ции и гражданской войны. Если говорить о поэтическом творчестве Ильи Эренбурга последних десятилетий, когда поэт стал вполне самостоятельным, нельзя не вспомнить о его попытках передать русским стихом свойственную французской просодии силлабику, нельзя не вспомнить душевного сродства испанской книги Неруды с испанскими стихами русского поэта, а также и того, что Вийон, над которым Илья Эренбург работал всю жизнь, иной раз звучит странным эхом в его поздних стихах. Однако поэзия позднего Ильи Эренбурга слишком тесно связана с русской и советской традицией, чтобы поиски иноземных влияний были хоть сколько-нибудь плодотворными. Тютчев и Блок — поэты всей жизни Ильи Эренбурга, по влиянию на него сравнимые только с Чеховым. А из своих непосредственных современников Илья Эренбург чаще всего называл Маяковского, Цветаеву, Мандельштама, Пастернака, Ахматову, Есенина и в последние годы Заболоцкого. Всего лишь за день до смерти он назвал Цветаеву и Мандельштама как самых близких, самых личных, самых пережитых им поэтов.
Книга «Тень деревьев» отнюдь не является полным собранием стихотворных переводов Ильи Эренбурга. Некоторые переводы сознательно опущены из-за своей малозначительности или как нехарактерные для пристрастий поэта. Некоторые, в том числе значительная часть переводов нз Неруды, напротив, не включены потому, что они перепечатывались десятки раз и хорошо известны любителям поэзии. Однако эта книга — несомненно, первая попытка собрать воедино поэтические переводы Ильи Эренбурга, разбросанные по различным книжным и журнальным изданиям, давно ставшим библиографической редкостью.
Борис Слуцкий
ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭЗИИ
Жак де Безье(XIII век)
О ТРЕХ РЫЦАРЯХ И О РУБАХЕ
Жила раз дама, и она
Была добра, мила, ясна,
Всех дам приветливей, умней,
И вот что приключилось с ней:
Был муж ее весьма богат,
Всегда гостям заезжим рад,
По всей стране радушным слыл.
В те дни турнир объявлен был.
Три рыцаря, бредя туда,
Минуя замки, города,
В их замок по пути зашли,
Прием достойный обрели.
Отвагой славился один,
Земель немалых господин.
Другой был также храбр и смел
И много золота имел.
Был третий беден и уныл,
Но храбро в страшный бой спешил.
Все трое между дам и дев,
Ту даму нежную узрев,
Что всех милей и всех ясней,
Любовью воспылали к ней.
И молвил первый: «Свет земной,
Минуту ты побудь со мной!
Я не прошу твоей любви,
Но ты слугой меня зови.
На все готов я для тебя,
О несравненная моя!»
Другие тоже полны чар,
Ей поверяли сердца жар.
Вздыхала дама смущена,
А утром видела она,
Тая великую печаль,
Как всадники умчались вдаль.
Она тогда пажа нашла,
Рубаху белую дала
И молвила: «От всех тайком
Ты на турнир спеши верхом,
Пред рыцарем мой дар сложи, —
И назвала пред кем, — Скажи,
Коль он любовью поражен,
Рубаху пусть наденет он
И выйдет в бой не скрыт ничем,
Оставив панцирь свой и шлем
И сохранив лишь меч и щит,
Мечу противника открыт.
Коль он рубаху ту возьмет
И в ней на черный бой пойдет,
Ко мне назад спеши скорей.
Коль не возьмет, ступай ты с ней
К другому, — назвала к кому. —
И то же повтори ему.
Коль не возьмет, тогда ступай
И третьему ее отдай».
Послушный паж рубаху взял,
Коня усталого он гнал
И первому привез ее.
Он рыцарю промолвил все,
Что приказала госпожа.
И рыцарь выслушал пажа,
Сказал, что выполнит приказ,
Рубаху он надел тотчас.
Чтоб доказать любовь свою,
Готов он пасть в лихом бою.
Но после рыцарь вышел прочь.
Когда же наступила ночь,
Он вспомнил о пажа речах,
И овладел им смертный страх.
К пажу придя, тоской сражен,
Ему вернул рубаху он.
Другому рыцарю отнесть
Спешил гонец тот дар и весть.
Но рыцарь мрачен и суров
Не понимал заветных слов
И, дару страшному не рад,
Рубаху возвратил назад.
Спешил гонец, коня он гнал,
Пред третьим рыцарем предстал.
И рыцарь, выслушав гонца,
Возрадовался без конца.
Сказал: «Рубаха столь нежна,
И крепче панциря она.
О паж, нет злата у меня,
Но ты возьми себе коня,
И даме молви — рыцарь взял
Твой нежный дар и ликовал.
Он завтра выйдет в темный бой,
Хранимый лишь твоей мольбой!»
Уж ночь прошла, герольд трубил,
И рыцарь у окна грустил.
Всю ночь рубаху он держал,
Ее стыдливо целовал.
Во имя дамы, думал он,
Победы крик иль смертный стон.
Но вдруг трубы призывный звук
Родил в нем тягостный испуг.
Он вспомнил меткий взмах меча.
Зачем надел он сгоряча
Рубаху? Он теперь открыт,
Бока и грудь не скроет щит.
Из-за игры погибнет он,
Осмеян всеми, побежден,
О, через час погибнет плоть,
И не простит души господь.
Он, замирая и дрожа,
То вспоминал слова пажа
И очи той, что столь светла,
И что на смерть его вела,
То снова видел блеск клинка,
И овладела им тоска.
Рубаху снял и на позор
Он руку к панцирю простер,
Но увидал в последний миг
Он несравненной дамы лик,
Вскочил на верного коня,
Свой меч подняв и щит клоня.
Ни страх, ни раны — ничего
Не удержало бы его.
Уж рыцарь не свернет назад.
Его противники разят.
Зазубрен меч, повергнут щит,
И кровь из тяжких ран бежит.
Но он не уступает, вновь,
Вздымая меч, стирая кровь,
Не видя рощ, топча луга,
Сражает за врагом врага.
Но ран все больше, меньше сил,
Герольд трубит — он победил.
Рубаха — вся в крови она,
Изорвана, обагрена.
Он что-то шепчет слаб, но рьян.
И багровеют тридцать ран.
Ему награда и почет,
И всяк его к себе ведет.
Он просит лишь пажа беречь
Рубаху рваную да меч.
С турнира паж домой скакал,
Он даме обо всем сказал.
В томленьи, плача и дрожа,
Ему внимала госпожа
О ранах рыцаря того,
Кто, не жалея ничего,
Ей отдал все, что мог отдать.
И начала она вздыхать:
«Коль он умрет — виновна я.
Его любовь — любовь моя.
Но был он выше и смелей
Столь щедрых на слова друзей».
И паж сказал, потупив взгляд:
«Те отдали твой дар назад».
Как только вечер приходил,
Паж даму к рыцарю водил.
И в темной горнице она,
Тоски и сладости полна,
Могла, как ангел или мать,
Больного тело врачевать.
В двух рыцарей вошла тогда
К больному рыцарю вражда
За то, что он был горд и смел
И смелостью их одолел,
За то, что породила кровь
Небоподобную любовь.
Когда закончился турнир,
Муж дамы заготовил пир.
Гостям столь необычным рад,
Решил он восемь дней подряд
Вином густым гостей поить,
Им яства редкие дарить.
Убрал он зал, сказал жене
И девам знатным, чтоб оне
Служили бы гостям во всем
И потчевали их вином.
Так господин жене сказал.
Но рыцарь раненый узнал,
Что дама будет угощать
Гостей и вина им давать.
Пажа позвал, сказал: «Ступай,
Рубаху даме ты отдай,
Скажи, что к празднику она
Надеть рубаху ту должна.
Рубаху рваную, в крови —
Во имя муки и любви!»
Паж молча выслушал приказ
И к даме поспешил тотчас.
И дама приняла любя
Позор и муку на себя.
Ответила: «В крови она,
Но, милой кровью скреплена,
Она всех жемчугов милей», —
Ее надела и ушла.
Шумели гости уж давно,
Им девушки несли вино,
И с каждой чашей светлый зал
Все больший говор наполнял.
Тогда спокойна, но бледна
Вошла печальная жена.
В глазах ее была любовь
И на рубахе рваной кровь.
А муж, ее в дверях узрев
И сдерживая страшный гнев,
Перед гостями тих и нем,
Ее не попрекнул ничем.
Теперь вы слышали рассказ.
Жак де Безье — он просит вас,
Дам, рыцарей и всех пажей,
Отцов и также сыновей,
Судить, чей был страшней удел,
Кто за любовь сильней терпел —
Тот рыцарь, что пошел на бой,
Хранимый лишь одной мольбой,
И страх отверг, и пролил кровь,
Чтоб доказать свою любовь,
Иль дама, что, его любя,
Надеть посмела на себя,
Как знак печали и любви,
Рубаху рваную в крови,
Не убоявшись ничего —
Ни гнева мужа своего,
Ни смеха иль дурных речей
Завистливых и злых гостей.
Песни крестовых походов
РЫЦАРИ, ВАС ЗОВУ НА БОРЬБУ
Рыцари, вас зову на борьбу,
На помощь Иерусалиму!
Господь пред вами начал тяжбу —
Оскорбили его сарацины.
Они разгромили святые места —
Его родовые поместья,
Кто не примет святого креста,
Тот не знает стыда и чести!
Кто с Людовиком пойдет,
Тому не страшен ад,
Душа его покой найдет
Средь ангельских услад!
За вас на кресте страдал господь,
Пронзенный копьем и гвоздями.
За него отдайте бренную плоть,
Помогите ему в лютой брани.
Людовик сбросил парчу и меха,
Поместья свои он покинул.
Будьте как он, побойтесь греха,
Спешите помочь господину.
Кто с Людовиком пойдет,
Тому не страшен ад,
Душа его покой найдет
Средь ангельских услад.
Господь назначил в стране своей
Турнир между раем и адом.
На помощь сзывает своих друзей.
Вассалам откликнуться надо.
Господь теперь взывает к вам,
Он просит вас о защите.
За вас он принял пять смертных ран,
Вы смерть за него примите!
Кто с Людовиком пойдет,
Тому не страшен ад,
Душа его покой найдет
Средь ангельских услад!
Я ВАМ ПОЮ, ВЫ ДОЛГО СПАЛИ
Я вам пою, вы долго спали,
Проснитесь от дурного сна!
Господь взывает к вам в печали —
Его земля осквернена.
Господь решил неверным дать
Иерусалим на поруганье,
Чтоб нашу веру испытать.
Примите ж божье испытанье!
Иерусалим скорбит и ждет,
Кто защитить его придет!
Мы гибли, потеряв дорогу.
Господь — он к свету вывел нас.
А тяжкий крест во имя бога
От адова удела спас.
О принцы, графы, властелины,
Средь игр вы жили, средь утех.
Оставьте все, а в час единый
Идите искупить наш грех!
Иерусалим скорбит и ждет,
Кто защитить его придет!
Забыли вы о дивном масле,
За морем ждет давно жених.
Увы! Светильники погасли.
Спешите вы! Зажгите их!
Кто, слову божьему внимая,
Оставит все, на смерть пойдет,
Тот будет удостоен рая
И плоть отдав, свой дух спасет.
Иерусалим скорбит и ждет,
Кто защитить его придет!
БРАТЬЯ, НОВЫЙ ДЕНЬ ВСТАЕТ
Братья, новый день встает,
Жаворонок уж поет
О святом отдохновенья.
Кто тяжелый крест возьмет,
Крест долготерпенья,
Кто познает страдный путь,
Где нельзя передохнуть,
Тот замолит прегрешенья,
Заработает спасенье.
Горе тем, что не пойдут,
Господина предадут
В час последней брани.
Он настанет, страшный суд,
После тяжких испытаний.
Агнец кроткий спросит нас,
Где мы были в этот час,
Нам покажет крест страданий,
Окровавленные длани.
Наша плоть — она темна
И на смерть обречена,
Наша участь шатка.
Кто уверен встать от сна?
Смерть для пас загадка.
Может, завтра мы умрем
И покинем бренный дом.
Так уйдем от жизни краткой
К жизни вечной, к муке сладкой!
Я СЛОЖУ ЭТУ ПЕСНЬ, ИЗНЫВАЯ
Я сложу эту песнь, изнывая,
Чтоб забыть о печалях моих.
Из унылого, дикого края
Не приходит мой милый жених.
Далеко ль он теперь — я не знаю.
Я к заступнице нашей взываю.
Богородица, крепость и щит!
О, когда он «outré» закричит,
Пощади своего пилигрима,
Ибо злы и хитры сарацины.
Не слагаю я радостных песен,
Он в далеком и страшном краю.
Боже, помнят ли он о невесте
И о том, как его я люблю?
Мы друг другу милы — мы не вместе,
Через море не шлет он мне вести.
Богородица, крепость и шит!
О, когда он «outré» закричит,
Пощади своего пилигрима,
Ибо злы и хитры сарацины.
Теплый ветер мне сладостью веет,
Теплый ветер твердит мне о нем.
Боже, сердце трепещет сильнее
Под тяжелым, под серым плащом.
Я на деву святую надеюсь,
Я молюсь, я скорблю перед нею.
Богородица, крепость и щит!
О, когда он «outré» закричит,
Пощади своего пилигрима,
Ибо злы и хитры сарацины!
ЛИКУЙТЕ, РАДУЙТЕСЬ ОТНЫНЕ
Ликуйте, радуйтесь отныне,
Чтоб господу вернуть святыни,
Король Людовик поднял крест.
И кто погибнет на чужбине,
И кто падет средь божьих мест,
И кто уснет в морской пучине —
Тот будет жив, и только тот.
Идите все — король зовет!
Король терпел немало мук,
И тяжек был его недуг.
Недвижен, мертвым он казался,
Все громко плакали вокруг.
Все говорили: «Он скончался!»
И мать его объял испуг.
Она сказала при прощаньи:
«О сын, сколь трудно расставанье!»
Так королева Бланш сказала,
И горевали все немало.
Покрыли черным короля.
И горе страшное настало,
И граф Артуа сказал, моля,
С лица откинув покрывало:
«О брат, столь юным умереть!
Коль можешь говорить — ответь!»
Король вздохнул: «О брат, внемли.
Епископа позвать вели.
Хочу принять я крест суровый.
Давно мой дух уже вдали —
За морем, в стороне Христовой,
Среди песков святой земли,
Теперь и плоть пойдет за море,
Коль исцелюсь от этой хвори».
Все ожидавшие с тревогой
Тогда возрадовались много.
Поцеловала сына мать.
Теперь открыта в рай дорога.
Примите крест, чтоб пострадать!
Отдайте кровь и плоть за бога,
В краю, где он страдал за нас,
И где, страдая, нас он спас!
ДАМА НЕЖНАЯ, СКРЕСТИВШИ РУКИ
— Дама нежная, скрестивши руки,
Я о снисхожденье вас молю!
Вас любовью крепкой я люблю!
Я сильней всего страшусь разлуки,
Но я принял крест и ухожу.
И на вас в последний раз гляжу.
За Христа хочу принять я муки.
— Нежный друг, не скрою я печали,
Лучше б мне монахинею быть.
Власяницу грубую носить!
Но теперь вы крест тяжелый взяли.
Богородицу прошу, чтоб вас
Оградила в битвы страшный час,
Чтобы вы, страдая, побеждали!