– В какую еще дорогу? – удивился Найда.
– Не ведаю... Как придет время, ты сам расскажешь мне, куда собираешься.
– Ты можешь обойтись без загадок? – повысил сердито голос Найда. Но Митрия уже не было рядом.
Зато на дворе заскрипел под сапогами снег, и кто-то властно постучал в оконницу.
– Кто там? – встревожено отозвалась мать.
– Сотник велел собрать дружину, – послышался голос десятника. – Поторопись, Найда!
– Уже иду! – отозвался парень и соскочил из лежанки. А что ложился полностью одетым, то лишь накинул кольчугу, подпоясался мечом и шагнул к сенным дверям.
– Сынку! – вдруг позвала матушка.
– Что, нене?
– Будь осторожен...
– А как же, – улыбнулся парень. – Расхристанный ходить не буду, и снег горстями есть тоже не буду.
– Сон я видела плохой, – прошептала Христина.
– Сон? И вы – сон...
– Волчий сон... Волки тебя из моих рук рвали, а я удержать не могла...
– Да, – протянул Найда. – Что-то и в самом деле слишком много волков и волколак вокруг Галича развелось. – А обращаясь к матери прибавил нежно:
– Не беспокойтесь, нене. Митрий говорил, что серым я не достанусь, и мне почему-то кажется, что он не обманывает... – потом перекрестился на икону в углу и поспешно вышел... Сотник зря не стал бы тревожить.
* * *
Пурга и снегопады, что почти неделю, не утихая, укутывали снегами замерзшую землю, наконец-то угомонились. Тяжелые свинцово-черные тучи побледнели и растаяли, будто никогда и не собирались, − и над всей Галичиной засияло солнце, заискрилось снежинками и инеем − мягкое зимнее небо.
В лесу было тихо и спокойно. Лишь изредка с шорохом и буханьем сползала с гибкой ветки пушистая белая шапка, и звонко хрустел на морозе снег под конскими копытами.
Выполнив поручение и переждав ненастье, Найда неспешно возвращался в Галич. У парня был замечательное настроение, и в такт легкому конскому шагу он мурлыкал себе под нос какую-то рождественскую песенку.
Еще совсем свежие и болезненные воспоминания медленно отступили где-то на заплечье, а там и потерялись, смешавшись с новыми впечатлениями и заботами.
Даже возвращаясь домой, Найда больше думал о том, как поживают больной отец и старая матушка, чем маялся трагедией, произошедшей с любимой. Правда, здесь Руженка была сама частично виноватая. Кто же стерпит обиду, брошенную в лицо, к тому же столь безосновательно. Поэтому и молчало сердце парня, прячась за несправедливость, и позволяло не думать о том, что той сейчас, должно быть, значительно хуже и тяжелее.
Люди всегда готовы прийти на помощь другому, особенно, если это ничего им не стоит. Когда же приходится чем-то жертвовать, – предоставление помощи становится гораздо проблематичным. И уже совсем безнадежна ситуация, если благородный поступок требует принести в жертву собственную гордость, или даже обычную спесь, или там – амбиции... В этом случае все красивые намерения сразу куда-то исчезают, − а послушная совесть молчит, будто ворона с яйцом в клюве.
Поэтому Найда неспешно ехал лесным шляхом, тихо насвистывал, миловался красотой зимнего леса, и ничего не затмевало парню хорошего настроения…
Двое путников, что прислонились с обеих сторон дороги на большом, вывернутом с корнем конуре старого граба, не сразу и привлекли его внимание. Потому что были густо припорошены снегом, как все вокруг. И такие же неподвижные...
– Ау! Люди добре! – окликнул их Найда, подъехав немного ближе. – Вы еще живые, уже ли это?..
От звука его голоса путники слабо зашевелились, и на него глянули две пары запаленных, потухших глаз, − что едва теплились на бледных, обескровленных лицах.
– Ого! – парень даже присвистнул и мигом из коня спрыгнул. – Да вас, видать, хорошо скрутило. Заплутали в пургу, что ли?
Говоря все это, он принялся тормошить обоих, пытаясь расшевелить, вернуть к жизни закоченевшие тела. А когда те застонали и начали слабо упираться его безжалостным рукам, Найда добыл из чересседельной сумы ломоть хлеба, разломал пополам, обильно смочил куски водкой из баклаги и протянул обоим, − юноше и девушке...
– Только не спешите. Медленно пережевывайте. У меня пищи достаточно. Как первый голод утолите, еще дам. Потому что, если сразу, то можете середину нарушить...
Те послушно надкусывали маленькими кусочками и долго пережевывали. Похоже, знали о голоде не только из рассказов. А как управились с доброй половиной полученного хлеба, Найда дал им сделать по несколько глотков из баклаги. Потом надпил и сам.
– Ну, что, ожили? – спросил немного погодя.
– Да, спасибо, – тихо ответил юноша. – Если бы не ты, вероятно, дошли бы до ночи.
– Как бы какое зверье не напало раньше. Совсем отощали… – прибавила едва слышно девушка.
– Куда же вы направлялись?
– В Галич... – махнул рукой в том направлении, откуда приехал Найда, парень.
– В Галич? – переспросил удивленно тот. – Но, город совсем в другой стороне... Все-таки заблудились…
– В другой? – пришла очередь удивляться путникам. – Вероятно, кругом ходили во время вьюги...
– А чего же тогда пускались в дорогу перед самим ненастьем. Неужели так спешно?
– Беда случилась. Помощь нужна... – ответила девушка.
– И что же случилось?
– Мара уничтожила все наши припасы еды и дров. Если никто не поможет – смерть от холода и голода ожидает весь поселок. Вот мы с Маричкой...
– Мара?
– Ведьма здешняя. Первая прислужница Морены...
– Так, так, – почесал затылок воин. – Ну, с пищей еще – всякое бывает. Но дрова... Лес же вокруг. Неужели никто топор в руках удержать не может?
– Нам нельзя...
– Мы не можем! – тверже поправила Маричка. – Мы же бортники... Не обижаем ни деревья, ни животных.
Найде приходилось слыхивать, что в лесах живут небольшие громады, члены которых убеждены, что души умерших переселяются во все живое, и потому никогда даже муравья не обидят. А в лесу не только ветки не сломают, но и листочек не сорвут. Питаются только медом из пасек, ягодами, орехами, грибами...
– А хворост?
– Сначала собирали... Потом завьюжило... Люди отощали от голода. Нужна помощь. Мы хотели к ближайшему жилью. А пурга не прекращалась...
– Ясно. Далеко до вас отсюда?
– Не очень...
– Тогда садитесь на коня и ведите... Только уж не плутайте более.
Несчастные попробовали подняться, но не смогли. Тогда Найда легко высадил обоих на гнедого, − удивляясь чрезвычайной легкости тел. Сам взял коня под уздцы и двинулся в направлении, в котором указывали спасенные.
* * *
Шли так часа три. С каждым шагом лес делался выше и гуще. Но не мрачнел от этого, а наоборот – становился все более приветливым. Деревья будто здоровались с людьми, словно радовались с того, что они не потерялись в дороге, а быстро возвращаются домой.
Наконец добрались и до небольшой опушки, густо заставленной, может, десятком обычных Галицких хат на две горницы, сени и пекарню. Оба большие, вероятно, общие амбары чернели в стороне обгоревшими балками и стропилами, − нигде не слышно было никакого движения и ни из одного дымаря не вился дымок.
– Неужели опоздали, Юрку? – воскликнула Маричка, немного отжившая, после каравая и хлебного вина.
– Не может того быть! – воскликнул юноша и начал неуклюже слезать с коня.
Оставив их одних, Найда быстрым шагом направился к ближайшей хижине. Натужно отворил прихваченные морозом двери и вошел внутрь. На широком ложе плотно, будто дрова в поленнице, лежали люди, укутанные с головами одеялами и тулупами. И только по тому, что вся эта куча едва-едва шевелилась, можно было догадаться, что под ними еще живые души, а не мертвые тела.
Крякнув в сердцах, Найда опрометью выскочил на улицу, прихватив в сенях топор. А еще за мгновение он принялся рубить останки обгоревших клетей, лишь щепки во все стороны летели.
Растопив печь в одной избе, переходил ко второй и так по кругу... Рубил, носил, разжигал, подкладывал... Потом, уже только рубил. Носить стал Юрко, а подбрасывать Маричка...
Когда растаял первый казан снега, Найда вылил в него вино из запасной − большой, на две осьмушки баклаги, и этим почти горячим варевом юноша с девушкой принялись поить всех жителей. Малых и старых.
Во втором казане распустили до кисельного вида три ковриги хлеба, что еще оставались у воина, и стали обносить всех по второму кругу. В третьем – поставили набухать овес, отобранный у коня, и мерку пшена, которую каждый путник на всякий случай всегда берет с собой в дорогу.
Отрезав от куска сала, добрый ломоть, величиной в ладонь, Найда подкрепил им силы двух своих помощников, справедливо рассудив, что именно на них теперь вся надежда. Остальное бросил в казан с упревающим зерном.