Высказывалось мнение, что английский язык как таковой зародился среди первых сообществ, живших на берегах Темзы, и что общенациональным его сделал затем король Альфред, которому были привычны диалекты Уоллингфорда и Фаррингдона. Это не такое экстравагантное предположение, как может показаться. Существует глубокая связь между рекой и языком, примером которой служит возникновение письменности на приречных равнинах Месопотамии. Первые города возникли на берегах рек, и потребность в широком общении возникла, таким образом, у проточных вод. В древних мифах реки приравнивались к “гласу Божьему”, и в античных текстах цветистые риторические периоды назывались flumen orationis – потоками речи. Не случайно мы говорим о “плавности” созвучий. Вода – божество-покровитель свободно изливающейся, связной речи, щедрой на ассоциации, исполненной ритма и гармонии. Эта метафора долговечна, ибо покоится на древнем соотнесении. Рескин однажды сказал об отношениях между Тернером и Темзой, что художник понимал ее язык.
На ее берегу некогда жил один человек, устами которого говорил дух места. Дуглас Челлоу родился в 1790 году на Хай-Тимбер-стрит в Ротерхайте, и всю жизнь он обитал и бродил в окрестностях реки на отрезке от Челси до Саутенда. Однажды у моста Блэкфрайерз с ним повстречался писатель и журнальный редактор Чарльз Уайтхед, впоследствии описавший странное знакомство: “Он ломал себе руки, словно все представлялось ему безнадежным, но затем вдруг успокоился и стал весь улыбка и предупредительность. Мне показалось, что он хочет просто-напросто поведать о своей любви к реке любому, кто согласится слушать, и то, о чем он говорил мне тогда и во время наших многих последующих встреч, неизменно вызывало у меня интерес”.
Челлоу рассуждал о римлянах и саксах, устанавливавших на Темзе свою власть, о проплывавших через Лондон средневековых купцах, о монахах, строивших свои обители на берегах реки; он говорил о Чосере и Тайлере. Он описывал грандиозные “морозные ярмарки” на льду Темзы, а после гибели “Принцессы Алисы” в 1878 году[41] он ходил взад-вперед по речному берегу с плакатом: “КАКИЕ МЫ ВЛАДЫКИ МОРЕЙ? МЫ ДАЖЕ НА ТЕМЗЕ НЕ МОЖЕМ УДЕРЖАТЬ НА ПЛАВУ ПРОГУЛОЧНОЕ СУДНО! РЕКА СВЕРШИЛА СВОЮ МЕСТЬ”. В полицейских отчетах того времени говорится, что его часто видели с этим плакатом у временного морга для жертв кораблекрушения и у здания суда, где выносились заключения о причине смерти.
Он был убежден, что река – некое божество, подобное античному, божество порой благосклонное, а порой свирепое, которое нужно задабривать. Он печатал листовки, где речь шла о речных пиратах и жуликах, озаглавленные: “Преступления против реки Темзы”, как будто пострадавшей стороной была сама река. Под конец жизни он построил себе хижину на речном берегу в районе Гринвича. Каждое утро, как пишет Алан Уайкс в книге “Взгляд на Темзу” (1966), он воздавал реке хвалу: “молитвенно вскидывал руки, затем ложился на берегу ниц и упрашивал лондонскую реку признать в нем своего адепта”. Однажды утром, во время отлива, у Темзы нашли его труп.
VIIIТорговая река
Вход в Вест-Индский док
Глава 24Мировая торговля
Дэниел Дефо в “Путешествии по всему острову Великобритания” (1724) писал, что каждый день на Темзе пребывает примерно две тысячи судов. Но главный интерес для него представляет не это, а совокупный доход, который приносит река. Для него “серебряная Темза” была серебряной в буквальном смысле – была жидкой валютой, текущей сквозь сердце Лондона. Темза всегда была торговой рекой. В ее низовьях от Нора до Лондона и его окрестностей постоянно шла кипучая деятельность. Темза в изобилии видела пот, и труд, и жадность, и бедность, и слезы. Ее доки, пристани и фабрики в свое время входили в состав гигантской имперской машины, однако ее коммерческая история уходит в гораздо более глубокую древность.
В XII веке здешний порт уже воспринимался как старинный. До нас дошли стихи этого столетия, включенные автором Уильямом Фицстивеном в предисловие к его биографии св. Фомы Беккета “Vita Sancti Thomae, Cantuariensis Archiepiscopis et Martyris”. Фицстивен перечисляет богатства, которые купцы доставляют по морю:
Аравийское злато, пряности и благовония из земли Савейской,
Острое оружие Скифии, пальмовое масло
С плодородных земель Вавилона, нильские дорогие каменья,
Теплые норвежские меха, ценные русские соболя,
Сирийские богатые одеянья, галльские вина —
Все сюда прибывает.
Уже тогда на Темзе имелись пристани для выгрузки и погрузки пшеницы, ржи и вина, льна, пеньки и полотна. В XIII веке недалеко от лондонского Тауэра была так называемая Галерная пристань, у которой останавливались галеры, ежегодно приплывавшие в Лондон из Венеции. Их охранял отряд лучников. Самым важным экспортным товаром того времени, который грузили на венецианские галеры в обмен на сахар, пряности и шелка, была непряденая шерсть. В XIV веке, согласно оценкам, за год в заморские страны отправлялось сто тысяч мешков шерсти. Торговый оборот так вырос, что в XIV и XV столетиях в Шадуэлле, Ротерхайте и Детфорде возникли крупные судовые верфи. Они действовали там впоследствии четыре сотни лет. В XVI веке вдобавок открылась огромная верфь в Блэкуолле. Вся эта деятельность, в свою очередь, привела к тому, что к берегам реки стали стекаться разнообразные ремесленники – бондари, изготовители парусов и т. д. Как и для грузчиков и других портовых рабочих, Темза была прямым источником заработка. На Тули-стрит пекли галеты и занимались доставкой припасов на суда, в Уоппинге действовали корабельные снабженцы, в Лаймхаусе вили судовые канаты. С XVI столетия процветали и прочие профессии, связанные с рекой. В тюдоровскую эпоху ружейный порох производили на ротерхайтских водяных мельницах, позднее его изготовляли у реки в Гринвиче и Вулидже. Пушечные ядра и ружейную дробь отливали опять-таки у Темзы.
В XVII веке было объявлено, что “громаднейшие суда, приплывающие по морю, заходят прямо в Лондон и разгружаются в самом сердце града сего”; эти суда “либо привозят нам, либо увозят от нас в чужие края все товары, какие есть на свете”. Торговля неизменно шла очень бойко. В 1606 году король Яков I предоставил городу Лондону право взимать пошлину со всего угля, зерна, соли, яблок, груш, слив и некоторых иных товаров, привозимых по реке. Три года спустя к этому списку были добавлены растительное и сливочное масло, хмель, мыло и сыр. Третий указ, выпущенный еще через семь лет, повелевал, чтобы весь уголь выгружался через официальные пристани. Было “общеизвестно”, что Темза “необходима, удобна и полезна” для жизни города. Неудивительно, что в конце XVII века через лондонские пристани проходило 80 % экспорта и 69 % импорта страны. Иноземный граф Магалотти, написавший в 1669 году “Путешествие по Англии”, насчитал между Лондонским мостом и Грейвзендом 1400 больших кораблей, “помимо коих там плавали меньшие суда и лодчонки, почти без числа, непрестанно сновавшие туда-сюда и покрывавшие собой всю реку”. Ему было сказано, что “более шестисот тысяч человек ночует на воде”; если так, то это было крупнейшее в Европе речное сообщество. Однако не все товары начинали или кончали свой путь в Лондоне. Особые суда с мелкой осадкой поднимались с грузом до Оксфорда и даже выше; “западные барки”, как их называли, курсировали между Лондоном и Оксфордом круглый год.
В “Carriers Cosmographie” (1637) – одной из книг, где “лодочник-поэт” Джон Тейлор описывает свои путешествия, – сказано, что “к Бычьей пристани (близ Куинхайта) дважды или трижды в неделю причаливают, а затем отчаливают огромные суда, кои плавают из Лондона в Кингстон; также туда часто подходит судно из Коулбрука… Редингское судно прибывает в Куинхайт единожды в неделю”. Сохранился список товаров, которые повез вниз по реке в 1793 году один барочник из Лечлейда, в их числе – “железо, медь, олово, латунь, цинк, пушки, сыр, гвозди… и орудийные снаряды”. Русло Темзы между Абингдоном и Криклейдом было прочищено, чтобы лодки и барки могли подниматься выше. Подсчитано, что за год из Оксфорда в Лондон доставлялось около 3000 тонн сыра. А лондонским лошадям, конечно же, требовалось огромное количество сена; в нем поистине заключалась энергия города.
Речная торговля преобразила берега Темзы. Дворец Дарем-хаус был снесен, и на его месте возникли биржа и торговые пассажи. Солсбери-хаус разрушили, чтобы построить доходные дома. Та же судьба постигла Арундел-хаус. Эссекс-хаус, которым владел Роберт Девере, второй граф Эссекс, в 1674 году перешел в руки спекулянта недвижимостью Николаса Барбона; большую часть дворца Барбон снес, а из камня построил опять-таки доходные дома. Барбон сполна использовал к своей выгоде стремление стандартизировать застройку после Великого пожара. Прямым результатом его деятельности стало превращение участка между Стрэндом и Темзой в сеть узких улочек с жилыми домами, которые изредка перемежались харчевнями или тавернами. Полоса вдоль самой воды была заново застроена в соответствии с принципом коммерческой выгоды: где прежде к реке спускались сады аристократов, возникли пристани и причалы для нужд пивоваров и торговцев древесиной. Это был знак серьезных перемен в жизни реки.
В “Письмах” заграничного путешественника И. Г. Майстера (1791) говорится, что Лондонский порт стал “предметом изумления и восхищения для всех”. Он также советовал приезжим “взять лодку и поплавать по Темзе, дабы увидеть на лоне сей благородной реки тысячи и тысячи судов… вы непременно должны будете признать, что никогда раньше увиденное вами не давало вам столь ясного понятия о приятных и благотворных последствиях деятельности людской”.
Если XVIII век был эпохой бурно растущей и щедро финансируемой торговли, то ни в коем случае нельзя считать случайным, что именно тогда появились первые лондонские газеты. “Дейли курант” начала выходить в 1702 году, и с самого начала ее задачей было сообщать городским коммерсантам новости о заморской торговле и о событиях, которые могли на нее повлиять. Сама знаменитая Флит-стрит удобно располагалась поблизости от Темзы. Газета “Ллойдз лист”, основанная в 1734 году, была в первую очередь посвящена новостям о движении кораблей в Лондон и другие места. Возникшая в 1785 году газета “Дейли юниверсал реджистер” (позднее превратившаяся в “Таймс”) печатала главным образом заморские новости. Даже на венецианском Риальто так не кипела жизнь и люди не были так хорошо информированы, как на берегу Темзы.