? – Он потянулся к моему лицу, но я хлестнула его по руке. – Ай! Больно же. Не могла ты поспать подольше?
Сделав обиженное лицо, потер запястье, но все-таки поднялся.
– Ты такая милая, когда спишь. Неужели совсем не соскучилась?
Светлые глаза в темноте сверкнули золотом. Привычная безуминка растворилась в золотом ободке, заставив сердце болезненно сжаться.
– Что тебе нужно?
– Просто поговорить. Веришь? Я ведь знал, что ты придешь. С той самой минуты, как золотой мальчик оказался в подземельях, а папочка рвал и метал из-за того, что упустили тебя. Я бы сказал ему, чтобы не волновался, но когда его светлость бесится, он такой мерзкий, смотреть приятно. Бешеный ястреб, который пытается клюнуть побольнее.
– Убирайся, – сказала холодно, – вон!
– А ты все-таки помогла мне, Леди Смерть, – не обращая внимания на последние слова, он прошелся по комнате и снова опустился на край кровати. – Но лучше бы эта болтливая гниль истлела подчистую. Задолго до того, как начала трепать своим разлагающимся языком.
Эрик сложил ладони лодочками, одна к другой. Знакомый жест, повторяющий отца. Вот только глаза его сейчас вспыхнули злым, безумным золотом. Губы кривились, превращая лицо в маску безумца: ту, что долгое время снилась мне по ночам после случившегося в Лигенбурге.
– Хочешь знать, что моя мать думала обо мне?
– О чем ты? – Подавив желание отползти на другой край кровати, резко выдернула из-под него покрывало. – Нам ничего не удалось узнать.
– Ничего, – рассмеялся он. – Почти.
Эрик достал из-под камзола перетянутую лентой книжицу и швырнул на кровать.
– Дневник мамочки. То немногое, что от нее осталось.
Я замерла.
– Откуда он у тебя?
– Пятая половица справа, помнишь? – Его шепот звенящей яростью вспорол тишину. – Сначала я не обратил на это внимание, но у меня было время подумать. Много времени. Я вспоминал ту ночь снова и снова, каждый зловонный выдох этой мерзостной твари. Пока не понял, что это подсказка. Подсказка, которая не имеет отношения к ее психам. Мамочка прятала свои записи под пятой половицей, справа от кровати. В комнате, в которой испустила дух. Безумная лживая тварь!
В словах Эрика было столько ненависти, что я невольно отшатнулась.
Он подхватил книжицу рывком, второй рукой зажигая магические светильники. Волна магии прокатилась по комнате: искра вспыхивала за искрой, полупрозрачная материя оболочки запечатывали их одну за другой – до той поры, пока в комнате не стало светло, как в летний полдень. Мне даже захотелось прикрыть глаза, но Эрик не позволил: пролистав страницы так, что часть из них чудом не порвалась, сунул книжицу мне в руки.
– Читай, милая.
Меньше всего мне хотелось разговаривать с ним. Меньше всего хотелось окунаться в погребенное под годами прошлое Катарины Эльгер и ее жизни, которая представлялась мне далекой от счастья. Но все-таки что-то заставило меня опустить глаза:
«Меня называют сумасшедшей. Сложно остаться в своем уме после того, что мне довелось пережить. Эрик – сын чудовища. Дитя насилия, хотя я добровольно отдала себя в руки его отца. Я стараюсь думать о нем иначе, но не могу. Смотрю на него и пытаюсь найти в своей душе хоть каплю любви или сострадания, но чувствую только ненависть. Мне хочется выжечь этого ребенка из своей жизни, как последнее напоминание о предательстве наших с тобой чувств. Ты ушел, не догадываясь ни о чем, и за это я благодарна судьбе…»
Порыв ветра взметнул страницы, распуская их веером. Дневник вылетел из моих рук и впечатался в стену с такой силой, что страницы посыпались одна за другой. С замиранием сердца смотрела на бегущие по призрачной фигуре огненные сгустки, сил которых не хватало, чтобы испепелить несчастную книжицу. Лорд Адриан метнулся сквозь стену с такой силой, что призрачная цепь натянулась. Стоило немалых усилий удержать его в пределах комнат.
– Мы здесь не одни, Леди Смерть, верно?
Эрик оперся руками о кровать и подался ко мне. Лицом к лицу.
– Кого ты с собой притащила?!
Прежде чем я успела отойти от обрушившихся потрясений, меня оглушило следующим. Характерные завитки у заглавных букв, изящный наклон и сильный для женской руки нажим. Мне казалось, что я схожу с ума, но этот почерк был мне знаком.
И он не мог принадлежать Катарине Эльгер.
Потому что это был почерк Николь Феро, графини де Ларне.
Оттолкнув Эрика, бросилась к валявшемуся у стены дневнику. Мне нужно было что угодно – что угодно, чтобы опровергнуть догадку, которая сейчас сводила с ума. Подхватив рассыпавшиеся страницы, перебирала их одну за другой.
«Мой мир превратился в кошмар с того самого дня, когда он обратил на меня внимание. Если бы я знала, к чему это приведет, если бы могла предугадать… Но он обещал, что оставит меня в покое. Оставит в покое нас, позволит мне быть с тобой, не станет тебя преследовать, если я подарю ему сына. Сына, чья кровь будет гореть огнем золотой мглы».
Сунула листок в обложку, за ним второй, третий, четвертый…
«Когда начинает казаться, что мне все равно – все равно, что будет с этим ребенком, меня охватывает стыд. Но я знаю, что мое искупление – жизнь. Жизнь в этом ужасном месте, вместе с ним и с его отцом. Расплата за ложь и за малодушие, за невозможность просить прощения у тебя. Симон говорит, что не мог произвести на свет такую никчемность. Что если я добровольно уйду вслед за тобой, жизнь этого ребенка превратился в ад. Правда в том, что он действительно его сын, но никто не заслуживает такого. Ни одно живое существо, даже тот, кого быть не должно…»
Нет, нет, нет не может быть!
Снова и снова цеплялась взглядом за завитки у заглавных букв, натыкаясь на знакомый наклон. Наверное, я бы так и сидела, как одержимая перебирая страницы. Не чувствуя тянущего по коленям и спине холода, если бы Эрик не положил руки мне на плечи.
– Так кого ты с собой привела, милая? – наклонившись к самому уху, спросил он.
Я вывернулась из его рук и вскочила, прижимая дневник к груди.
– Никого.
– Да неужели? – Эрик прогулялся до портьер, за которыми скрывался вход в ванную комнату. – Закрыта. Или здесь есть потайная дверь, которая создает сквозняк… Больше похожий на ураган.
Повернулся на каблуках к той, что вела в гостиную, и тоже была плотно прикрыта.
– Или кто-то лжет. Одна леди лжет. Ставлю на второе. Осталось только понять, зачем.
Он подпер подбородок рукой и насмешливо смотрел на меня. Я же судорожно пыталась сообразить, что сказать. Говорить с Эриком было чистейшей воды самоубийством, не говорить теперь – еще большим. Он ненавидит отца, но еще больше ненавидит Анри. И если на миг представить, что сложившееся в моей голове правда, то ненавидит он собственного брата. Брата по крови, возможно, поэтому, золотая мгла не убила его магию, а превратила в того, кем он является сейчас. Я бы хотела, чтобы это было ошибкой, но все указывало на мою правоту. Да и с чего бы лорду Адриану так яриться, если это был дневник Катарины Эльгер? Нет, он узнал почерк жены.
Так же, как и я.
– Так и будешь молчать, Леди Смерть? – Эрик снова приблизился. – Я тебя не узнаю. Впервые вижу такие глаза… даже тогда, в Лигенбурге, ты смотрела иначе. Что изменилось сейчас?
– Многое, – разлепив помертвевшие губы, выдавила я.
Понимая, что скрыть от него правду не удастся.
Эрик ненавидит Анри, но если узнает о том, что узнала я…
Что он сделает тогда?
– Когда я увидела этот дневник, не смогла совладать с собой. У меня прорывается магия. – Я подняла руку, чтобы сияние алаэрнита было видно отчетливее: сейчас, при ярком свете он лишь слегка мерцал. Искры играли в гранях камня. – Прорывается во время сильных потрясений, потому что я в положении. Здесь больше никого нет, только мы с тобой. И… мой ребенок.
Лицо его исказилось – брови приподнялись, уголки губ, напротив, опустились.
Дикая, злая насмешка, столь похожая на ту, что я видела в Лигенбурге, застыла в глазах. Он шагнул ко мне вплотную, обдавая безумием.
– Вот, значит, как, – процедил он.
Кивнула. Не двигаясь с места.
– Не смогла совладать с собой, – Эрик положил руки поверх моих и потянул дневник на себя, – из-за откровений моей матушки? Раньше ты не отличалась подобной сентиментальностью, Леди Смерть. Или ты увидела что-то, что я не вижу. Или ты отменно лжешь. Чего за тобой раньше тоже не замечалось, но все мы меняемся, не так ли? Давай-ка немного освежим твою память.
Он коснулся ладонью воздуха перед моим лицом, и по комнате побежали изумрудные искры, расцвечивающие пространство. Ядовитая зелень коснулась подола ночного платья, плавно его обтекая, заполняя собой все пространство, как воздух. Пока не добралась до призрачной нити, протянувшейся от меня в стену и удерживающей лорда Адриана. Эрик приподнял брови.
– Вот это фокус, правда? – он улыбнулся. – Кто это у нас там?
Повторяя нить пальцами, почти касаясь ее, приоткрыл дверь в гостиную и вышел. Слушая гулкие удары сердца, немного сдвинулась вправо. Глядя как по тонкому поводку бежит магия искажений. Как на моих глазах в насыщенном ей пространстве гостиной отчетливо выделяется призрачный контур, рассыпающий огненные искры. Зеленоватое свечение полыхнуло ярче и теперь медленно таяло.