— Как?
— Да черти с куредом его знают, вроде не возражали, но… откровенно кулачного мировоззрения здешнего граждане. Как говорится, эти… мироеды.
— Понятно. Про немцев спрашивал?
— Да они по-русски ни слова. Да и откуда им знать, глушь, выселки, – вздохнул Серега, скинул пиджак и начал подворачивать длинноватые рукава гимнастерки.
— Курить охота, – вздохнул пеший водитель. – Уж бросил давно, а сейчас так и припекает.
— Это от сырости. Терпи, Василек говорил – курево бойцов убивает.
— Верно, конечно, но… – Стеценко осекся.
От хуторской усадьбы донесся короткий слабый треск, потом басовитый вой боли. Стихло…
Бойцы переглянулись.
— По-моему, это выстрел был, – прошептал Серега. – Я ж браунинг не забирал. Твою ж…
Перепрыгнули через изгородь, добежали до крыльца. Стеценко сел под стену, прикрывая. Серега на цыпочках взбежал по новым ступенькам.
Внутри громко, нервно разговаривали по-литовски. Черт, ничего не поймешь. А, все равно услышат.
Рванул дверь, прошел прямо в большую комнату.
— Я тут сказать забыл…
Хозяева замерли. Молодка, заматывающая чистым полотном ладонь мужа, смотрела с ужасом. На половицах темнели капли крови. Хозяин – уже не лысый, на башке нахлобучен знакомый картуз – медленно поворачивался от зеркала. Рядом с вернувшимся гостем оказалась хозяйка – эта стиснула в руках теплый пиджак. Глаза бешеные.
— Мне пиджачок-то вернуть хотите? – криво улыбнулся Серега.
Дверь в чуланчик, где раненого положили, была распахнута. Смотрел туда Серега краем глаза, оттого поверить в увиденное не мог. Подушка валялась на полу, раненый вытянулся недвижно, в его груди… Вот как оно – проткнуть обессиленного человека вилами на топчане и даже инструмента не вынуть?
— Стрельнуть, значит, больной успел, когда душить начали? – прошептал Серега. – Тогда вы его по-свойски, по-селянски, так?
— Так. Вас, свиней, сюда не звали, – процедила хозяйка, цепко хватаясь за винтовку гостя.
Мужчины-хозяева враз бросились валить гостя, молодуха оглушительно завизжала.
Еще десять дней назад растерялся бы товарищ Васюк и был бы всмерть затоптан здоровенными хуторскими сапогами. Но дни войны, они или убивают – или учат.
Вырывать винтовку у повисшей на оружии бабы Серега не стал, отпустил, отшатнулся назад. Выхватить пистолет из кармана, сдвинуть предохранитель… патрон был в стволе…
В старшего хозяина пришлось стрелять дважды – здоров, скотина. Повалился на пол, слетевшая фуражка подкатилась к ногам упорного гостя. Серега поднял, нахлобучил ее на голову и кратко сказал обмершей хозяйке
— Сюда винтарь давай.
Баба вверх прикладом протянула винтовку и попросила на почти чистом русском:
— Не убивай, товарищ. То все случайно. Женщин убивать нехорошо, бог не велит.
— Образованные, грамотные, набожные… – Серега сплюнул под стену и посмотрел на молодку. Та, чуть слышно всхлипывая, принялась расстегивать кофточку.
Ко многому привык товарищ Васюк, но тут откровенно передернуло. Что ж за скотская убогость в людях?
Качнул винтовкой:
— То подождет. Хлеб, колбаса, мед-сахар. Да, и часы мои сюда. Собирайте.
Мешок – чистый, аккуратный – собрали мигом. Хозяйственные, шустрые, рассудительные, этого не отнять – через тела мужа и сына переступают не глядя.
— Всё. Пошли вон! – скомандовал Серега, сшибая висящую над столом керосиновую лампу.
Приглушенно заголосили, но бросились к двери.
Спички имелись на комоде – коробок торчал в специальной серебряной держалке. Нет, очень культурно живут, прямо позавидуешь. Серега чиркнул, глядя, как бежит огонь по лужице керосина, перебрасывается на рукав хозяина, на стену, сунул коробок в карман.
Вышел с мешком. У крыльца Стеценко придерживал баб.
— Пусти их. Вы, пошли отсюда на… – зарычал Серега хозяйкам.
Добрые селянки бросились к воротам.
— Что там? – пробормотал, явно догадываясь, водитель.
— Кончили они Олега. Без раздумий и замысловатостей. Ну, с хозяев я спросил.
— То я видел, на выстрелы сунулся, – сказал Стеценко. – А бабы? Донесут ведь.
— Так кончи из винтовки. Я по бабам не особо. Опыта нет.
Бойцы смотрели на убегающих по дороге хуторянок – молодая неслась сытой козой, но свекруха не особо отставала.
Стрелять, понятно, Стеценко не стал. Пошли к лесу, за спиной разгоралось, клубился дым.
***
Давно кончились домашняя колбаса и хлеб, кончилась и окончательно затертая карта – явно вышли остатки отряда за границу листа. Карту Серега сжег, разжигая костерок – последние дни выдались дождливыми, зябкими. Со счета дней товарищ Васюк слегка сбился, вроде, восемнадцать дней, а может и все двадцать с гаком минуло. Вокруг была, видимо, уже Эстония, хотя, может и нет. Деревни и хутора тщательно обходили, как-то полдня ждали, чтоб шоссе перебежать – немцы двигались густо. Судя по канонаде, бои шли то восточнее, то далеко впереди – не успевали отставшие бойцы за фронтом. Но слова старшего лейтенанта Василька помнились строго – и гнул свой маршрут бывший связной группы «Линда», не давал на сомнения отклониться.
На лесной тропинке застрелили наглого немца-велосипедиста – вздумал хитрец дорогу сократить. Забрали оружие и странные немецкие сухари. Серега не удержался, проехался с десяток метров по тропинке на военном велосипеде.
— Пацан ты все равно, – попенял Стеценко. – Усы скоро расти начнут, бьешь гадов наповал, страшным человеком стал, а все равно детство играет.
— Чего это я страшный вдруг? – поразмыслив, уточнил Серега, выбирая путь в зарослях.
— В зеркало глянь. По морде тебе уж за двадцать, взрослый мужик, глаза как медяки пятикопеечные, ничего не отражают. Шутить перестал.
— Не, шутить я буду, когда малость передохну. А в зеркало ты сам смотри – борода скоро как у попа будет.
***
День выдался солнечный, истинно летний. Отсиживались бойцы в хилой рощице, зажатой между болотцами и дорогой, уводящей к непонятному городку. Прозрачность рощи была как раз на руку – по опыту получалось, что в такие, всем понятные и ненужные рощи, никто не суется. Изредка по дороге проползали повозки, немцев видно не было, из всей войны остались только вздохи артиллерии где-то у горизонта. Солнце припекало, решили помыться-постираться, грязная одежда порядком натирала в важных солдатских местах.
Серега полежал в мелком ручейке, натянул выстиранные, обветшавшие, но еще целые московско-спортивные трусы, развесил сушиться на нижних ветвях куста портянки и остальное имущество, проверил – с дороги точно не видно. Стеценко, шепотом матерясь и одним глазом поглядывая в зеркало, сбривал бороду.
— Про кадык не забудь, а то на лося похож, – сказал Серега.
— Отстань, Серый, а то вообще брошу скоблиться, оно и так идет вместе с кожей.
Ухмыляясь, Серега закинул на голое плечо винтовку, взял принадлежности, прошел выше по течению. Имелась мысль достойно почистить зубы. Зубную щетку старлея и зубной порошок товарищ Васюк упорно нес с собою, но заняться зубной гигиеной каждый день не получалось.
Прополоскав пасть и начав драить порошком не очень сытые, но не потерявшие хватки зубы, Серега поднял голову и остолбенел. Перед ним стояла девушка. Худенькая, рыжая, с корзиной в руке, и такая же оторопевшая. Ага, шла вдоль ручейка без тропинки, прямо на глупого бойца и натолкнулась. Нужно было не только за дорогой следить, расслабился, дурень.
Товарищ Васюк быстро сполоснул белый рот, приложил зубную щетку к сердцу и заверил:
— Пугать не хотел! Извиняюсь, не ждал. Простите за позорный вид и неприличие.
Девушка моргнула, покосилась на винтовку, и шепотом спросила:
— Советски? Русский?
— Отрицать бессмысленно. РККА. А вы – Красная Шапка?
Девушка снова моргнула и потрогала голову с голубой косынкой.
— Я не в прямом смысле, а насчет сказочной непредсказуемости, – пояснил товарищ Васюк.
Девчонка была совсем соплячкой, конопатой, мелкой и некрасивой. Но почему-то казалась похожей на Линду.
— Пройти я? Можна? – с опаской уточнила рыжая.
— Конечно. Счастливого пути. Только не говори о встрече никому. Пожалуйста.
Девчонка поспешно трижды кивнула и бочком двинулась прочь. Поправила косынку. Все ж симпатичная, пусть и некрасивая.
Товарищ Васюк машинально подтянул трусы. Вот так столкнешься с приличным человеком, а сам в сугубо этаком походном виде. Неудобно.
— Помяни мое слово, Серый, погубят тебя девицы, – сказал залегший за кустом недобритый Стеценко. – И меня заодно угробят. Ляпнет ведь малявка, как пить дать, проболтается.
— Возраст возрастом, но есть еще и мозги, – пробормотал Серега, наблюдая за уходящей девчонкой – той явно хотелось драпануть, такая внезапная встреча кого угодно напугает, но сдерживалась. Вот остановилась, обернулась, что-то положила на траву, пошла дальше.
Гостинец – простой бутерброд с маслом, бойцы съели с большим уважением. Провианта оставалось в обрез, да и домашнее, не кулацкое, всегда вкуснее.
Разумнее было, конечно, сразу уйти подальше, но уходить до темноты было некуда. Стеценко добрился, сидели, смотрели на дорогу, рассуждали о повадках и привычках женского и иного гражданского населения. Оружие было наготове, если что, можно было попытаться пробиться через болота. Хотя, конечно, камыша нет, стрельбище еще то.
Видимо, никому ничего не сказала безымянная Красная Шапочка, поскольку никто в рощу не приперся и облаву не устроил. Собственно, Серега так и знал – очень часто хорошего человека по глазам угадываешь. Пусть у здешних девушек глаза не такие как у Линды, но тоже неплохи. Эта рыжая на сестрицу Яниса похожа, ту, что со смешным именем Анитка.
***
Все ж приблизился фронт. Громыхало рядом, мельтешили вокруг немцы, пробираться приходилось втройне осторожнее. Как-то просидели почти сутки в сарае, забившись на балки под дырявой крышей. Немцы расположились во дворе, торчал часовой. Товарищ Васюк вспоминал недоученные уроки немецкого языка, мерзла задница, не прикрытая теплым пиджаком. На лугу стояла немецкая батарея, периодически палила куда-то вдаль, постреливали из пулемета где-то за деревней.