— Ну и что он за человек? — на лице ходячего скелета проявилось выражение полнейшего безразличия.
— Покойный, — подтверждаю выводы прокуратуры, но эту засушку не так-то легко довести до стадии легкого возбуждения.
— Вы с ним встречались?
— Если это он. В смысле работник «Метелицы». Однажды, когда брал у него ключ от номера.
— И о чем вы говорили?
— Ни о чем. Он дал ключ. Я взял. И все.
— Даже не здоровались?
— Не помню.
Самый достойный ответ в моем положении. Я ведь не имею права врать из-за возможности получить срок. Вообще-то по итогам моей трудовой деятельности при большом желании меня можно привлекать почти по всем статьям Уголовного кодекса. Однако впервые в жизни сталкиваюсь с возможностью сесть за заведомо ложные показания. Вот и приходится говорить чистую правду. «Не помню» — и все тут. В конце концов, склероз является общенациональной неподсудной болезнью. Кто им здесь не страдает? В том числе — гарант конституции. Стал президентом — и тут же забыл о своих обещаниях. Так то президент. Что говорить о подчиненных, берущих с него пример, или простых людях вроде меня?
— Хорошо, — согласился с Бог весть каким по счету провалом памяти в своей практике Маркушевский и жестом поражающего исключительно комплекцией индийского факира выхватил из папки на столе очередную фотографию.
— А этих людей знаете?
Лихо работают. Наверняка труп администратора был обнаружен вчера, а сегодня с утра пораньше у Маркушевского уже есть фотографии оперативной съемки места преступления. Не удивлюсь, если он располагает и результатами вскрытия.
Вместо того чтобы, в свою очередь, задать следователю невинный вопрос: «Вы не в курсе, какого дьявола Рябову понадобилось устраивать свежемороженые находки?», пристально вглядываюсь в черно-белое изображение и бормочу спасительную фразу:
— Не помню...
— Так не помните или не знаете? — с подковыркой проскрипел Маркушевский.
— Не знаю, — решительно преступаю статью Уголовного кодекса, отодвигая фотографию.
Кое-кого действительно не знаю. В конце концов, разве могу помнить всю команду Челнока? Да и пара человек на фото — явно местные, иначе просто быть не может. Кто как не местные стали для приезжих охотников своеобразными егерями, именно они совершенно случайно наткнулись на сокровище среди леса. И погнали выполнять свой гражданский долг, даже не требуя положенных по закону двадцати пяти процентов от найденного клада.
— Удивительно, — пробормотал следователь, — тут есть и ваши земляки. Живете в одном городе.
— Ну и что? — мне окончательно стало ясно, какую роль в этом деле играет Маркушевский. — Южноморск — не Косятин. Это здесь друг друга все знают, на то и деревня. А у нас населения — больше миллиона. Там соседи по площадке годами живут бок о бок и то друг друга не знают...
— Ладно, — согласился с таким здравым рассуждением Маркушевский и прищурил глаз до такой степени, что мне стало страшно: вдруг он выскочит из окружности костей прямо на пол? Больше вроде бы Маркушевскому стращать меня нечем. Я даже не опасаюсь, что меня снова окунут в камеру в качестве подозреваемого уже в двойном убийстве. В этом случае за мной бы приехали. Значит, администратор был убит позже, чем Будяк. Когда именно, не знаю, но об одном догадываюсь: во время убийства у меня имелось твердое алиби, иначе Маркушевский строил бы допрос совершенно по-другому.
В отличие от господина Маркушевского, майор Саенко провел допрос более эффективно. Он в меру отпущенных природой способностей изготовил кофе на крохотной электроплитке в углу кабинета, активно угощал меня «Мальборо» и попутно рассказывал о недавней находке в лесу.
Лицензионные сигареты походили на настоящий «Мальборо», как господин Маркушевский на окорок. Тем не менее во время допроса я травился этой гадостью, попивая жиденький кофеек, лишь бы не обидеть честного мента. Больше того, мне удалось ответить абсолютно на все вопросы следствия, почти не задумываясь.
Пока я наслаждался временным отдыхом после бессонной ночи, майор Саенко допрашивал меня с особым усердием. В свою очередь, я старался как можно реже перебивать его монолог чистосердечными признаниями, состоящими из слова «да». Все происходило как в старом анекдоте, когда на экзамен заявился абитуриент, поступающий в институт за бабки. Экзаменатор задает вопрос: «Это правда, что Великая Отечественная война началась в сорок первом году?» Кандидат в студенты отвечает «да» и получает заслуженную пятерку. В конце концов, я тоже сижу в кабинете майора не бесплатно. А он до того по-новаторски ведет допрос, дальше, как говорится, некуда.
Майор Саенко со скорострельностью пулемета поведал: вчера был найден труп администратора гостиницы. Какие-то охотники шастали по лесу в поисках добычи, но вместо того, чтобы забомбить чудом уцелевшего в наших экологических условиях зайца, обнаружили уже готовый труп. Кстати, вот его изображение, узнаете? Правда, это администратор «Метелицы», с которым вы виделись как-то мельком, но не больше того? Хорошо, пойдем дальше.
В том, что убийства администратора и Усенко связываются между собой, у следствия не возникает и тени сомнения. А потому оно в лице майора. Саенко приносит мне окончательные извинения за беспочвенные подозрения и беспокойство. Ведь администратора убили в то время, когда меня безвинно томили в изоляторе временного содержания, извините еще раз.
Честный мент клятвенно заверял: он приложит все усилия, лишь бы найти настоящего убийцу, чтобы таким образом отогнать тень, невольно брошенную на честное имя известного филантропическими заскоками бизнесмена. Недолго осталось безнаказанно шастать по Косятину кровавому монстру, который, кстати, укокошил администратора из старомодного револьвера. Пулю нашли в голове трупа, а орудие преступления разыскала собачка в восьмидесяти метрах от места трагедии. Конечно, охотники натоптали там будь здоров, но разве это могло сбить со следа надрессированную по криминалу шавку и местных пинкертонов? А потому мою скромную персону больше не будут дергать на допросы. Вовсе не из-за точки зрения начальника райотдела, а по причине открывшихся обстоятельств.
Напоследок майор Саенко долго жал мою руку и кололся — с первых минут нашего невольного знакомства он был уверен в моей невиновности. И теперь я могу приходить к нему запросто в гости, потому как нечасто встретишь в наши дни такого культурного человека.
Я прекрасно осознавал, отчего майор так активно зазывает меня к себе не на очередной допрос. Волнуется, как бы мою издерганную нервную систему не поразил тот самый склероз, и я не отбыл из Косятина восвояси, начисто позабыв о доблестной работе милиции.
Пришлось откровенно признаться майору: у меня есть твердая надежда, что его профессионализм будет отмечен руководством по достоинству. С моей точки зрения, майор вполне достоин даже самой распространенной ментовской премии в виде наручных часов. Пусть, как говорится, счастливые этих самых часов не наблюдают, но на другие виды премии фантазии руководства органов никогда не распространялись.
Выйдя из райотдела на свежий морозный воздух, не без удовольствия иду по заснеженным улицам, отмечая исчезновение наружного наблюдения. Это не означает, что я отныне могу гулять сам по себе, подобно киплинговскому коту. Просто люди Рябова работают гораздо профессиональнее, чем доморощенные косятинские топтуны. Мне не раз приходилось в этом убеждаться.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Время траура наступало на нас, приобретая довольно отчетливые очертания грядущей трагедии. И для меня, и, в частности, для Красной Шапочки. В связи со скоропостижной выпиской доблестного ветерана Чекушина, который с завтрашнего дня займет мое сегодняшнее место. Тогда прощай свободное хождение в ветеранскую койку, ну а о том, что мы с Аленушкой сможем в присутствии дедушки перебазироваться на ее скрипучую кровать, думать не приходится. По нескольким причинам.
Во-первых, расшатанная моими командировочными предшественниками кровать скрипит более противным тембром, чем голос следователя Маркушевского, что отрицательно сказывается на и без того измученной нервной системе. А во-вторых, сильно подозреваю: отставник Евсеевич вряд ли будет доволен таким зрелищем, хотя многим людям оно по душе. Но Чекушин наверняка не станет умиляться-сюсюкать: как стремительно бежит время, воспитывающее детей надежней родителей. Ой, до чего быстро выросла моя внученька, Аленушка ненаглядная, кажется, еще вчера в пасочки игралась, а сегодня такие пирамидки выстраивает...
Похоже, и Красная Шапочка не безмерно счастлива от предстоящей перспективы. Уверен, гонять на лыжах в обществе дедушки ей нравится гораздо меньше, чем скакать верхом, упершись ладонями в мои плечи. Несмотря на широко разрекламированное равноправие между мужчиной и женщиной, Аленушка предпочитает быть хозяйкой положения и посматривать на меня сверху вниз, изредка чересчур широко раскрывая глаза.
Чтобы поддержать идеи равноправия, одновременно доказывая наличие пресловутого мужского достоинства, мне пришлось побеспокоить Красную Шапочку, а затем продолжать приносить ей радость в той позе, на которую только и способен серый волк.
Нет, не зря мы отдаем предпочтение дедушкиной койке. Аленушка постоянно издает весьма красноречивые звуки, добавься к ним аккомпанемент ее кровати — и это станет самой настоящей шумовой помехой в любовной симфонии.
Видимо, гены старого бойца Чекушина сказываются на поведении внучки, держащейся донельзя по-военному. Красная Шапочка вцепилась зубками в наволочку, как в горло врагу, вдобавок лупит кулачком левой руки простыню, одновременно то накатываясь бедрами вперед, то отступая на намеченные природой позиции. При этом умудряется издавать какие-то воинственные междометия, переходящие в яростные вопли, лишний раз подтверждающие поэтическое откровение: есть упоение в бою, да еще какое.
Только вот опыт, позволяющий соразмерять силы, приходит к бойцам с годами, несмотря на кажущуюся спорность подобного вывода. И когда обессилевшая Аленушка угомонилась, доверчиво заснула на моей груди, прижавшись к моему самому старому, лет двадцать назад заросшему шраму, я впервые за все это время не смог позволить себе роскоши ответить ей взаимностью.