Город спал. Если на проспекте Петра Первого стояли электрические фонари, то уже Мещанскую, лежащую перпендикулярно проспекту, освещали керосинокалильные. Дневная жара спала, и с моря дул бриз.
Одноэтажный дом профессора особыми изысками не отличался. В таких, обычно пятикомнатных, в Ставрополе живут мещане, учителя и небогатые адвокаты. Портьеры на окнах были задёрнуты, но сквозь узкие щели пробивался тусклый свет. Было видно, как профессор расхаживает по комнате. Его тёмный силуэт скользил по внутренней стороне штор. Лёгкий морской ветер болтал табличку на ручке двери с грозным требованием «Не беспокоить!».
Клим Пантелеевич стал под фонарём и щёлкнул крышкой золотого Мозера — без четверти десять. «Что ж, пожалуй, не стоит тревожить Поликарпа Осиповича в столь поздний час. Главное, с ним всё в порядке. Лучше загляну к нему завтра».
V
Утром, едва только Ардашевы покинули после завтрака ресторан и удобно расположились в креслах фойе, им навстречу устремился господин средних лет с бритым подбородком и завитыми кверху усами. Если бы не очки, он бы запросто сошёл за хлыща, изображённого на пачке папиросных гильз «Викторсон».
— Прошу прощения. Позвольте представиться: Африкан Ростиславович Бельский, служу письмоводителем в конторе «Общества Туапсинской железной дороги» и одновременно местный чичероне. В прошлом году встречал в порту императорскую яхту «Штандарт», императора видел, как вас.
— Большая честь! — воскликнула Вероника Альбертовна. — Присаживайтесь.
— О да! Благодарю вас, мадам.
— Э… запамятовал, простите, как вас…, — Клим Пантелеевич, вынул коробочку ландрина и отправил в рот жёлтую конфетку.
— Африкан Ростиславович, если вам будет угодно.
— Да-да… Так вот, а не в начале июля это было?
— Точно! Седьмого июля. Государь тогда принимал делегацию «Общества Армавиро-Туапсинской железной дороги» и приказал выделить из казны девяносто две тысячи рублей на реконструкцию старого и строительства нового порта.
— Помню-помню, облигации общества тогда взлетели в цене аж на пятнадцать процентов, — глядя куда-то сквозь собеседника немигающим взглядом, вымолвил присяжный поверенный, закрыл монпансье и убрал в карман.
Бельский невольно вздрогнул, точно его укололи цыганской иглой. Ему отчего-то явственно представилось, что он умер, и потому этот самодовольный господин просто его не замечает. Он закашлялся, судорожно вынул несвежий носовой платок, вытер рот и, боясь встретиться взглядом с Ардашевым, поднял глаза на Веронику Альбертовну и пролепетал:
— Готов помочь вам окунуться в волны впечатлений от окружающих красот. Если у вас есть пара свободных минут, я кратко обрисую местные достопримечательности.
— Мы не против, — за двоих ответила Вероника Альбертовна.
— Благодарю. Итак, у нас множество интересных мест. В урочище Кадоши имеется действующий старый маяк. Можно посмотреть, как он устроен. А если вы интересуетесь историей, то на шестой версте по Майкопскому шоссе, на горе, находится дольмен. Возможно, вам не доводилось бывать в горных аулах. Такая возможность у нас есть — Карповский аул на реке Агой. Кроме того, у нас немало интересных имений, и хозяева всегда рады гостям. Имение Квитко и барона Штейнгеля, «Каменка» Сахновского и «Клод`Аше» Голубева. На даче художника Киселёва, чьим именем названа у нас скала, гостили Чехов и Горький. А в восемнадцати верстах от города — женский монастырь. Вы надолго?
— Думаю, дней пять пробудем. Вода ещё не прогрелась для купания, но возможность подышать морским воздухом и оценить красоты побережья вдохновила нас на приезд, — пояснил присяжный поверенный и добавил: — Мы готовы воспользоваться вашими услугами, Африкан Ростиславович. Хотелось бы начать со старого маяка. Нам не придётся пробираться по лесной чаще, чтобы до него добраться?
— Нет-нет, доедем в коляске прямо до места.
— Вот и прекрасно. Тогда нам не нужно подниматься в номер.
— Я готов. Экипаж у гостиницы. Можем отправляться прямо сейчас.
— Вперёд!
Фаэтон на дутых шинах покатил по булыжной мостовой к горе Паук, что за старым портом. Когда дорога превратилась в серпантин, проводник начал свой рассказ:
— Сам маяк строили французы целых пять лет: с 1874 по 1879 год. Это самый старый маяк на побережье. Вообще же, французы получили подряд на строительстве нескольких маяков: здесь, в Сочи, Батуми, Поти и Сухуми. Но это не только маяк — это ещё и метеостанция. Понятное дело, что на ней удобно вести наблюдения за погодой, ведь высота горы над уровнем моря двадцать пять саженей[5], а сам маяк — шесть. Здесь определяют не только температуру и влажность воздуха, но и направление, и силу ветра, облачность и дальность видимости. Для этого метеостанция оснащена необходимым оборудованием.
Коляска подъехала к одноэтажному оштукатуренному белому зданию, сложенному, судя по всему, из пиленого камня. Здесь жила семья смотрителя, который и показался на пороге. А за ним выскочил босоногий мальчуган лет шести и уставился на гостей. Клим Пантелеевич вынул из кармана коробочку ландрина и протянул сорванцу. Тот выхватил её из руки Ардашева и убежал в дом.
— Вы уж простите проказника, малой ещё, — виновато вымолвил отец.
— Совершенно не стоит извиняться, — улыбнулся гость и спросил: — А можно будет взглянуть на саму лампу?
— Конечно-конечно, — ответил за смотрителя Бельский. — Прошу подниматься.
Ардашевы, проводник и смотритель преодолели все три поворота винтовой лестницы с деревянными перилами и оказались в главном помещении. Проводник был прав: круговой обзор позволял великолепно осматривать окрестности.
— Как видите, лампа керосиновая. Пока к нам ещё не протянули электрические провода, а корабельные аккумуляторные банки, во-первых, тяжелы, а во-вторых, их придётся слишком часто менять. Но тут главное линза. От простой сферической она отличается тем, что состоит из концентрических колец, каждое из которых представляет собой участок конической поверхности с криволинейным профилем и является элементом поверхности сплошной линзы. Как видите, у неё весьма приличный диаметр — более двух аршинов[6].
— Линза Френеля, — кивнул Ардашев.
— Совершенно верно. Замечу только, что вращается она с помощью вот этого специального механизма, который требует приличной мускульной силы.
— А за сколько миль виден свет маяка? — поинтересовался Клим Пантелеевич.
— За пятнадцать морских миль[7]. Это почти тридцать вёрст.
— Да, действительно, впечатляет, — вымолвила Вероника Альбертовна.
Спускаться по лестнице вниз было гораздо проще, чем подниматься.
Увидев колодец, Клим Пантелеевич попросил напиться. Хозяин достал из колодца ведро, вскоре зачерпнул медной кружкой воду и протянул гостю.
Утолив жажду, Ардашев спросил:
— Вода вполне пригодна для питья, хотя, конечно, не родниковая. Очищаете серебром?
— На дне находятся серебряные сетчатые пластины весом в один пуд. Собственность казны. Я отвечаю за их сохранность. — Смотритель смущённо спросил: — Простите, а как вы догадались?
Клим Пантелеевич пожал плечами и сказал:
— Если учесть, что маяк стоит на скале, то колодец с пресной водой должен быть пробит в камне и уйти в землю, по крайней мере, саженей на пять глубже, чем высота скалы, а это, всё вместе, не меньше тридцати саженей. А цепь у вас на ведре короткая, да и с крыши дома, как я заметил, отливы сходятся в одном месте, откуда уже по общей трубе вода поступает в бассейн. Что касается серебра — то это просто моё предположение.
— Совершенно точно могу сказать, что вы первый и единственный гость, обративший внимание на все перечисленные вами детали. До вас многие пили воду из колодца и вопросов никто не задавал, — признался смотритель.
Обратная дорога не заняла бы много времени, если бы Ардашев не попросил изменить маршрут так, чтобы попасть на проспект Петра Первого через Мещанскую улицу. Эта просьба несколько озадачила проводника, однако он не отважился спросить о причине такого решения. Солнце припекало, и Клим Пантелеевич ослабил узел галстука.
Когда фаэтон проезжал мимо дома профессора, присяжный поверенный заметил почтальона, бросавшего в прорезь дверной щели почтового ящика, несколько газет и конвертов. А в окне дома любимый кот хозяина рассматривал улицу и грелся на солнце. У входной двери стояли две молочных бутылки с бугельными пробками. Портьеры в комнатах были открыты.
Ардашев попросил кучера остановиться. Ничего не объясняя, он подошёл к входной двери и стал звонить в механический звонок. Кот тут же спрыгнул с окна и, судя по его громкому крику, подошёл к двери передней. Адвокат вновь повернул ручку звонка, опять послышался кошачий крик. И на третий звонок всё повторилось вновь. Клим Пантелеевич ещё раз бросил взгляд на окна и забрался в фаэтон.
— Простите, Клим Пантелеевич, вы ищите профессора Поссе? — спросил Бельский.
— Да, это мой старый знакомый. Хотел навестить, да всё никак не могу застать.
— Наверное, вышел куда-то, — предположил проводник и добавил: — После того, как в газетах написали о двух его выигрышах в лотерею, многие стали к нему относится не только с завистью, но и с подозрением. Профессор это почувствовал и замкнулся в себе. Вернее, замкнул себя в четырёх стенах и редко появляется на людях. В основном, сидит дома, а сегодня — надо же! — видно, решил погулять.
— Давай зайдём к нему вечером, — предложила Вероника Альбертовна.
— Обязательно.
У гостиницы Ардашев расплатился с возницей и щедро отблагодарил Бельского за поездку на маяк. Завтрашней экскурсией была выбрана прогулка в Карповский аул. Чичероне обещал в девять утра ожидать Ардашевых в фойе отеля.
Вечером, после ужина, когда на улице уже стемнело, Клим Пантелеевич вместе с Вероникой Альбертовной отправились вновь навестить профессора.