– Прекрати! – закричал Джастин.– Ты убьешь себя, Цес! Хватит! Гоар, скажи ей, чтобы она перестала!
– Пусть работает,– хмыкнул Гоар.– На что она еще годна?
Цесарея вздрогнула, опустила руки, покачнулась и медленно осела на землю.
Дарган ощущал странный жар – не в груди, нет, а там, где под одеждой был спрятан медальон.
«Свет души» выпил у девочки слишком много силы»,– подумал Дарган и поволок Бешеному очередной труп.
Прежде чем совсем стемнело, сектанты собрали трофейное оружие. С рыцарей сняли латы и, связав в два тюка, приготовили ношу для коня убитого Нигеля. Если бы рядом был храм, несомненно, этого рыцаря Всевышний поднял бы из мертвых. Ему теперь как никогда нужны бравые вояки. Но вдали от города подобной милости командир был лишен. Его тело сектанты закидали обломками скал, которыми после боя была усыпана вся площадка. Отдавать труп на корм своему коню Дарган не стал из уважения к рыцарскому званию погибшего.
Все мечи и лук следопыта с его колчаном завернули в плащ Нигеля и связали ремнями. Луки несчастной пехоты Ирг и Меченый переломали, соревнуясь, кто быстрее сладит с жалким оружием. Потом под хохот остальных козлоголовых переломали стрелы.
Следопыт заметил, что алкмаарец с минуту постоял над вьюком с оружием, потом наклонился и коснулся плаща чем-то белым, какой-то кругляшкой, издалека похожей на амулет, губы Даргана шевельнулись. Алкмаарцы все до одного колдуны, неудивительно, что парень прошептал заклинание.
Дарган поднял голову и встретился взглядом с Ренардом. Несколько мгновений он так и стоял, полусогнувшись, будто о чем-то раздумывал. Потом распрямился и направился прямиком к пленнику.
– Не вздумай трогать сверток,– прошептал Дарган, протягивая Ренарду флягу с водой.– Коснешься плаща, останешься без руки. Схватишься за рукоять меча без позволения – умрешь.
Глава 17
Спустилась ночь, и двигаться дальше отряд не стал. Сектанты развели костер. Возле огня нашлось место и победителям, и побежденным. Лишь Дарган сидел в стороне, инстинктивно опасаясь пламени. Да, его плоть не гнила, но огонь мог случайно коснуться кожи, сжечь руку или ногу, а Дарган даже и не заметил бы. Время от времени Дарган проводил пальцами по лицу – удивительная вещь получилась: все мелкие порезы и царапины, заклеенные смолой и составом Тагана, после магического излечения исчезли в один миг. Да и следов от стрел не осталось. Дарган сел к костру спиной, распустил завязки нагрудника и извлек из-под одежды и доспеха медальон. Тот светился в темноте, будто Дарган держал на ладони маленькую звезду. Каждый раз медальон светится каким-то особым новым светом. Сейчас он как будто помигивал, играл…
– Покажи мне его… можно посмотреть? – Рядом остановилась Тейра – Дарган и не заметил, как она приблизилась.
– Нельзя! – крикнул он почти грубо и спешно спрятал медальон под одежду.
– Что с тобой? – Тейра обиженно заморгала.
– Я сказал – нет! – рявкнул Дарган, злясь на себя за свою непонятную злобу.
Тейра повернулась и побежала к костру, закрыв лицо руками.
Даргану показалось, что она плачет.
Демонолог долго прикидывал, что делать с пленными. Мраморная горгулья, сидя на макушке скалы, сторожила лагерь. Ее круглые, как у филина, глаза одинаково хорошо видели и днем, и ночью. Но все же в темноте под покровом леса кто-то из плененных мог ускользнуть. Посему Идразель связал всех мужчин веревкой, а Дарган наложил на нее заклинания, чтобы нельзя было веревку перерезать ножом.
Несвязанными остались Цесарея и Торм. Цесарею Демонолог просто-напросто поручил заботам Тейры, а мальчишка его мало волновал. Захочет удрать – пусть удирает, одним ртом меньше. Но Торм сидел возле Ренарда как привязанный. Заметив сию преданность, Ирг послал Торма за хворостом. И не ошибся – мальчишка набрал охапку сухих веток и вернулся к костру.
Меченый с самого первого дня в отряде был за повара. Вскипятив воды, он насыпал в медный котел крупы, бросил туда копченые ребра, добавил пряной травы, что нашел тут же, на склоне холма. Он беззастенчиво выпотрошил припасы пленников, обнаружил там пару луковиц, репу, крупу и тут же добавил все в похлебку. Из нехитрого скарба имперцев Ирг конфисковал миски и деревянные ложки. Похлебку стали разливать поровну всем – и сектантам, и пленникам.
– Надеюсь, вы кормите нас не тем же, чем Дарган своего коня,– заметил Ренард, снимая пробу.– А ничего, есть можно. Хотя я бы добавил сюда немного змеиного яда и волчьих ягод.
Торм тоже потянулся ложкой к котлу, но тут же получил по затылку от Гоара.
– Оруженосцы едят последними! – объявил Гоар.
– Не трогай парня! – прорычал Ренард.– Мы все теперь в плену и должны помогать друг другу.
– Мы в плену, но рыцари не как все. Может, этот оборвыш – твой незаконный сынишка? – хмыкнул Гоар.
– Чтоб тебе обожраться и лопнуть,– пробормотал Торм, глотая слезы и ковыряя ложкой землю возле костра.– Я найду эликсир силы, потом эликсир неуязвимости, потом…
– Цесарее двойную порцию! – объявил Джастин.
Он ловко выхватил из котла на миг оставленный «поваром» половник, и наполнил монахине миску до краев.
– Да я не хочу… мне и не съесть столько,– принялась отнекиваться девушка.
– Ешь и без всяких не хочу! – приказал Джастин.– Ты на нас столько сил израсходовала, просто ужас!
Цесарею он опекал с преданностью брата – как будто в самом деле уверился, что она его пропавшая сестренка.
Тейра налила Даргану его порцию и поднесла, поклонившись. Так кланяются женщины Алкмаара, поднося тарелку с едой хозяину дома. Алкмаарец грустно улыбнулся: вскоре все традиции его родины будут утрачены – никто уже не поклонится так, как только что это сделала Тейра, никто не кивнет в ответ, как это сделал Дарган, принимая еду так, как принимают самое драгоценное подношение.
Кажется, девушка мгновенно простила алкмаарцу его недавнюю грубость.
– Он что, тоже будет есть? – изумился Гоар, которого монахиня кормила с ложечки из своей же миски. Он дернулся, она неуклюже ткнула говорившего в губы, и тот ударил ее по руке.– Осторожнее! Ты же меня обожгла. Нет, я не могу вкушать пищу, глядя, как этот труп заливает в себя похлебку.
– Не смотри,– пожал плечами Ренард.– Или не ешь.
– А ты можешь? – Гоар задохнулся от возмущения – и тут же закашлялся.
Цесарея вовремя убрала подальше миску с едой, иначе он бы ее опрокинул.
– Я могу,– невозмутимо отозвался Ренард.– Конечно, могу. Я же бывал в Алкмааре. У них предки садятся с живыми за стол. Иногда приглашенных мертвецов бывает куда больше, чем живых. А у нас всего лишь один мертвец. Да и тот выглядит вполне прилично. Как будто его только что прикончили. Свежачок.
Дарган улыбнулся. При всей язвительности, шутки Ренарда его не оскорбляли.
– Впервые вижу, чтобы проклятые спелись с кем-то из нежити,– заявил Гоар, наконец, прокашлявшись.
– Все мы люди,– невозмутимо заметил Ренард, под шумок наливая себе из общего котла добавки, а затем щедро наполняя миску сидевшего рядом Торма.
Парень мгновенно заработал ложкой.
– Нет,– сказал Дарган, решив подыграть следопыту.
– В прошлом люди… – уточнила Тейра.
– Нет. Даже не в прошлом.
– Нет? – изумилась Тейра.
– Мы не люди, не проклятые и не нежить.
– А кто же? – спросил Джастин, угодив в нехитрую ловушку.
– Переодетые эльфы.
– Что, листогрызы? – изумился Гоар, тоже приняв сказанное Дарганом за чистую монету.
Меченый расхохотался и подмигнул. Торм подавился похлебкой и едва не разлил себе все на рубаху.
– Грызем листья, все грызем листья! – захохотал вдруг Ирг.
Идразель посмотрел на смеющихся с подозрением. Нет ли в этом подвоха – втереться в доверие, ослабить путы и бежать. Но нет, веревка держала пленников прочно, каждый узел на ней Дарган скрепил магическим заклинанием. Иногда очень полезно иметь под рукой алкмаарца – они все природные маги.
Когда алкмаарец наклонился, устраиваясь на ночь, из-под одежды выскользнул медальон и, свесившись на цепочке, сверкнул как-то по-особому ярко. Как будто не свет костра в нем отразился, а яркий солнечный луч. Алкмаарец спешно убрал талисман. Но было поздно. Меченый хищно облизнулся, но тут же с постным видом опустил глаза и спрятал руки под мышки, будто сильно замерз.
До того как стать сектантом Меченый был вором. Но только не имперским вором из Серой Гильдии, а самым обычным воришкой. Он всю жизнь крал, с того момента, как себя помнил. В детстве внешность у него была ангельская – голубые глаза, золотые кудряшки, пухлые щечки, так, наверное, выглядели те коварные ангелы, что подначили людей устроить в Невендааре хаос и «подставили» наивного Бетрезена. Новоявленный ангел крал все, что попадалось под руку, и едва лишь замечал тугой кошелек на поясе торговца или золотую цепочку на женской шейке, то уже не мог удержаться от соблазна. В его родном городе за кражу полагалось отрубать руку. Мальчишку поймали на базарной площади в тот момент, когда он срезал с пояса жены мясника вышитый золотом кошелечек. Меченому в ту пору было девять лет, и сама пострадавшая, поначалу отвесившая маленькому вору звонкую оплеуху, узнав от стражника о грядущем наказании, испугалась и прослезилась даже, взглянув в небесно-голубые глаза преступника. На суде сердобольная горожанка попросила заменить страшную кару поркой и наказанием в виде года работ. Судья учел ее просьбу, конфисковал кошелек вместе с содержимым в счет судебных издержек, а Меченого (тогда его звали как-то иначе, кажется, Попрыгунчиком) отправили работать в лавку к супругу пострадавшей, мяснику, искупать причиненный семье урон. Разумеется, после хорошей порки. Поскольку палач милосердием не страдал, парнишка дней десять провалялся в постели.
Оправившись настолько, что задница перестала саднить, и можно было хлебать наваристый суп из костей и требухи сидя, а не стоя, мальчишка тут же украл кошелек госпожи, у ее супруга мула, у подмастерья – медную бляху со знаком цеха, а напоследок прихватил с кухни жареного поросенка. Попрыгунчик собирался стащить и живого, да только розовый негодник в своей клетке визжал так истошно, что тут же выдал бы вора.