Морена удивленно осмотрела обоих – оборотня, пойманного в капкан, и ведьму, с кнутом в руке, что будто даже помолодела и похорошела лицом. Хмыкнула и, нахмурив брови, поглядела на скамью около стола. Та сразу обернулся аккуратным, плетеным из лозы креслом и – бочком, бочком придвинулся к Морене. Богиня удобно умостилась в нем и только тогда поинтересовалась:
− Что это здесь у вас происходит?
Но ведьма уже опомнилась. Кнут исчез, как будто его никогда и не было. Щелкнули, отпираясь, зубы капкана. А сама она опять сгорбилась и зашамкала.
− Да так, пустое. Не стоит твоего внимания, всемогущая. Юхимчик слишком раздраженный воротился из Галича, вот и пришлось привязать его. Чтобы остыл немножко.
− Раздраженный? – переспросила Морена и повернула голову к оборотню. – Почему? Что-то неладное? Что с дитем? Ты нашел его, как я велела? Надеюсь, он мертв?
Вурдалака понуро молчал.
− Ну? Я вроде о чем-то спрашивала… – голос богини был страшнее посвиста кнута.
− Не успел я... – проскулил оборотень, опускаясь на колени. – Люди помешали. Проклятые. Смилуйся, госпожа. Мне и минутки не дали, чтобы вмешаться. Я не виноват!
Сильный человечище стоял на коленях и рыдал, словно ребенок. Но в лесной хижине никому это не казалось странным или смешным.
− Хочешь сказать, что именно этой ночью в Галиче никто не спал? И в полночь оказалось полный Пригород людей? Да? – Морена говорила спокойно и тихо, но от звука ее голоса спрятались в щели даже пауки, а толстый Кощей, на всякий случай, забился в печь. Проснулась даже старая сова и растерянно захлопала круглыми глазищами.
− Да, госпожа, – скуксился волколака и еще сильнее припал телом к полу.
− И откуда ж они там взялись?
− Не ведаю, госпожа. Но, говорю искреннюю правду, клянусь! Может, их предупредил кто?
− Предупредил? – Морена задумалась. – Но кто мог об этом знать? Мне сказала Книга. Тебе – я. Начни все сначала!
− Я сделал все так, как ты и велела, госпожа. Правда, кони у них были очень хорошими и поэтому стая догнала их уже перед самими валами. Однако все сделалось мгновенно. Люди и за оружие ухватиться не успели. Думал, малому конец. Ведь, волков почитай с сотню в стаю согнал… А вот дальше. Где и взялись княжеские волкодавы! Целый выводок, госпожа. От моих серых только клочья полетели. Мгновенно отогнали их от саней. Я хотел было сам посмотреть: успели сожрать малого вместе со всеми или нет. Но в это время и посыпал народ – с оружием, с факелами. Будто весь город ожидал этого мгновения. Я и растерялся. А там – малой подал голос, − и какая-то молодая баба ухватила его на руки, да и шасть в ворота. Что я мог сделать? Ты же знаешь, госпожа, что в волчьем подобии мне в Галич дороги нет. Там господствует Единый. Что я мог сделать?! – повторил просительно.
Морена молчала, и неотрывно глядела на оборотня. А тот, под ее неумолимым взглядом, все больше ежился и пытался махнуть хвостом. В его груди клокотало, а изо рта вырывалось лишь тихие стоны.
Увидев, что пахнет нешуточной грозой, неслышно вышмыгнула с хижины и Мара.
Морена пошевелила пальцами, и синие огоньки заискрились на их кончиках.
Юхим, понимая к чему идет, взвыл еще громче.
Богиня что-то зашептала, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, пока не прервала себя громким вскриком и в то же время порывисто протянула десницу с нацеленным на оборотня пальцем. Громыхнуло! Блеснуло!
Вурдалака завыл во весь голос. Завоняло паленой кожей. Ведьма во дворе цокнула зубами. Кощей рванул дымоходом на улицу.
− То, что ты не справишься, я ведала из Книги, – промолвила будто сама себе Морена. – Но это не оправдание. Мои приказы должны выполняться, чтобы там ни было! Поэтому, Юхим, ты будешь наказан, − будешь проклинать каждый прожитый день, когда не сумел убить малого. Потому, что я хочу теперь, чтоб он дорос для встречи со мной. А ты – будешь приглядывать, чтобы он оставался цел и здоров вплоть до того дня, когда велю привести его к себе. И до тех пор, Юхим, не будет для тебя ни женщины, ни волчицы! А подведешь меня еще раз – выдумаю такое, что тебе еще больше понравится. Веришь?
− Да, госпожа. Благодарю, – Юхим говорил совершенно искренне, потому что мысленно уже успел проститься с жизнью, − в сравнении с чем женская ласка такая мелочь. Живут же как-то и кастраты, и отшельники. Тем более, что это не навсегда. Можно перетерпеть. – Я буду беречь его как зеницу в глазу!
− Очень на это надеюсь. Возвращайся в Галич и ожидай моего или Перунового приказа! Этот малыш слишком ценен для Кружева судьбы, чтобы легкомысленно упустить его с виду. Обо всем важном и, по твоему усмотрению, интересном или неожиданном будешь докладывать через Мару. Понадобиться что-то еще – найду как сообщить.
− Сделаю, все сделаю, как велишь, госпожа, – кивал впопыхах Юхим и преданно заглядывал богине в глаза. За неожиданно подаренную милость, он готов был языком вылизывать ее сапожки. Тем более, что хорошо знал, − подобных провинностей богиня не прощает и самым преданным слугам.
− Ты уж, и в самом деле постарайся, – неожиданно серьезно промолвила Морена. – Потому что в этом парне есть что-то такое, чего не хочет, или не может, объяснить мне даже Книга Бытия. И твоя сегодняшняя неудача лишь подтверждает мою догадку, что старым богам еще придется по-настоящему столкнуться с ним... Или с тем, кто его оберегает и добивается нашего полного забвения.
Глава пятая
Врата Народов. Весна года 6745-го.
Ставка Саин-хана
Беспощадная вонь в юрте шамана-гадальщика и самого непривередливого заставил бы зажать ноздри и сломя голову выскочить на воздух, – но важность ожидаемого пророчества удерживало на месте Вечного и Непобедимого джихангира монголов. Поэтому − и всем остальным приходилось терпеть. Хотя тошнотворные запахи давно уже вызывали непроизвольные спазмы в переполненных жирной едой животах.
Растрепанный, перемазанный кровью и нечистотами, жрец Судьбы неистово ковырялся в бараньих внутренностях, – слишком долго даже для непосвященного в таинство гадания. Шаман тоже понимал это, но, помня о судьбе семи своих предшественников, не осмеливался встретиться взглядом с грозным и неумолимым Саин-ханом. А еще больший ужас на несчастного наводило единственный, всегда налитый кровью и яростью, глаз ханского аталыка − Субудай-багатура. Гадальщик давно бы уже поднялся с пола и предрек волю Богов, но именно сегодня безразличная Судьба упрямо молчала, не желая приоткрыть перед людьми даже краешек завесы, за которой, – будущее.
Время истекало. И хоть как ни медлил гадальщик с ответом, повелитель ожидал, а значит, слова должны быть произнесены.
Медленно и обреченно он распрямился, взглянул в суровое лицо джихангира монгольского войска и бухнулся перед ним на колени, пытаясь поцеловать кончик сафьянового сапога.
– Слушаю тебя, уважаемый, – отозвался Батый, брезгливо отодвигая ногой шамана. – Что Духи велели передать нам?
– О Солнцеликий, сжалься над несчастным байгушем! –взмолился шаман.
– Говори! – громыхнул Субудай-багатур. – Не испытывай терпения светлого хана!
– Боги молчат, о Уничтожитель всего живого! – едва слышно прошептал гадальщик, искоса посматривая на жестокого повелителя, и замирая душой, приготовился к самому худшему. И не ошибся в своих предположениях. Восьмой раз, услышав от гадальщика тот же ответ, Саин-хан свирепо выругался, круто развернулся и выскочил из палатки. Следом за ним поспешили верные тургауды и юртджи. В шатре остался только Субудай-багатур – живое воплощение самого Эблиса – Духа Зла.
Сказать, что Субудай-багатур был разъярен, значит, ничего не сказать... Аталык джихангира, лучший темник Потрясателя миров, священного Чингиза, прямо кипел от злобы. И не удивительно... В то время, когда Шейбани-хан уже покорил Булгарское царство, что на реке Каме, и его тумены празднуют победу, он – Раненный барс, кто вместе с Джебе-нойоном, Богурчи и Мухурти был одним из четырех копыт непобедимого Чингизового коня, – вынужден уже который день сидеть перед «Вратами народов», между Каменной грядой и Абескунским морем, вместо того, чтобы покорять чужие земли и пить из рук прекрасных пленниц сладкий напиток победы. А все из-за глупых гадальщиков, которым Боги пожалели подарить хотя бы нескольких крошек ума.
Субудай-багатур даже зубами заскрипел в сердцах.
Вот и Бекки, восьмой из этого безголового племени, лежит ниц перед ним. Но ни один еще не догадался сказать Бату-хану того, что юнец мечтает услышать. Как будто это требует каких-то чрезвычайных знаний. Даже он, Субудай-багатур, сам, без всякого гадания способный предвидеть удачу орде. Да и разве может быть иначе? В этом году на запад одновременно отправились десятки монгольских туменов, под знаменем внука славного Священного Правителя. А эти упрямые ишаки зарылись по уши в бараньем дерьме и, как один, бормочут: «Боги молчат! Боги молчат!..» Будто те вообще когда-то разговаривали со смертными. Люди узнают об их воле лишь тогда, когда уже ничего нельзя исправить. Что ж, безмозглого дурака и казнить не жаль... Все равно никакой пользы.