Услышав этот крик, Юхим сначала остановился и дернулся было назад, но так и не сдвинулся с места. Ярость на неверную жену была еще слишком жгучей, чтобы позволить милосердию дойти до сердца.
Вскрик, полный отчаянья, привел Найду в чувства быстрее ледяного каши, в которой он лежал. Парень медленно приподнялся, опираясь на руки, и невольно застонал от боли во всем теле. Так его еще не били – безжалостно, насмерть...
Крик донесся во второй раз, но уже такой тихий, будто пробивался сквозь подушку или тулуп. Найда сначала подумал, что это ему чудиться.
– Нет!!! Не на...
Вопль оборвался на половине слова, и парень, сквозь туман и звон в ушах, понял, что умоляют о милосердии где-то неподалеку. Он удивленно оглянулся, но увидел лишь огромный стог из сухих лесных трав. Ступнул ближе, вдохнул его ароматы и окончательно опомнился.
– Руженка? – переспросил, надеясь, что ошибается.
В ответ из кучи сена послышалось лишь глуповатое хихиканье.
Куда и подевалась его слабость. Парень запустил руки в нору, которую они из Руженкой сами вырыли для своих встреч, что-то ухватил там и одним сильным рывком выволок наружу. Это был Нечипор – самый молодой из Непийводченков. Не разглядывая его долго, Найда ударил его напряженными пальцами в кадык и отбросил в сторону.
Федор еще успел возмутиться, куда это его тянут, но за мгновение тоже охладел ко всему и улегся рядом с братом. Таким ударом можно было и убить, и Найду в настоящий момент это мало заботило... Он словно выполнял тяжелую, неприятную, но необходимую работу...
Третий Непийводченко был вытащен таким же манером и уложен рядышком с двумя предыдущими, еще быстрее.
– Не отпускайте! Глаза! – заорал неожиданно последний из братьев, взвыл не хуже волколак а, и сам попятился к лазу. Восемь кровавых полос с обеих сторон украшали его морду, а кровь так и стекала промеж пальцев. Удар двумя сцепленными в замок руками по наклоненному затылку избавил его от мук. Хотя бы на время.
– Руженка! – воскликнул Найда и всунул голову в норе. – Любимая, родная, это же я...
Женщина молча всхлипывала и торопливо одевалась, путаясь в тряпках.
– Руженка, что случи... – парень запнулся. – Что они с то... – он опять не смог закончить. – Как ты?
Женщина продолжала молчать, лишь движения ее стали еще торопливее.
– Что с тобой, Руженка? Отзовись...
Руженка неожиданно прекратила одеваться и вперила в лицо парня длинный тяжелый взгляд. В глазах ее не было слез, а лишь страшная усталость и неописуемая тоска.
– Чего тебе? Еще мало?
Найде будто кто в лицо ногой врезал. Он дернулся, но сказать смог только одно:
– Что с тобой?
– Может, я ошибаюсь? – зло продолжила женщина. – Может, ты со мной, замужней, для чего-то другого встречался? Может, не мое тело в сено втаптывал, пользуясь случаем? Все вы одним миром помазанные!.. Хорошо Палаша говорила: сначала натешитесь, а тогда... – она всхлипнула.
– Руженка, что ты мелешь?! Опомнись!
Женщина опять поняла голову.
– А я и опомнилась... Меня Юхиму венчали – ему и повинюсь. Он мой господин, − имеет право карать или миловать. А тебе, дружок – больше не обломиться дармовщинки... Уходи!
– Руженка! – воскликнул потрясенно Найда. – Руженка...
– Оставь меня, – сказала твердо. – Все окончилось... Больше не подходи, и не заговаривай... Потому, что мужу пожалуюсь. Он тебе еще добавит.
И молодая женщина так свирепо зыркнула на парня, что тот растерянно попятился прочь.
Так и не отозвавшись больше ни одним словом до недавнего любовника, Ружена выбралась из сена, отряхнулась и поковыляла в город. И такой чужой, такой далекой и непостижимой была она сейчас для Найды, что парень не осмелился зацепить ее хотя бы словом.
Он еще какое-то мгновение постоял, почесывая затылок, а потом махнул рукой, сразу же согнувшись от боли в поврежденных ребрах, и тоже направился домой. Другой дорогой. И уже не видел, как всего за несколько шагов от опушки Руженку во второй раз встретил Юхим.
– Ну что, женушка моя милая, понравились тебе ласки моих братьев? Можем так хоть каждый вечер забавляться…
Руженка смолчала.
– Думаешь это все? – продолжал скрежетать зубами Юхим, в то же время не переставая любоваться красотой Руженки и невольно думая, что мог бы быть счастлив, − если б мог... При этом мысли его воротились к Найде, а от него опять к приказу Морены. – Ты еще не ведаешь, как подобных тебе наказывать принято. Ну, ничего – то дело поправимое.
Ружена молчала. Ей вдруг все стало безразлично. Она поняла, что наступил конец всем мечтам, что к прошлому возврату нет. А искать надежду, выдумывать для себя что-то хорошее в будущем – не было ни силы, ни желания. Полное отвращение к жизни сковало ее тело и душу.
– Молчишь? – не утихал тем временем Юхим. – Ну, молчи, молчи... А я все-таки придумал для тебя кое-что... Ты и не догадываешься. Спасибо, Мара подсказала...
Он хищно улыбнулся и добыл из-за пазухи небольшой мешочек, который висел у него на шее. Расшнуровал его и высыпал себе на ладонь что-то, похожее на большие сморщенные черных ягоды.
Руженка будто сбоку смотрела на все это и равнодушно думала: «Это он яд раздобыл где-то... Хочет меня убить... Вот и хорошо... Все закончится сразу, и, может, будет не очень больно».
– Глотай! – приказал Юхим и поднес те ягоды Руженке к губам.
Женщина послушно открыла уста и, больше морщась от брезгливости к его потной лапы, чем от неизвестного яда, губами собрала с ладони мужа все и проглотила. Проглотила, попрощавшись мысленно с миром, и умоляя Бога, чтобы не долго мучиться.
И вот теперь Юхим захохотал во второй раз и от души.
– Глупая подстилка, ты думаешь − я отравил тебя? А дудки! Тогда бы тебе опять удалось убежать от меня. И уже навсегда, да? Нет, даже не надейся... Я отпущу тебя от себя лишь после того, как сам смогу натешится всласть, или когда красота твоя увянет и будет никому не нужна.
– Что же ты тогда дал мне? – в голосе Руженки зазвенел ужас. – Приворотное зелье?!
– Зелье? – Ефим засмеялся еще веселее. – Да... Лишь не приворотное, а – волчье! Оно гораздо надежнее! Потому, что отныне ты каждую ночам будешь становиться волчицею и моей самкой... И никто другой не будет существовать для тебя.
– Нет! – отчаянно вскрикнула Руженка. – Нет! Никогда! Лучше смерть!
– А вот поглядим, – зловеще прошептал Юхим. – Смотри-ка, уже и одежонка твоя готова. И если я не ошибаюсь, то сам Велес собирается на тебя ее примерить.
Перед людьми и в самом деле, будто из воздуха, соткалась фигура могучего человека в красном как жар плаще, с длинными черными волосами, что, как будто густой смоляной дым, струилось с головы на плечи. Такие же усы и борода делали лицо Черного Бога белее снега, а глаза на нем казались двумя обожженными ранами. В руках Велес держал волчью шкуру. Некоторое время он молча миловался красотой женщины, и что-то – словно колебание или размышление – мигнуло в его глазах, но, похоже, что и боги вынуждены повиноваться обычаям.
– На колени! – приказал Руженке.
Та хотела что-то возразить, просить милости, но слова так и не выскользнули из ее горла, зато ноги послушно подогнулись, и женщина с тихим рычанием опустилась на четвереньки.
В то же мгновение Велес накрыл ее волчьей шкурой.
– Носи как собственную, – молвил повелительно. – Сегодня привыкай, а от завтра и до скончания века: день – для мужа, ночь – для зверя! – и исчез. А вместо Руженки перед Юхимом появилась молодая, сильная волчица.
– Вот и все, милая, – улыбнулся Юхим. – Вероятно, давно следовало так с тобой поступить... Теперь будешь лизать мне сапоги, а любого другого мужчину, как только стемнеет, разорвешь в клочья. Вот теперь ты, точно моя!
И в подтверждение сказанного, волчица послушно, хотя и неумело, завиляла хвостом...
* * *
Домой Найда возвращался словно во сне. Все, что случилось с ним, – казалось каким-то страшным бредом. Руженку будто кто-то подменил. А поскольку парень не чувствовал за собой никакой вины, то, поддаваясь уговорам извечного мужского самолюбия, готов был признать, что молодая женщина и в самом деле решила бросить его. То ли от страха перед наказанием, или подчиняясь какому иному капризу, – не существенно. Но – бросить! И Найда чтобы не обезуметь от мыслей, медленно стал убеждать себя в том, что, вероятно, люди правду говорят: «все женщины хвойды, и надеяться на их верность – пустое дело, − особенно, если они уже имеют в этом кой-какой опыт».
Отворив двери родной хаты, Найда облегченно вздохнул, так, словно все тревоги и неприятности остались за порогом. Но сразу же натолкнулся на укоризненный взгляд матери, что так и придавил его к дверному косяку.