Николай слушал ее с жадным напряжением. Картина у него в уме складывалась скверная.
— Старый мент звонил по мобиле?
— Никуда он не звонил, — нахмурилась Кла. — А в чем дело?
— А молодой вертухай? — продолжал расспросы Николай.
— Не помню. Хотя нет, помню. Да, он как раз при мне трубу вытащил, когда я за турникет проходила. Да не томи душу, говори уже, что стряслось?
— Видела качка в коридоре?
— А? — рассеянно откликнулась Кла. — Какого качка?
— Мужик шел по коридору тебе навстречу. Вы с ним чуть не столкнулись.
— И чего?
— Ничего, — вздохнул Николай. — Забудь. Давай работать.
— Нет, паря, уж начал, так телись, — нахмурилась Кла, закуривая новую сигарету.
Николай рассказал о визите помощника депутата и о сделанном им интересном предложении.
— Уй-ю! — присвистнула Кла. — Что ж ты раньше-то молчал? Да я б его пришибла об угол и сказала бы, что так и было.
Кла могла бы пришибить кого угодно, в том числе и ублюдка с «корочками» и накачанными мышцами, подумал Николай. Ей очень шла фамилия Коноваленко. Казалось, она и впрямь способна валить коней ударом кулака. Но ее громадные ручищи умели с хирургической точностью монтировать мельтешащие кадры клипов. Между тем Кла тщательно, как это привыкли делать люди, еще работавшие с возгораемой пленкой, затушила сигарету.
— Кла, ты свет в моем окне, — растроганно признался Николай. — Не представляю, что бы я без тебя делал. Но всех не перевешаешь. Там, откуда он пришел, таких много. Думаешь, это случайно так совпало, что тебя именно сегодня тормознули на проходной?
— А ты думаешь, из-за него?
Николай пожал плечами:
— Понятия не имею. Но у него сотовый зазвонил перед уходом. Думаю, это юный вертухай просигналил, что ты на подходе. Да, и «пушка»! Как он «пушку» сюда пронес через металлоискатель?
— Н-да… — протянула Кла. — Чому ж ты, сокил, в Голливуд не уехал, пока звали?
— И не говори. Такого дурака свалял, — вздохнул Николай. — Ладно, забудь.
И они принялись ваять очередную «песню года».
— Может, давай ко мне? — предложила Кла, когда шесть часов спустя с воспаленными от усталости глазами они вышли из монтажной.
Этот вариант Николай отверг. У Кла были дети и внуки.
— Хочешь, чтоб они на тебя наехали? Нет, я сам справлюсь, — отказался он.
Они вместе вышли на стоянку. Кла обещала проследить, как он сядет в машину, а потом проводить его хотя бы часть пути. Вдруг к нему кто-нибудь пристанет по дороге домой? Она ехала за Николаем в своей старенькой «Ниве» до самого дома. Никто к нему не пристал. Кла велела позвонить ей по сотовому, когда он поднимется в квартиру. Он позвонил и доложил, что в квартире пусто.
— Ты осмотрись там, — велела Кла.
— Что, шкафы проверить? Под кровать заглянуть?
— А и заглянешь, не переломишься, — ответствовала Кла. — Давай, я подожду. И не вздумай мне голову дурить, а то ведь я сама поднимусь проверю.
— Думаешь, шлепнут меня, как Влада Листьева? — невесело пошутил Николай.
— Типун тебе на язык, болван, — отозвалась Кла. — На Влада Листьева тебе еще учиться и учиться. Вот и не ленись, осмотрись там как следует, без балды. И не молчи, говори. Давай раскадровку.
— Так, — заговорил Николай, — докладываю: в кухне нет. В ванной нет. Открываю шкаф…
— А почему дверь не скрипит? — придирчиво спросила Кла.
— У меня скользящие двери, ты что, забыла? Так, в шкафу нет.
— Лезь под кровать.
— Да ладно тебе!
— Лезь, говорю, а то я сама слажу!
— Ладно, лезу.
— Врешь небось. Что-то я не слышу, чтоб ты кряхтел.
— А я вообще не… — Николай не мог сообразить, как это сказать. «Кряхщу»? «Кряхтю»? «Кряхчу»? — Молод я еще — кряхтеть, — вывернулся он. — Сообщаю: под кроватью нет.
— Ну ладно, хлопче, тебе жить, — уступила Кла. — Соврал — тебе же хуже.
Николай клятвенно заверил ее, что под кровать лазил без балды и что все в порядке. Только после этого она уехала.
А Николай на следующий день позвонил Звягинцеву и сказал, что согласен инсценировать русскую классику. Он не сломался бы так скоро, он, может, и вовсе не сломался бы, но вовремя вспомнил о родителях. Если этот урод в итальянском костюме, скроенном так, чтобы кобура не торчала, запросто разгуливает по останкинским коридорам со своей «пушкой», приказывает охране и охрана его приказы исполняет, значит, он знает о Николае все.
Лора… Это она навела. Сука! Ему вспомнилась та их драка… «Ты что, собираешься сниматься в порнофильмах?» В душе всколыхнулась застарелая ненависть. Надо было ее придушить прямо тогда… «А потом сесть лет на пятнадцать», — напомнил себе Николай. Да ерунда все это, при чем тут Лора? Адрес его родителей можно при желании узнать на счет «раз». Не дай бог на них выйдут и начнут давить… Он бы себе этого не простил.
Пришлось соглашаться на предложение Звягинцева. Николай рассказал ему о визите помощника депутата и поставил единственное условие: чтобы его оградили от подобных типов.
— Безусловно, — с готовностью пообещал Звягинцев. — Выброси эту чушь из головы. Они совсем оборзели. Ничего, я обо всем позабочусь.
В Думе Звягинцев был своим человеком, не раз хвастался, что любые двери открывает ногой. Почуяв крупные деньги, он действительно, как и сказал потом Вере в ресторане «Прага», заручился поддержкой кого-то из своих друзей-депутатов. Они пообещали «пробить» соответствующее постановление. Но колеса государственной машины вращались слишком медленно, и Звягинцев решил ускорить ход событий: «прощупать», как он выразился, крупные частные банки.
Банк «Атлант», в котором работала Вера, считался очень солидным. Это был один из немногих банков, которым удалось выстоять в кризисе 1998 года. Высокая репутация банка и побудила Звягинцева обратиться именно туда, хотя было и еще одно немаловажное обстоятельство: банк «Атлант» уже финансировал несколько гуманитарных проектов.
ГЛАВА 9
Вера не была бы Верой, если бы ею не владели страхи и сомнения. Когда родился сын, они обрушились на нее с удвоенной силой. Делать прививки или не делать? На этот счет бытовало множество разных мнений. Одни врачи уверяли, что делать необходимо, другие убедительно доказывали, что нет, ни в коем случае: прививки бьют по естественному иммунитету, вызывают побочные эффекты и все равно не дают стопроцентной гарантии…
Вера посоветовалась с Антониной Ильиничной и, замирая от страха, прививки все-таки сделала.
А как растить ребенка? Если его баловать, если потакать ему во всем, он вырастет инфантильным недорослем и будет сидеть на шее у матери до самой ее смерти. Надо быть с ним построже: реже брать на руки, не давать слишком часто любимые сладости и вообще меньше потворствовать детским прихотям. А с другой стороны, кто ж его приласкает, выслушает, поймет, пожалеет, если не мать родная? И опять — столько разных мнений! Одни говорят, надо воспитывать по Споку, другие утверждают, что, опираясь на учение доктора Спока, можно сойти с ума или вырастить психопата. Говорили даже, что сам доктор Спок якобы отказался от своих рекомендаций и просил за них прощения.
Или, скажем, мультфильмы? И вообще телевизор? По телевизору идут американские мультики, они вредно действуют на психику, дети растут нервные, агрессивные, запуганные, жестокие… Но если запретить ребенку смотреть их… Остальные-то смотрят! Не станет ли он изгоем среди других детей? Над ним смеяться будут.
Вера решила положиться на собственное сердце и здравый смысл, как и советовал доктор Спок. Главное, ей было от чего оттолкнуться. Она сказала себе, что ее ребенок никогда не почувствует себя бракованной вазой. Он не будет крутить механическую мясорубку и получать подзатыльники. Он с самого начала будет знать, что для нее он любимый, желанный, самый дорогой человек на свете.
Сын отплатил ей сторицей. А может, где-то в небесной канцелярии, когда раздавали детские характеры, решили, что хватит с нее неприятностей, и выдали Вере диккенсовского мальчика, чутко отзывающегося на добро и не способного на зло.
Когда родился сын, Вера стала вести дневник. Собственная жизнь ее не занимала, да и не было у нее жизни отдельно от сына. Она отмечала в дневнике только события, касающиеся Андрейки. В десять месяцев он научился ходить, к году заговорил.
— Баран, баран, баран — бум!
Вера играла с ним в ту же немудрящую игру, в которую когда-то с ней играл папа. Андрейка быстро усвоил, что от него требуется, и вскидывал ей навстречу круто выгнутый лобик. Ему эта игра не надоедала.
— Исё! — кричал он, заливаясь веселым смехом. — Исё!
«Исё» (еще) стало его первым словом. Вера аккуратно занесла это в дневник.
Он скучал без нее.
— А де мама? — вопрошал Андрейка, топая по квартире, и сам себе отвечал: — Мама яботает.
Нет, Андрейка не был ангелом. Он рос подвижным, скорым на шалости, озорным мальчиком, за ним нелегко было угнаться, он всюду лез, и Вера, приходя из института домой, могла спокойно поесть и сесть за работу, только когда укладывала его спать. Энергии у него было столько, что он долго не засыпал и придумал себе развлечение: сгибал коленки и играл с ними. Одна коленка называлась Тименька, а другая — Нименька. Вера сидела за компьютером, отгородив кроватку сына импровизированной ширмой из старого халата, наброшенного на стремянку, и, улыбаясь, слушала, как Андрейка шепотом играет с Тименькой и Нименькой.
— Андрюша, тебе спать пора! — притворно сердилась Вера.
— Мама, я уже спю!
При этом Андрейка зажмуривался, чтобы мама видела, как крепко он спит. Но стоило Вере углубиться в работу, как из-за ширмы вновь раздавался тихий шепот: Тименька пошел к Нименьке в гости, а Нименька ему и говорит… И сколько фантазии было в этих историях!
Андрейка был привязан к ней всем сердцем. Каждый день ждал ее возвращения, не хотел без нее ужинать и ложиться. Он был такой смышленый, такой красивый, такой забавный! Обожал сложные технические игрушки. Почему-то вместо слова «это» в детстве он говорил «теко». Разбирал и собирал подаренный ему конструктор и с важностью приговаривал: «Теко — так, а теко — сюда», а Вера с Антониной Ильиничной, умирая со смеху и зажимая рты, чтобы не хихикнуть, наблюдали за ним сквозь приотворенную дверь.