– Ты слышал весь сон Юлдуз-хатун, раб?
– Слышал, Повелитель...
– Толкуй!
Гадальщик, пытаясь предать большего веса своим словам, сделал вид, будто глубоко задумался. Хотя в душе уже давно решил, что во второй раз не повторит свою ошибку, − скажет хану лишь то, что тот хочет услышать. Даже, если в сказанном не будет и слова правды.
– Белый жеребец, какого отхан-хатун видела во сне, так похож на Сеттера – коня духа войны, самого Сульде, что ошибиться невозможно, о всемогущий Бату-хан... Отсюда вполне верно будет допустить, что старик, который подвел его к тебе, – или дух Священного повелителя, или сам Тенгри – прародитель всех чингисидов...
– Дзе-дзе, – довольно причмокнул Саин-хан. – Если это так, то можешь рассчитывать на мою милость. Что еще хочешь сказать?
– Реки, которые показались во сне, – это, вероятно, Итиль и Еруслан. А убеждает меня в этом, Повелитель, увиденная Юлдуз-хатун гора, которая действительно стоит там, где Еруслан впадает в Итиль.
- А то, есть там такая гора! – восторженно воскликнул Субудай-багатур, которому всегда больше всего нравились те пророчества, которые можно было проверить. – Она была названа в честь Урак-хана. Ты должен помнить, Бату, мы лишь вчера видели ее на картах, нарисованных китайцами.
Саин-хан утвердительно кивнул головой.
– Что еще можешь прибавить?
– Еще? Да... В той горе живет тысячелетний колдун Газук... И он, мой Повелитель, сможет открыть тебе тайны будущего лучше всех шаманов, которых ты расспрашивал до сих пор.
– Он так могуч?
– Не в этом дело... – медленно ответил гадальщик, поспешно подбирая ответ, который и объяснил бы его слова, и не унизил его в глазах хана. – Газук потому могущественнее меня, что постоянно живет рядом с богами тех земель, куда направляется твое войско. А следовательно, ему значительно легче будет договориться с ними...
Такой ответ вполне устраивал Саин-хана. То, что человеческими судьбами в других землях распоряжаются чужие боги, укладывалось в его голове, как закономерность правильная и понятная. Поэтому, он пытался никогда не гневить их попусту. Да и обращаться к ним с вопросами или за помощью никогда не колебался, если это было ему необходимо. Свои боги или чужие – безразлично, − все одинаково любят дары. И чем щедрее подношения, тем благосклоннее будут они к просителю. Ну, а джизхангир войска монгольского всегда найдет, чем задобрить их всех. Иблис тому свидетель...
– Следовательно… – чуть нетерпеливо прервал размышления повелителя Субудай-багатур. – Что теперь, повелитель? Мы и дальше будем торчать здесь, или наконец таки отправимся к Итиль-реке? – такой тон стал бы причиной смерти каждому, кто осмелился бы обратиться подобным образом к Батыю, но Раненому Барсу прощалось и не такое. Еще бессмертным Чингизом...
– Да, – твердо ответил джихангир, к которому сразу вернулась вся властность и строгость. – Мы отправляемся! Наши кони отдохнули достаточно. Время пришло! В поход!
Сказав это, Саин-хан обвел взглядом всех собравшихся и увидел вокруг лишь улыбающиеся и счастливые лица.
Субудай-багатур, Раненный Барс, радовался, что наконец-то закончится это бесконечное ожидание, и он опять помчится на своей железной колеснице впереди непобедимой орды.
Юная жена хана, Юлдуз-хатун, была счастлива уже потому, что послушалась хорошего совета и снова сумела угодить своему мужчине. Поэтому ей достанется еще капля его благосклонности.
И Лахе, маленькая китаянка молча присоединялась к радости своей госпожа. Все же, добрая госпожа – это половина счастья даже для свободной прислуги. А для рабыни – мечта оставшейся жизни...
А Бекки, старый ведун, радовался, что еще некоторое время будет наслаждаться солнцем и небом. Будет вдыхать ароматы трав и опьяняющий запах конского пота. Что горло его еще раз увлажнится кумысом, а губы почувствуют сочную нежность молодой баранины...
О каверзные Боги... Какая ирония судьбы! Событие, которое вскоре должно было принести бесконечный поток несчастья и горя многим народам, пролить реки слез и море крови, событие – которое тысячелетиями славяне будут вспоминать, как самые страшные годы своей истории, – сначала принесло радость и немножко счастья горстке других людей.
Глава шестая
Поздняя осень 6745-го. Правый берег реки Итиль.
Гора Урака
Роскошный шелковый шатер непобедимого джихангира монгольского войска Саин-хана раскинулся около небольшого шумного ручейка, который весело сбегал из высокой и мрачной горы Урака. Замечательный гнедой конь бил копытом рядом с расшитым золотым гарусом пологом, который прикрывал вход внутрь. Он был ханским любимцем, и редко когда Батый позволял оседлать себе другого скакуна. Вот и сейчас, услышав нетерпеливое фырканье, хан вышел наружу, с куском ржаного коржа в руке.
Невзирая на ужасающий ураган, который пронесся над рекой прошлой ночью, утро выдалось на удивление погожим, а чистое, словно вымытое небо мягкой голубизной предвещало хороший день.
Хоть вокруг, как всегда, было плотное кольцо из юрт тургаудов ханского «Непобедимого» тумена, которое надежно защищало хана от любых возможных опасностей чужого края, верный Арапша выбирал место постоя так, чтобы шатер очутился на возвышении, − и хан мог видеть все над верхушками юрт, оставаясь незаметным для глаз других.
Гора Урака возвышалась совсем рядом, и шаманы повелителя грома Хоходой-Моргона, которые проживали в ней, могли сверху с ужасом взирать на море юрт и кибиток, что затопило берег могучей реки. В отличие от своего самого старого жреца, они опасались неумолимого могущества монголов, − со страхом ожидая того мгновения, когда глаза джизхангира взглянут в их сторону. Но боялись зря.
Отбирая все у половецких ханов, а их самих, с людьми, ставя в первые ряды своего войска, суеверный Саин-хан сурово запретил обижать шаманов, чтобы не настроить против себя чужих богов. А теперь, вот уже второй день, он готовился к встрече с прославленным прорицателем Газуком – хотел выслушать его мнение, о пророчестве, увиденном во сне хурхе Юлдуз, − но все откладывал. Тысячелетний колдун вызывал в его душе какое-то смутное беспокойство, и хан, незаметно для себя, снова и снова выискивал уважительные причины, чтобы перенести эту встречу на другой день. Но сегодня...
Батый незаметно вздохнул и оглянулся – не заметил ли кто случайно его, недостойное отважного батыра, поведение? Потом поднял голову и перевел взгляд на узенькую щель в горе, которая служила входом в пещеру Газука. Из этой норы, если верить тому, что плетут пленные половцы, колдун, вылетает каждую ночь в степь, обернувшись большой белой совой, чтобы оглядеть мир. Часовые и в самом деле видели на фоне неба какую-то огромную птицу, что пролетала над стойбищем...
(Этой ночью Арапша даже хотел снять ее стрелой, чтобы разглядеть вблизи, но вовремя вспомнил запрещение хана и опустил лук).
В темном отверстии будто блеснула пара глаз, и Саин-хан раздраженно дернул плечом. Вечером он неосмотрительно пообещал своей Звездочке, что сегодня она наконец увидит знаменитого колдуна, а хан привык соблюдать свое слово, даже сказанное просто так.
– Арапша, – молвил не оглядываясь, потому как знал, что верный охранник всегда рядом, – Юлдуз-хатун уже проснулась?
– Да, Повелитель... – услышал в нескольких шагах позади себя негромкий ответ охранника.
– Передай, пусть идет в мой шатер, а сам пошли нукеров на гору – за колдуном.
– Слушаюсь, Повелитель, – поклонился Арапша, показавшись на глаза, но на мгновение задержался, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
– Ну? – нахмурил брови хан, который не терпел никаких промедлений при исполнении своих приказов.
– А если он будет упираться? – выдавил из себя темник. – Могу ли я применить к нему силу?
– Будет опираться? – искренне удивился Бату-хан. Ему и в голову не могло прийти, что кто-то станет противоречить воле джихангира. Такое и монгольским ханам не прощалось, а здесь – какой-то половецкий гадальщик. Но на вопрос Арапши он не нашел причины рассердиться. Напротив, – молодец, что помнит о запрете обижать жрецов. И прибавил твердо: – Это меня не касается... Хоть за конским хвостом волоките, но, чтобы сейчас же был здесь!
Проведя тяжелым взглядом Арапшу, хан ляскнул по морде жеребца, от чего тот недоволен фыркнул и дернул головой, – круто развернулся и исчез в шатре. Плохое настроение опять начало захлестывать его. А это значило: если сейчас же никто не развеселит хана, то вскоре прольется чья-то кровь...
Сев на сафьяновые подушки, Саин-хан погрузился взглядом в огонь костра и задумался. Поход начался удачно, невзирая на упрямое высокомерие Гуюк-хана и тайное неповиновение благосклонных к нему мелких ханов. Войско непрестанно двигается на запад, и все больше земель вытаптывают кони монгольских воинов... Даже норовистая Итиль вынуждена была подчиниться его воле, и вот шатер джизхангира стоит на ее правом берегу. Дальше – земли уруситов и булгар... С каждым днем все больше драгоценностей приходится пересчитывать и перевозить его юртджи. А уверенности в своих силах и твердости, необходимой каждому военачальнику, Саин-хан почему-то так и не достиг. Когда был рядом Субудай-багатур, он оживал и суровел, его поступки и приказы не разочаровали б и Потрясателя Вселенной; но оставаясь в одиночестве, – погружался Батый в водовор