Спрятавшись в тени большого обломка скалы, что каким-то чудом еще держался за берег и не бухнул в запруду, старый Беркут нацеплял на крючок большую навозную муху. Несмотря на свой почтенный возраст, он все еще оставался крепким, сильным мужчиной с упругими мышцами и ясной головой.
Вечно голодную прожорливую рыбину достаточно легко поймать, нужно лишь придерживаться единственной предосторожности: пструги очень пугливые, и если на воду упадет хотя бы незначительная тень – все рыбины мгновенно исчезают, и тогда уже никакой приманкой не вытянешь их из убежища.
Но рыбацкую науку горцы познают сызмальства, и с годами становятся такими ловкими, что пструги лишь чудом остаются еще в горных водоемах... Обычно рыбалкой занимается детвора, еще не пригодная к тяжелому труду хлебороба, но сейчас Захар умышленно пришел до рассвета на запруду, потому что хотел в тишине спокойно поразмышлять. А известно же: ничего так не дисциплинирует мысль, одновременно убыстряя ее бег, как пламя костра или течение воды. Особенно, когда думы серьезные и не слишком приятные... Такие, как теперь.
Захар сокрушенно вздохнул и легко, без всплеска, забросил крючок с нацепленной приманкой. Большая зеленая навозная муха, которая, хотя и была проколота насквозь острым железом, продолжая негодующе жужжать ляпнулась просто перед мордой рыбины. И пструга проглотила ее быстрее, чем человек мигнул... Оставалось лишь немножко подсечь, и добыча, достаточная, чтобы насытить двоих голодных мужчин, попала бы в подсак. Но старый рыбалка уже не видел ничего, хотя вглядывался в глубину так пристально, будто на дне пруда был спрятан ответ на все вопросы, которые мучили его. Получив шанс на спасение, форель, что уже укололась об острие крючка, широко разинула морду, сильно ударила хвостом и исчезла среди камней... А Захар так и продолжал неподвижно сидеть на берегу.
Беды, как известно, по одной не ходят, а носятся миром плотными табунами. И уже как припрут кого, то невозможно и отбиться. Хуже голодной волчьей стаи зимой.
Первая беда упала на тухольцев вместе с боярином Тугар-Волком. Собственно, он и стал этой бедой... Нежданно-негаданно поселился на их землях по велению князя Данила Романовича, который будто даровал ему всю Тухольщину. Как мужественному и верному соратнику. Относительно мужества боярского, у старого Беркута сомнений не было – боярин таки был рьяным рубакой, да и на медведя шел с боевым топором, будто к поленнице дров нарубить... Но – тоже, невидаль... Только лишь в их громаде насчитывался не один десяток парней, что при встрече с мохнатым «вуйком», хозяином Карпат, и не подумали бы уступить дорогу. Так почему же все они вместе с детьми и женами навсегда должны были через какое-то там боярское мужество стать холопами закованного в железо вояки?
Правда, боярин, зачитав громаде княжеский указ, пока только тем и ограничился. Вероятно, догадывался, что горцы не пара низинным громадам, и подмять их под себя будет не так легко. Поэтому, на первую беду пока еще можно было и не роптать. Подождать, дать возможность новому «хозяину» обнаружить свою натуру и аж тогда ответить надлежащим образом. Время покажет... Но не в Захаровом обычае было бездеятельно полагаться на добрую волю. Он хотел заранее знать, какую беду ожидать от Тугар-Волка, чтобы иметь возможность предварительно подготовиться и встретить напасть во всеоружии... Этим и занимался ночью его самый молодой сын с товарищами.
Делая вид, будто выслеживают волка-одиночку, который повадился вырезать отары, парни должны были присмотреться внимательнее к жилищу боярина, что построилось вблизи села. Максим охотно согласился выполнить отцовскую волю, тем более, что думал встретиться с Мирославой.
И это была третья напасть. Потому что мудрый Захарий не видел ничего хорошего в увлечении младшего сына боярской дочерью. Да – третья... Потому что второй – Беркут все же считал лесного зверя. Беды от возможной любви лишь предусматривались, а нахальный зверюга ночь в ночь нападал на отары, которые паслись на полонинах, и убытки уже шли на десятки овец и пару телят. А что самое странное – лютые, огромные волкодавы, которые обычно надежно охраняли те отары и стада не только от волков, но и медведей-шатунов, при появлении этого зверя, жалобно скулили и сбивались в кучу. Повизгивая, будто месячные щенята. Видя такой испуг своих верных охранников и товарищей, не осмеливались напасть на волчину и пастухи, потому что были то еще совсем молодые ребята, которые не доросли до возраста охотника.
Зверь появился в их краях одновременно с Тугар-Волком, и старый Беркут сначала было даже хотел заявиться с просьбой к боярину, чтобы тот устроил облаву. Все равно у того не было более важного занятия. А в отплату − отправить ему в помощь нескольких мастеров для постройки дома, но впоследствии передумал. Потому что просить боярина о защите было равноценным потому, чтобы признать его опеку над громадой... Да и молодые охотники никогда не простили бы ему такого пренебрежения их умением. И в первую голову – вспыльчивый Максим. Разве поняли б они мудрость Беркута, который думал свести в поединке две беды, и таким образом избавиться хотя бы от одной... А как было хорошо задумано: убьет боярин волка – без риска для громады, защитят отары; произойдет наоборот – громада избавится от досадного соседа. А в самом лучшем исходе дела − один из них погибнет сразу, а второй, смертельно раненый – скончается чуть позже... Но чистые в своих помыслах, даже по отношению к врагам, молодые души с презрением отнеслись бы к подобным хитростям, и Захарий даже не пытался заговорить об этом с другими. Вот и разгуливали этой ночью молодые охотники по горам, выслеживая сразу двух врагов...
Беркут оторвался на мгновение от своих размышлений и удивленно покрутил перед глазами голый крючок. Потом умело нацепил вторую муху…
То, что обнаглевший волк-одиночка пришел в Тухольщину следом за боярином, могло быть случайностью, но могло – и не быть...
Молодежь, которая быстро перенимает все новое и насмешничает над старыми обычаями, конечно, подняла бы на глум и эту догадку девяностолетнего Беркута. Но он был убежден, что зверь насылается на громаду теми, кто благосклонно отнесся к первым тухольцам и позволил им поселиться здесь. Потому что появление Тугар-Волка оскорбило Богов, а молчаливое согласие сельской громады – рассердила. Поэтому и предпочитал Захарий, чтобы с этим волком встретился сам боярин, а не молодые охотники. Потому, что чувствовал − за возвращение покоя в долину платить придется кровью человеческой.
Была еще и четвертая беда... Монголы!
Вот уже во второй раз и какой год подряд разоряли они Красную Русь. И не было до сих пор силы, которая могла бы остановить их. Хруст костей над Калкой достиг и Карпатских гор... Оставалось только надеяться, что прожорливые степняки не осмелятся лезть в чужие им горы и обойдут Тухольщину так же, как обходили ее до сих пор – не менее алчные бояре и воинственные князья, удовлетворяясь умеренными податями. Но, Морена сказала ночью – орда все же придет. Прольется кровь и в Запалой долине. Хоть бы только не вся, до капли...
Углубленный в тяжелые думы, старый Беркут и не заметил, как после тревожной ночи, его сморил внезапный сон. Просто закрыл на одно мгновение уставшие глаза, да и задремал. Сидя на берегу пруда, прислонившись спиной к обломку скалы…