Однако успокоительные мысли оставались всего лишь мыслями, а Юхим мучился, грыз кулаки, скрипел зубами. Сошел с лица, похудел на добрый пуд. И, видя его вечно нахмуренное, мрачное лицо, соседки зашептались о какой-то потаенной болезни, которая гложет богатея...
И вот, наконец, Юхим дождался случая расквитаться с обидчиком.
Сегодня вечером выпал на замерзшую землю первый снег. Он лег легкой, неуверенной скатертью, готовый растаять от первого же теплого прикосновения или самой слабой солнечной улыбки, но следы отображал четко и хранил долго. Достаточно отчетливо и достаточно долго, чтобы помочь ревнивому мужу. Руженка ж и не подумала об этом... А может, слишком уверенна была в себе и мужней покорности? Да и умение, путать следы на снегу, не входило в арсенал ее хитростей. Женщина все же, а не лиса... Вот и попалась.
Обо всем этом Юхим успел подумать, прежде чем Найда выпрыгнул из стога на землю и ступил шаг вперед. Поэтому и рассмеялся столь неожиданно. Потому что, как оказалось, Руженка даровала свои ласки тому, у кого он, собственно, и пытался ее украсть. Тайком, крадучись, как вор, а все ж, проклятый подкидыш, сумел выхватить у него из-под носа свой ломоть добычи.
Смех и для Найды оказался полной неожиданностью. Выбираясь наружу, он ожидал драки. Потому что хоть и считал Руженку своей, понимал, что перед Богом и людьми она принадлежит Юхиму. Ведь, в церкви своими губами ответила: «да!», на вопрос священника, − и этого уже не изменить вовек. Но сознание этого удерживал далеко от себя и никогда не вспоминал о нем. Напротив, делал вид, что все началось в их жизни лишь этой осенью…
Ночи тогда были еще по-летнему теплые, а зори – чистые и высокие...
Он встретил Руженку около запруды. Шутя взял за руку, но так уже и не отпустил. От прикосновения хрупкой ладошки, парня сначала бросило в жар, потом в холод, потом опять в жар... Потом... Он по-медвежьи неуклюже сгреб ее в объятия, опасаясь сердитого окрика или отчаянного сопротивления, но почувствовал под руками лишь податливую упругость девичьего тела. Увидел, в широко раскрытых глазах, счастливое недоверие и неумело, но крепко припал жаждущим ртом к ее, приоткрытым для поцелуя, роскошным губам...
Что делалось с ними дальше, не мог вспомнить никто...
Первая любовная ласка поймала их в свою ловушку и выпустила, счастливых и испуганных, лишь после того, как изменить уже нельзя было ничего. Да, собственно, они и не хотели этого. Знали, что рано или поздно наступит расплата. Но легкомысленно отмахивались от грустных мыслей и снова встречались, чтобы погрузиться в сладкое забвение.
Больше всего Найда переживал за Руженку. Потому что для него – княжеского дружинника – в наихудшем случае все обошлось бы лишь побоями. Жестокими, кровавыми, а все-таки – не до смерти. Потому, что убийство своего ратника князь Данило не простил бы никому. И ни на какую несправедливость, ни на какие объяснения не обратил бы внимания. Своих воинов князь судил сам и, за подобный проступок, оправдал бы без разговоров... Тем более, что здесь было много смягчающих вину обстоятельств. (Да и с каких это пор, для воина стало смертным преступлением позабавиться с чужой женой?). И только Руженке пришлось бы снести весь груз беспощадных сплетен и пересудов. А что девушка родила красавицей, то были бы они особо изощренными. Потому что именно в таких остальные женщины видит главную угрозу своему счастью и ненавидит от всей души. Соответственно, и порочит с прямо-таки неописуемым наслаждением.
Что же до избиения, то над этим Найда даже не задумывался. За время военной науки приходилось получать взбучку не раз и не два. Порой такую, особенно поначалу, что домой его относили на руках товарищи... Сам не смог бы дойти. Готовя свою дружину, князь Данило на учебу не жалел ни труда, ни времени. Особенно придирался тысяцкий Дмитрий. Тот не давал спуску ни в чем и никому. По его мнению, хороший дружинник должен был владеть и мечом, и копьем, и луком, – как ложкой. Даже более ловчее, поскольку от наличия ложки жизнь не зависит. А голыми руками должен был уметь справиться с одним, а то и двумя вооруженными. Про обычную драку, можно даже не вспоминать, − за каждый синяк или кровоподтек, полученный в общей шутейной свалке, воину полагалось три удара батогом. Была бы воля тысяцкого, он заставил бы каждого новобранца сойтись в поединке с медведем, чтобы посмотреть, чего тот стоит. (Новобранец, то есть). А за растерзанными зверем и не жалел бы, мол, сами виноваты, − лучше защищаться надо было.
Скрывая от людских глаз свои отношения с Руженкой, Найда даже мечтал, чтобы Юхим напал на него. Уж он бы тогда поквитался за все. А если б счастье улыбнулось, − то, может, и овдовела бы ненароком его любимая. Потому, что хоть как бы там люди не судачили, а Руженка всегда была лишь его, Найды. И именно Непийвода украл ее первым...
Воин знал, что справится с оружейником, даже если тот сунется к нему со всем своим глупым выводком. Поэтому, услышав снаружи его голос, Найда даже обрадовался, а когда выпрыгнул со стога, был уже готов драться и убивать. Но неожиданный хохот Юхима настолько сбил его с толку, что он на мгновение забыл про остальных Непийводченков. А тем − недоумкам было безразличны всяческие размышления, воспоминания. Они запомнили лишь то, что старший брат долго вдалбливал им в головы еще на подворье: бить каждого, с кем он станет говорить в лесу.
Тяжелая кривуля врезала парня по шее быстрее, чем Юхим перестал хохотать. И не успел Найда опомниться, как удары крепких кулаков так и посыпались на него со всех сторон. Дружинник даже не мог толком защищаться, а лишь кряхтел и пытался глотнуть воздуха, что после каждого удара в живот вырывался из его горла с громким всхлипыванием, будто раздували горнило кузнечным мехом. Мир потемнел в глазах Найды, ноги сделались мягкими, будто из воска, колени подогнулись, и он рухнул лицом в смешанную сапогами снежную болтанку. И скорее всего, невзирая на возможный княжеский гнев, здесь бы ему и наступил конец, потому что, раззадоренные кровью, придурковатые братья Юхима готовы были растерзать на куски кого угодно, хоть бы и ратника. (К тому же, какой с глупого спрос?). Но в это мгновение из стога выскочила Руженка.
Драка закипела так внезапно, быстро и жестоко, что у женщины даже не было времени одеться. Не слыша больше голоса Найды, она поняла, что случилась беда, и поспешила на помощь.
– Стойте, нелюди! Стойте! Опомнитесь! Что ж вы делаете?! Юхим!!! – прибегнула к хитрости. – Вы же княжеского дружинника убиваете!
Юхим заколебался, потому что хоть жажда мести и требовала крови, теперь уже было не до шуток. Убив Найду, он должен был бы поступить так же и с Руженкой. Ибо, пусть мир перевернется, она подтвердит перед воеводой, что напоминала ему, Юхиму, с кем имеет дело. И отбрехаться тем, что не ведал, кого били, уже не удастся… А значит – разговор закончиться на плахе! Вот только, как сдержать разошедшихся братьев? Юхим ринулся вперед, готовый остановить их пинками, если не помогут слова. Но его вмешательство было излишним... Глупые братья, увидав перед собой обнаженную женщину, которая казалась им еще более обольстительной в предрассветной мгле, так и остолбенели, − не в силах оторвать глаза от недоступных, а потому еще вожделенных, прелестей невестки.
Только теперь Юхим вспомнил, что и Морена приказывала ему смотреть, чтобы с Найдой ничего не случилось. Потому, что он все еще был нужен ей для чего-то важного, − и поневоле обрадовался. Князь, может, и помиловал бы его, умелого оружейника, а вот Морена – не пощадила бы в любом случае! Обрадоваться − обрадовался, но не успокоился. Ярость за попранную честь, все еще душила его и требовала выхода.
– А вот и наша лебедушка, – прохрипел брызгая слюной, потому что от избытка чувств она будто застряла в горле, и сплюнул презрительно на неподвижного парня, распростертого ниц под ногами. – Настоящая лесная царевна. Красавица... Сразу видно: достойная заплаченного за нее золота...
Его братья молчали и только громко сопели.
Юхим посмотрел на них внимательно, потом перевел взгляд на жену, которая все еще протягивал к нему руки, заступаясь за своего полюбовника, и ярость исказила его исхудавшее от душевных мук лицо.
– Может, и в самом деле, ребята, не дадим пропасть добру, нашими мозолями оплаченному? А? Коль чужим не жаль, то своим и подавно...
Приговор мужа был настолько гнусным, что Руженка даже не поверила услышанному, а восприняла это как начало обид и словесных издевательств, которые она и так приготовилась выслушать от Юхима, прежде чем тот возьмется за вожжи. Но когда муж неожиданно обернулся к ней спиной и пошел прочь, оставив наедине с четырьмя придурковатыми здоровяками, которым аж слюна со рта капала, Руженка поняла, что это не шутки. И ее ожидает наказание, гораздо постыднее и более жестокосердное, чем битье... Понимая также, что все слова, обращенные к глуповатым мужикам, будут напрасны, женщина жалобно взвизгнула и попятилась к стогу, что мгновенно превратился в ужасную ловушку. А те, что-то, бормоча между себя и похихикивая, подвинули следом... И тогда она испуганно закричала. Тонко, пронзительно, будто заяц в собачьих зубах...