— С Пыхом поговорить – это прямо в удовольствие, – согласился Янис. – А вот с его мамой у нас ничего такого. Я, может, и не прочь, да времени совсем нет.
— Изловчитесь – заверил Икен. – Оно видно, что срастается. И с работой поднастроишь, ты распланировать умеешь. Найдется шажок времени и на личное.
Вообще Янис не про то время, не про рабочее, говорил, ну да ладно. Было хорошо – после парной тело полегчало, чувствовало себя абсолютно здоровым, бодрым, даже, э-э, чересчур бодрым.
Старики парились по полной программе, с выходами на снег и иными старинными маневрами. Янис сбежал в контору. Тут уже чай был готов, сидел за столом Пых, важно размачивал в роскошном стакане припасенную для такого торжественного случая баранку. Баба Роза одобрительно погладила товарища механика по стриженой голове, но настояла, чтобы надел шапку. А Кира… сияла и светилась водительница.
Янис не мог поверить, что она действительно такая красивая. В кино актрисы определенно внешностью потусклее. И вовсе не от черно-белой пленки, а просто… вот даже стрижка мальчиковая идет Стрельцовой просто безумно.
Заявились распаренные красномордые железнодорожники, восхитились готовностью чая и стола. Оказалось, гости угощение не только Пыху запасли. Баба Роза торжественно сняла с тарелки накрахмаленную салфетку: печенье, не очень много – как раз по штучке на человека, но просто дивное, рассыпчатое, сладко-соленое.
— Да просто волшебство же! – восхищался Петрович, откусывая крошечными кусочками. – Волшебница вы, Роза, ударница выпечного труда!
— Гут получилоссь, – соглашалась немка.
Она внезапно разговорилась, Янис переводил. Оказалось, и дед бабки Розы был пекарем, и прадед, да и дальше в истории, видимо, одни пекари числились, уж в совсем дремучие королевские времена та семейная история уходила.
— Трудовая династия, – заметил Икен, разглядывая последний кусочек печенья. – Кормили простой народ испокон века. Были же мирные времена.
Не хотелось о войне говорить. Янис помнил, как в такие моменты ловко менял тему опытный Серый, намекнул, что железнодорожная кухня нуждается в инспекции опытного человека – бабушка Роза может умного насоветовать. Пых был полон энтузиазма – кухни и чайники он тоже любил смотреть.
Ушли старики и юный исследователь на кухню, а Ян с Кирой заглянули в официальное обиталище товарища механика.
— Тесно, – оценила Кира, вовсе не глядя на комнатушку.
— Да что там, пришел-упал. Для меня и будильника места хватает. Хорошо, починил будильник, не подводит, – пробормотал Янис, утопая во взгляде близких черных сияющих глаз.
— Тесно, да. Но нам бы хватило. И будильник бы поместился, – прошептала Кира. Руки ее обвились вокруг шеи механика….
…Вообще не так. Янис в ошеломлении перевел дух. Словно два разных действа сдуру одним словом «поцелуй» назвали. Или Вильма нарочно этак странно целовалась?
Чудо повторилось. Губы Киры – уверенные, чарующие, нежно-настойчивые, не обманывали.
— Кира, я от тебя с ума сойду, – прошептал Янис.
— Сходи, – согласилась черноглазая богиня. – Я-то от тебя точно спятила. Гад ты хладнокровный.
— Так нельзя нам.
Янис точно знал что нельзя, но губы свое решали – снова целовались.
— Почему нельзя? – задыхаясь, прошептала Кира. – Потому что война? Потому что уйдешь? Дурак ты, Ян. Всё планируешь, учитываешь, по чертежу всё хочешь скрутить и собрать. А разве на войне всегда дело по чертежу и карте идет? Хочешь, я тебя сейчас на койку завалю? Хочешь! Но я уже умная. Я подожду.
Ян и сказать что не знал. Потому что снова целовался.
Ничего тогда не случилось. Кроме поцелуев. Вот ходили еще почту и груз принимать – тут Пых при виде громадного паровоза онемел на манер своей бабки-няньки. А когда загудело…
— Всё! Теперь к нам на «железку» прямая дорога, – посмеиваясь, заявил Степаныч. – Будем тебя, Пашка, ждать. И вы нас, Роза, не забывайте. Можно и без печений, чисто для беседы после баньки.
— Гут, – улыбалась немка.
Ехали обратно, Янис рассказывал про паровозы, Пых потрясенно ухал. Мелькали звезды и краткие воспоминания.
***
Снова навалились дела-заботы. Сломался трактор в лесхозе, на этот раз местные умельцы самостоятельно не управились, Янис три дня просидел у них, возясь с упрямым СХТЗ[3], потом с Серафимой в город за карбюратором ездили. Пришлось ждать, пока накладную подпишут на самом высшем распределительном уровне – дефицитная деталь шла поштучно, на всю область их единицы были. Зашли с Серафимой на рынок, Янис свернул в барахольный ряд. Водительша тактично отстала.
Вообще Янис не знал, что ему надо. Да и время еще оставалось – целых три месяца до перекомиссии, до ухода обратно к артиллерийской пальбе и тяжестям пулемета. Но промелькнут месяцы, и не заметишь. Хотелось на память что-то оставить. Может, и не нужно ничего оставлять, но хотелось. Но что?
Само на глаза попалось.
— Сколько за янтаринку? – потыкал пальцем механик.
— Сережка-то? Она одна, недорого отдам, – заверил мужик со слезящимися глазами.
Поторговались, Ян счел, что порядок соблюден, забрал висюльку с янтариком. Уже пряча покупку, глянул на небольшую книжку на прилавке- доске. На обложке были изображены два тепло одетых карапуза, похожих на чуть подросшего Пыха. Книжка называлась странно: «Чук и Гек».
Янис покрутил головой: гм, даже имена похожи.
— Про что книжка-то?
Продавец шмыгнул замерзшим носом:
— Наверное, про беспризорников. Но книжка хорошая, не сомневайтесь – вон как зачитали.
Янис открыл наугад страницу: «Тогда Гек надел валенки, приоткрыл дверь и вышел в коридор.
Коридор вагона был узкий и длинный. Возле наружной стены его были приделаны складные скамейки, которые сами с треском захлопывались, если с них слезешь. Сюда же, в коридор, выходило еще десять дверей. И все двери были блестящие, красные, с желтыми золочеными ручками»[4].
Довольно верно написано, жизненно, про спокойный и мирный довоенный транспорт. Должно быть, хорошая книга.
На пути с рыночка пришлось освобождать Серафиму – к ней намертво прицепились, уговаривая померить валенки. Янис вытащил водительницу из небольшой толпы.
— Не пойму, что ты его, нахала, слегка не пихнула? Не расшибся бы, горластый.
— Нехорошо пихаться, все ж мужчинка, – печально вздохнула прекрасная крупногабаритная особа.
У конторы Янис оставил водительницу читать вновь приобретенную литературу, пошел выбивать проклятый карбюратор. Выдали наконец. Загрузились, поехали.
— А книга-то хорошая. Там с телеграммой такое учудили… – сказала Серафима, прогревая двигатель. – Слышь, Ян, а тебе когда-нибудь настоящая телеграмма приходила?
— Нет, Сима, я сам вроде почтальона носился. Когда на мотоцикле был, так и побыстрее телеграммы.
Книжка оказалась действительно интересной, читали ее долго – почти до весны, поскольку получалось маленькими порциями, это когда все вместе собирались. Пых, открыв рот, слушал про тайгу и иные приключения, Ян смеялся мелким диверсиям книжных мальчишек, баба Роза протирала посуду или шила, слушала, укоризненно качала головой, а Кира с выражением зачитывала очередную страницу. А закончилась книжка очень правильными словами: «И тогда все люди встали, поздравили друг друга с Новым годом и пожелали всем счастья.
Что такое счастье – это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной».
Кира со вздохом закрыла книжку:
— Конец. А жаль, замечательно написано. И про счастье тоже.
Она повезла механика на станцию, а когда целовались в кабине, встав за заснеженным грузовым пакгаузом, сказала:
— Ян, тебе не кажется, что это глупо?
— Кажется.
— Ну, так и что? Ты на моей кровати на всю ночь не поместишься, что ли? Уже и баба Роза намекает.
— Нехорошо будет.
— Потому что на фронт уйдешь? Чтоб мы не привыкали?
— Э-э… ну, и поэтому, тоже.
— Или потому что обручен с этой… со своей, эстонской? Ты же честный, да?
Янис рассердился:
— Я честный. Приду и напрямую ей скажу. Да и какие там варианты? Молодые были, глупые. Родители подпихивали. Вот с этой стороны даже хорошо, что война началась – не успел я до конца сглупить. А вот со всех иных сторон – очень плохо, что война. Если уйду и не вернусь, вы горевать будете.
— Ты совсем дурак, Ян?! А так, если врозь живем – мы с Пыхом тебя мигом позабудем, что ли?!
— Э-э… Все же легче.
Кира сдернула с него шапку и довольно крепко стукнула ею по лбу:
— Что б завтра же переехал, балбес несчастный! Думает он, просчитывает, механик… чтоб…
— Завтра не выйдет. Послезавтра, – сказал Янис, отбирая шапку. – Вот я в дирекции буду…
— Причем тут дирекция? Я от тебя официальности требую? Чтоб женился? Печати в паспорте? Я просто не могу без тебя, дурака железного. Хоть чуть-чуть поживем. Это важно, понимаешь?! Иначе вообще ничего не останется.
Кира не плакала, но Ян, обнимая, чувствовал, что щека у нее влажная.
Через день был товарищ Вира-Выру у директора, после уточнения всякой текучки и подписания нарядов сказал:
— А еще, товарищ Косьян, я к Стрельцовым перееду. У нас чувство взаимное, да и вообще так удобнее будет.
Директор почесал карандашом седой висок, сунул письменную принадлежность обратно за ухо:
— Давно пора. А то ездишь туда-сюда, лишний пробег техники устраиваешь.
— Откуда он лишний?! Все равно же рейсы идут.
— Идут, – согласился товарищ Косьян. Я не в упрек, а к тому, что можно и еще немного времени и сил сэкономить. Слушай, Ян, раз уж разговор зашел. Давай, мы тебе «бронь» попробуем сделать? Я в Новокутске говорил, могут помочь. Ранение и болячка у тебя такие, что вполне можно и в тылу остаться, нет тут никакой симуляции. Тем более, для совхоза ты человек бесценный.