Порядком обезлюдела траншея – два взвода и пулеметы ротный отвел во вторую линию – там окопы были так себе, не особо обустроенные, но сейчас дадут глубину обороны. Рискованно, но этой ночью все рискованно. Зато бойцы знают, что прикрытие уж точно есть, не драпанут до момента.
Тихо. Даже дыхания сидящих рядом, прижавшихся к стене траншеи бойцов не слышно. Может и не дышат. И немцы беззвучны. Сколько их? Рота или больше?
Остановилось время. Нет часов, не висят ракеты, только вдали бахает артиллерия. Это ближе к Сычевке. А здесь не фронт, провал безмолвной тьмы. Только звезды над головой светят, да и те вполнакала.
Серега поправил ремень каски, смотрел вверх. Вроде ни о чем и не думал. Всё уже продуманно, менять и суетиться поздно. Отгадают тактическую хитрость немцы – капец первой траншее, закидают гранатами, ворвутся на флангах. Да и вторая вряд ли устоит. Но не должны, не должны. Ушли «иваны», за ручей отступили, оно же вполне вероятно.
Закричала птица где-то у Говенного. Серега вздрогнул, наверное, сотня людей вздрогнула. Немцам-то что – знай ползи, пыхти, попердывай. А тут жди, не дыши.
И что за птица с таким мерзким голосом?
Вот теперь было слышно – ползут. Невнятный шорох, дыхание. Даже вроде запах докатился – потный, удушливый, сладковатым дерьмом каким-то парфюмерным потянуло, опять с ноткой мертвечины. Наверное, мнится.
Гвардии лейтенант Васюк не знал, как выдержал. И как бойцы выдержали. Ротному все же проще – со своей группой ближе всего оказался, уже слышал врага. А на флангах… как молчать, когда вот-вот… когда нерв звенит, когда стрелять и орать тянет?
«Если обойдется, не буду трофейных сигарет брать» – решил Серега. «Вонючие они, да и вообще пора курить бросать. Предупреждали же врачи, с таким ранением – никакого курева. Нет, нужно здоровье беречь, нужно».
Шорох почти над головой. Ротный сдвинулся вдоль траншеи, плавно поднимая автомат. На фоне неба отчетливо обрисовалась тень: по плечи, башка в каске-кастрюльке, вертится, траншею рассмотреть пытается.
— Гут тут, камрад, гут! – заверил ротный, почти утыкая кожух автоматного ствола в подбородок немца.
Короткая очередь...
И началось…
Швыряли бойцы гранаты, лихорадочно сдергивая кольца. Взрывы за бруствером, автоматные очереди, крики боли и непонятный немецкий мат, понятный русский, длинные очереди станкачей и ручников из второй траншеи…
Решимости у немцев хватало – аж из горла хлестала. Прыгали следом за гранатами в траншею, падали на бруствере, в лужах на дне ревели дико, по-звериному…
А гвардии лейтенант Васюк не кричал – некем было командовать, да и невозможно. Бой шел уже в траншее, нет, не рукопашная, а огонь – кинжальный, на самых коротких дистанциях. Наших стрелков меньше, но знали родную траншею лучше, тут каждая нора, каждый поворот важны…
…Хаос. Вкус крови во рту, и второй диск уже наполовину пуст. Оказался ротный в блиндаже третьего взвода, с ним двое бойцов подраненных, младший сержант Садуллин рядом. Но у троих автоматы, да и гранат хватает.
…— Спокойнее, товарищи, без «полундры» и прочих чечеток, – хрипел Серега, расчетливо перебрасывая гранату верхом – недалеко, за поворот траншеи.
Бахнуло, закричали оглушенно. Стреляли и слева, и справа – держалась траншея. Пусть очагами, но держалась. Надрывались пулеметы со второго рубежа. Эх, была бы полноценная рота…
— Что-то не видать никого, – сказал залегший в дверях Садуллин. – Не высовывают роги.
— Наблюдай-наблюдай, высунут, – пообещал ротный. – Что там с диском?
— Один момент, заканчиваю, – заверил раненый, набивавший диск. – А вы, товарищ лейтенант, неужто и на флоте плавали?
— Там не плавают, а «ходят». Пришлось и мне, только очень коротко. Но море видел. Вот там, парни, было страшно, то да, так да, – сплюнул ротный.
— И когда вы все успе… – подивился Садуллин, но не закончил. Перед дверью упала граната, связной дал короткую очередь, откатился, захлопывая щелястую дверь.
Переждали взрыв, лейтенант Васюк пихнул прикладом ощетинившуюся занозами дверь, швырнули в отместку пару гранат.
Недалеко жутко кричал раненый немец – похоже, волокли его прочь от траншеи.
— Может, отходят, а? – вдохновился Садуллин.
Серега подумал, что вряд ли, считай, бой за траншею только начали. Но оказалось, действительно отходят немцы. Видимо, помогли наши пушкари, начавшие кидать снаряды к болоту – не особо много, и не особо точно – больше по лягушкам тамошним – но фрицам хватило.
Выставили наблюдателей, начали разбираться, приводить себя и роту в порядок. Потери были, но меньше, чем рассчитывал ротный. Немцы обстреливали, но пока из легких минометов – особого вреда не приносило. Тут и еще одна радость подоспела.
— Товарищ лейтенант, тут мы, дошли.
— Да ладно, старшина, ты?! – восхитился Серега. – Да еще с термосами?! Как прошел?
Оказалось, пришел и связной от комбата – приказывали начать незаметный отход.
Отходил ротным одним из последних – сзади только пулеметчики с «дегтяревым» оставались, постреливали-обозначали.
Чувства были сложные. С одной стороны, не немцы выбили – сами стрелки ушли, по приказу. С другой… оставили отличную, обжитую траншею фрицам, могилы оставили. Что там Тизатуллин и Гончаров, что другие лежащие думают?
Понимал гвардии лейтенант Васюк, что не те у него мысли: о живых обязан думать, не о мертвых. Но…
Опять отход, опять отступление. Пусть уходит рота с трофейным легким оружием, и немецких сигарет лейтенант в полевую сумку набил, не удержался. Но сколько можно отходить?
***
Отходили.
День за днем пятился, отбивался и уворачивался от гибели полк. Поредевшие роты «свели и уплотнили», сдал свою роту лейтенант Васюк, оказался в распоряжении штаба полка. Опять связной, или порученец – да фиг его разберет, не до формулированных назначений было. «Ты, Васюк, молодой, толковый, дуй к дивизиону, там по дороге еще можно проскочить. Дойти любой ценой, передать на словах…»
Доходил гвардии лейтенант Васюк. Живым доходил, такая это уж должность и задача – не передав приказ, умереть права не имеешь. В старину именовалась «гонец», поскольку гонишь и гонишь, без отдыха и своих ног не чуя. Отходила дивизия, уже частично разрезанная, пробивалась, пытаясь сохранить боевой порядок. Нащупывала разведка еще не занятые немцами промежутки, нашаривала направления, засекала подход фрицевских резервов, успевали среагировать, пройти и выставить заслон. И осознать в те дни, где кончается разведработа, а где начинается связь и штабное управление, было сложно.
Вышли. Уже окончательно рассеченные, но вышли. Первыми пробился уже отрезанный 64-й гвардейский полк – вышел 8-го июля к Крапивино. Основные силы проломились позже – 11-го июля в районе Котлово. А тылы с обозами, специальные подразделения, смогли просочиться к Гончаровке только 22-го.
Почему-то вся эта работа, напряженная донельзя, опасная и точная, проскакивания назад в немецкий тыл, подготовка к обходу занятых немцами позиций, помнилась гвардии лейтенанту Васюку весьма смутно. Названия деревень, бои у Новоселки и на берегу незнаменитой речки Лучеса, остановленные фашистские танки на дороге Сосновка – Брагино по отдельности вполне помнились. И оборона сводной восьмой стрелковой ротой деревни Нерезки – там еще штабной техник-интендант командовал[7] – тоже ведь была, ходил к ней лейтенант Васюк. А если вместе… непрерывное что-то, напряженное, почти все время под огнем, то с разведчиками, то со связистами.
Последнее, что отчетливо, прямо даже в деталях помнилось, как через Говенный со своей ротой переходили, многоцелевую бочку несли. Бросили, конечно, где-то ценный прибор, но то уже без бывшего ротного. Не-не, еще помнилось, как у Брагинской дороги немецкий велосипед попался. Отличный, ускоряющий действия связи транспорт. Но не особо надежный. Кажется, до следующего утра на велике прогонял, потом покрышки порезались. Или то уже следующим вечером случилось?
Июнь 1942. Калининский фронт. Район Ржева. Форсирование водного рубежа.
Бойцы 375-й сд. (Автор снимка А. Гаранин)
Память человеческая, как и силы, имеет свой предел. В Гончаровке рухнул гвардии лейтенант Васюк в каком-то сарае на остатки сена и проспал без малого двое суток. Сарай, кстати, тоже вообще не помнился, вот как вытаскивали и водой из ведра обливали, в общих чертах помнил. Лежал Серый пузом на автомате, прикрывал личное оружие, но просыпаться не желал категорически. Но, конечно, «воскресили».
Требовалось работать. Дивизия вышла, но была в состоянии… в запредельном она была состоянии. Многие выбыли. Комдив тяжело ранен. Погибли начальник штаба дивизии, начальник оперативного отдела[8], и еще много-много командиров и красноармейцев.
Ближе к концу июля отвели 21-ю гвардейскую в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. Гвардии лейтенант Васюк был назначен начальником одного из эшелонов, пока грузились, пока ехали, тоже порядком употел. Но благо, ехать было недалеко. Разгрузились у подмосковного Голицыно…
[1] Название некоторых деревень и населенных пунктов изменено по понятным причинам.
[2] К сожалению, это художественный и нереальный отсыл к линии «К».
[3] Строки песни «Три танкиста» из кинофильма «Трактористы» (1939г.). Автор стихов Борис Ласкин.
[4] ПНШ – помощник начальника штаба. Им был гвардии лейтенант Н.И. Кобузенко.
[5] Действия групп старшего лейтенанта Морозова – реальный случай.
[6] 2 июля 1942 года немцы начали частную наступательную операцию «Зейдлиц» с целью улучшить положение группы армий. Удар был нанесен превосходящими силами по самой узкой части «горловины мешка». Оборона 39-й армии была прорвана в направлении Оленино – Шиздрерово, армия оказалась отрезана от основных сил Калининского фронта.
[7] Деревня Нерезки находилась на левом фланге дивизии, там немцы пытались отрезать 59-й гв. стрелковый полк. Комроты и политрук были ранены, командование принял техник-интендант 1 ранга Гандулла Сафиуллович Хангильдин. Под его руководством рота отразила три атаки.