Предыдущие дни дались Нагилю проще: он почти всё время был Драконом, обращался ранним утром на несколько часов пустого сна и снова возвращался в звериный облик, который допускал так мало человеческого сознания, что Нагиля хватало только на главную цель его путешествия. Нагнать отряд Дэквана, повернуть их вспять до того, как двор Императора Мин поймёт, что порог ему обивает не просто чосонский капитан с предателем из Хансона, а приспешники главного врага Империи, человека, что, по слухам, убил любимую дочь Императора.
Нагиль обходил жилые селения, но знал, что сплетни и пересуды долетят до Пекина раньше Дракона. Знал также, что в столицу Империи послали гонца с ужасными новостями, но не мог искать его и останавливать самостоятельно: это только доказало бы вину Чосона.
Сейчас, пока Нагиль шёл, перебирая усталыми ногами по мёрзлой земле, образы, один другого мрачнее, опутывали сознание и мешали смотреть вперёд. Голову забивали мысли, свойственные не уверенному в силе Великому Зверю, а человеку: страх перед будущим, сомнения в собственном выборе… Доверял ли Нагиль Рэвону, раз оставил на его попечение Сон Йонг сразу после роковой ночи в Хэнджу? Мог ли сказать уверенно, что брат не предаст его снова, не сдаст Сон Йонг своему генералу? Хватит ли Нагилю времени, чтобы догнать Дэквана? Смогут ли они вернуться на родину после?
Нагиль не мог, не имел права потерять своего главного воина, лучшего мастера мечей в Чосоне и, возможно, в Японии и Империи Мин. Нет. Он не мог лишиться друга.
Нагиль остановился перевести дух, крепко зажмурился. Тьма ночи была такой непроглядной, что казалось, будто он идёт вперёд наугад с закрытыми глазами. Если бы не драконье зрение и чутьё, он давно потерялся бы.
Давящая тишина обволакивала тело в такой плотный кокон, что мешала дышать, и из самого нутра Нагиля, из той глубины, в которую он погрузил воспоминания о былом и с тех пор не смел заглядывать, в голову лезли непрошеные образы. Дни, когда Нагиль и Рэвон учились у мастера Вонгсуна и мастера Го, Дракона Воды и его Хранителя. Дни, когда Нагиль и не думал о том, что на его плечи ляжет тяжёлая ноша защитника всей страны. Дни, когда о войне думалось как о чём-то героическом и далёком, почти святом… как о грандиозном событии, которое возвысит смелых и сожжёт в пепел трусливых, принесёт славу и почёт благородным и смерть – подлым.
Кто же знал, что на деле война мешала святых с грешниками, чистых с грязными, своих с врагами. Война осталась грандиозным событием, но обнажила не только благородные мотивы и правильные решения людей, которым Нагиль никогда не верил, но слабость духа и подлость души тех, кого ёнгданте считал другом и братом.
Кто знал, что война разведёт его с Рэвоном по разные стороны? Черта, которую хён [21] провел между ними, сейчас стиралась только благодаря Сон Йонг. И из-за неё же могла превратиться в точку невозврата.
– Останься в живых, – сказал Рэвон перед тем, как они с Нагилем разминулись на перепутье заснеженных дорог: одна вела к Пхеньяну, вторая уводила к границе Чосона с Империей Мин. – Вернись, чтобы мы смогли исправить то, что натворили.
Должно быть, хён говорил о себе. Нагиль помнил, как сильно Рэвон не любил признавать себя виноватым. Понимал ли он, что их разлад – дело рук его самого?
– Верни Сон Йонг в Хансон, – ответил Нагиль и повернул коня на север. – Если она погибнет, всё будет напрасно.
В тот момент он понял, что повторяет давние слова Лан, и невольно усмехнулся, отметив насмешку судьбы.
«Будьте живы, – упорно думал Нагиль теперь, всё больше чувствуя жар в теле. – Будьте живы, оба».
Когда занялся рассвет, Нагиль без сил привалился к горному склону, мягко уводящему тропу к вершине. Жар ослаб, кровь бежала по венам медленнее – ночь сменялась днём, время имуги, а вместе с ним и его сила, истончались, точно нити в ткани ханьфу на Нагиле.
Он размотал остаток плаща, отбросил его за спину, чтоб не душил шею, и втянул носом ледяной зимний воздух, чувствуя, как тот наполняет лёгкие.
«Дух твоего друга уже покинул этот мир», – сообщил Дракон Дерева. Нагиль и сам это понял, ощутил тоску, кольнувшую сердце. Лан казнили во дворце Хэнджу, на главной площади, должно быть. Нагиль старался не думать о том, сколько страданий шаманка вынесла за эти долгие дни, что для него слились в один, бесконечный и бесполезный, но этой ночью в полной мере осознал, что она умерла и отдала свою жизнь за дело, в которое верила.
«Жалеть себя – предавать память о тех, благодаря кому ты ещё жив», – заметил Дракон Металла. Великие Звери не ведали сострадания или страха, им непонятны были человеческие эмоции. Сейчас же – Нагиль позволил себе глупую мысль – они всё-таки утешали его.
Проклятье, он стольких потерял в этой жестокой войне. И стольких же ещё потеряет.
Сжав зубы, Нагиль пропустил сквозь себя холодный воздух. Тот опустился на дно его дань-тяна, завихрился там и погнал Ци по внутренним органам, медленно изменяющимся под действием силы Дракона.
Новый день обещал ему новые хлопоты, но на жалость к себе времени не было. Нагиль обернулся Великим Зверем и поднялся вдоль горного хребта навстречу восходящему за ним солнцу.
Дракон плыл в течении воздуха, который его огромным телом ощущался всего лишь вечерней прохладой. Далеко внизу тянулись земли, от которых пахло рисом и пеплом, абрикосовым цветом и сливовым древом. Это были большие земли, хранящие древние знания, помнящие других Великих Зверей и другие времена – те, когда люди почитали своих богов и подчинялись их воле, а не пытались усмирить то, что им познать было не под силу.
«Значит, всё правда, – отзывался глубоко в теле Дракона генерал слабых людей. – Когда-то вы пришли в Чосон с большой земли».
«Ты ошибаешься, – возразил Дракон Металла. – Но всё же ты прав».
«Твой мэштренним знал это, нашёл в старых источниках упоминания о древних богах Империи, – добавил Дракон Дерева. – Твой мэштренним был мудрым человеком, не в пример тебе хладнокровным. Знал, когда стоит говорить, а когда – молчать».
«Мастер Вонгсун интересовался прошлым гораздо больше, чем настоящим, – ответил генерал трусливых людей, и в отголосках его сознания Дракон почуял злость и обиду. – Но я не виню его».
«Винишь, – выдохнул Дракон Металла в проплывающее мимо облако. – Злишься. Считаешь своё положение несправедливой участью, забывая, что именно оно позволило тебе получить власть, силу и положение. Вы, смертные, цените эти незначительные вещи больше, чем жизнь».
Дракон Металла хитрил, провоцировал своего человека, в теле которого вынужден был обитать с момента коварного шаманского ритуала. Он знал, что сосуд, что ему достался, генерал Мун Нагиль, был лучше многих людей своего поколения.
Это был человек чести и слова, и он держал обещания не только и не столько из-за страха быть уничтоженным драконовым пламенем изнутри. Он понимал цену действию и умел вести за собой других.
Но в противовес его хорошим качествам Дракон ставил другие, низменные. Сомнения в собственных силах. Необузданные страхи и ночные кошмары, что преследовали генерала в моменты слабости. Страсть, затмевающая разум. Гнев, лишающий рассудка. Этот человек был вспыльчивым и ведомым, если дело касалось его личных чувств.
С тех пор как генерал людей Чосона стал ставить вперёд страны женщину, он раз за разом доказывал Дракону, что занял не своё место.
«Ты повторяешь судьбу своих предков, генерал Мун Нагиль, – задумчиво протянул Дракон Дерева. – Ты отказываешься от величия, которое мы можем тебе подарить, в угоду сердечным мукам, что не принесут тебе ничего, кроме горя».
«Ты толкаешь нас по пути наших предшественников», – добавил Дракон Металла.
Он помнил времена других Великих Зверей и других сражений в небе и на земле. Помнил, как древние люди возводили огромную стену, защищаясь от внешних угроз. Помнил, как росла та стена год за годом, столетие за столетием, как рушились её башни и возводились снова.
«Жёлтый Единорог сгладил холмы, вдоль которых люди строили эту стену, – выдохнул Дракон Металла. – Белый Тигр помог людям найти руду, достаточно твёрдую, чтобы стена могла выстоять против варварских набегов других народов».
А потом люди прогнали со своих земель Великих Зверей, как выдворяли оттуда врагов. Они возгордились, думая, что обрели власть над самой природой. Великая стена, их зримая, осязаемая защита, стала им важнее поклонения богам, какими раньше они считали Лазурного Дракона и его братьев и сестру. И им пришлось покинуть земли, которыми они правили столетия и тысячелетия.
Великие Звери пришли в Чосон задолго до того, как тот обрёл имя, и стали его верными защитниками и служили его народу, как когда-то служили Империи.
«Но и Чосон предал нас, – протянул Дракон Дерева. – Отнял земли и воду, подчинил себе огонь, лишил горы силы. Вы, люди, отняли у нас всё, а теперь ты, генерал, хочешь, чтобы мы отдали тебе последнее, что у нас есть. Себя».
«Неправда, – горячо возразил глупый генерал. – Мне не нужна ваша сила и ваша власть, я прошу у вас помощи – и только!»
«Тебе нужна сила, чтобы защитить Чосон, – согласился Дракон Металла. – Но ты ищешь её ради женщины, чьё существование в этом мире – наглая, возмутительная ошибка».
«Придётся сделать выбор, которого ты боишься, – добавил Дракон Дерева. – Настанет такой момент, слабый, своевольный генерал, когда придётся решать. Твоя жизнь в обмен на спасение Чосона. Её жизнь в обмен на спасение тебя».
Боль и страх, сплетённые воедино в сердце генерала Мун Нагиля, ощутил даже Дракон. Это касание человеческих чувств было непривычным, неприятным Великому Зверю. Он прорычал в воздух, из горла вырвался в солнечный день чёрный столб дыма и искр.
Дракон нырнул вниз, опускаясь к земле. Великая стена, которую он избегал в предыдущие дни, теперь показалась взору из-за нависающих низко облаков восточной заставой, проходом между горами и морем