— Ну, эти при деле, — любовно констатировала Наталья Львовна. — А мы лучше чайку попьем. Вот видишь, Верочка? Саша теперь костьми ляжет, но в армию Андрейку не отдаст. Он горазд рассуждать о долге, когда все абстрактно и отвлеченно, а тут внук родной. Кровиночка.
Вера провела с Антониной Ильиничной специальную беседу, с корнем уничтожив в ее душе опасения насчет новых родственников и всей их будущей жизни. Да та и сама вскоре убедилась, что никто не покушается на ее первородство в качестве Андрюшиной бабушки.
Андрейка только спросил:
— А почему дядя Коля зовет бабу Нату и деду Сашу папой и мамой, а ты бабушку мамой не зовешь?
— Наша бабушка, — чтобы не было путаницы, Андрейка с Верой стали называть Антонину Ильиничну «нашей бабушкой», — мне не мама. Ты же знаешь, она Зинина тетя, сестра ее мамы. А мы с тобой у нее, считай, приемные. Самое главное, она нас любит, остальное неважно. И мы ее любим. Ты ведь любишь нашу бабушку?
— Очень! Очень-очень-очень! А где твоя мама? — стал допытываться Андрейка.
— Осталась в Сочи, — ответила Вера и, упреждая следующий вопрос, попросила: — Давай не будем о ней говорить.
— А почему? — тут же спросил любопытный Андрейка. — Ты о ней никогда не рассказывала.
— У нас сложные отношения, — сказала Вера то единственное, что можно было сказать. — Расскажу, когда вырастешь.
В душе она понадеялась, что к тому времени он забудет.
Проще всех к внезапной перемене участи отнеслась Зина. Вера пригласила в гости все семейство, чтобы разом представить им мужа.
— Ну, мы уже дважды знакомы, — заметила Зина, поздоровавшись с Николаем, и с веселой улыбкой повернулась к Вере: — Я же всегда говорила:
Никуда не денется,
Влюбится и женится!
Ничего такого она не говорила, но Вера не стала спорить.
— А вам, ребятки, надо расширяться, — деловито продолжала Зина. — В этой квартирке вы все не поместитесь.
Действительно, в семье прибавились сразу два новых члена, хотя один из них еще сидел глубоко у мамы в животе. Но Вере с Николаем повезло: они сменили квартиру на еще более просторную в том же доме на Ленинградском проспекте. Как раз достроили «Триумф-Палас», небоскреб в неосталинском стиле на «Соколе». Муж Оксаны Терентьевой, один из боссов строительной компании, застолбил себе там квартиру, как оказалось, еще на этапе закладки фундамента. На свою квартиру в доме на Ленинградке он смотрел как на прорабскую.
Вера эту квартиру купила. Тут было вдвое больше места, чем в ее прежней. Правда, без недоразумений не обошлось. У Оксаны кухня была переделана в «студию»: внутреннюю стену обрушили и соединили кухню со столовой. Зачем это понадобилось Оксане, не прикасавшейся к плите, Вера даже не пыталась понять. Просто считалось, что так модно.
Вере «студийный» вариант не понравился, но она решила, что это еще можно пережить. Хуже было другое: кухонная мебель. Комнаты Оксана освободила, а вот кухонную мебель не взяла, сказала, что оставит ее Вере. Мало того, ясно намекнула, что за эту мебель надо заплатить.
Вера поняла, что Оксана просто хочет завести небольшую заначку от мужа за ее, Верин, счет.
Но эта мебель Вере ужасно не нравилась. Всегда не нравилась, с самого начала, когда она пришла к Оксане с ответным визитом и впервые увидела кухню. Оксанину кухню, как и все остальные помещения, оформлял дизайнер, и Вера не понимала, кто в здравом уме и твердой памяти мог такую кухню выбрать. Кто мог ее замыслить и создать! Мебель была двухцветная: сочетание рыжеватой древесины в темных прожилках с горизонтальными поверхностями, выложенными мрамором «цвета трупной синюшности», как определил Николай. Вера поморщилась, услышав эту шутку, но признала, что он прав.
Вид у этой мебели, несмотря на ее дороговизну, был дешевый и неопрятный, казалось, она собрана кое-как из разных кусков и вот-вот развалится. Конечно, это было не так, и Вера это понимала, но впечатление оставалось именно такое. И за это платить? Но Вера заплатила. Заплатила, не сказав никому ни слова, как и просила Оксана. Просто чтобы не ссориться напоследок. Все-таки Андрейка дружил с Оксаниным сыном, а Оксанин шофер все эти годы исправно возил его в школу.
К тому же Вера понимала, что больше она Оксану Терентьеву не увидит. Пятьсот метров, отделявшие дом на Ленинградке от «Триумф-Паласа», для Оксаны были непреодолимы. Не машину же раскочегаривать, если вдруг захотелось забежать к соседке на чашку кофе! А пройти эти пятьсот метров своими ногами… Нет, на такое Оксана не способна.
Они договорились, что шофер Терентьевых будет по-прежнему заезжать за Андрейкой по пути в школу и завозить Маринку, уже превратившуюся в юную барышню, на занятия музыкой.
Сама Оксана простилась с Верой так, словно уезжала на Северный полюс. А кухонную мебель, когда Терентьевы уехали окончательно, Вера продала за бесценок. Практически за вывоз. Охотники нашлись: все-таки кухня была дорогая, роскошная, в хорошем состоянии.
Когда квартира освободилась, опять пришли ремонтники, все та же семейная пара, Лёкины земляки. Опять Вера переделала все по-своему: обои, английская мебель, шторы в тон, хорошие картины. Она хотела заделать кухонную стену, но домашние ее отговорили: пусть остается «студия». Прилавок, отделявший кухню от столовой, оформили как стойку бара с высокими круглыми табуретами. Вере это не нравилось, зато Андрейке страшно понравилось, и она уступила.
В новой квартире нашлось место для Лёки.
— Зачем вам снимать, зачем деньги тратить? — сказала ей Вера. — Живите у нас.
Лёка согласилась. Заикнулась было, что будет вносить свою долю за электричество и воду, но Вера велела ей раз и навсегда выбросить из головы эти глупости.
Вере снова пришлось взять ссуду в банке на покупку квартиры. Николай предложил свои сбережения, но от этого она деликатно отказалась. Пусть у него будут собственные деньги. Тогда он предложил продать свою двухкомнатную квартиру в Глинищевском переулке, но Вера посоветовала ее сдавать, прекрасно понимая, что он непременно начнет комплексовать: она ведь зарабатывала больше, чем он. А так он сможет каждый месяц приносить в семейный бюджет приличные деньги. Вслух она, конечно, об этом не сказала, просто заметила, что сдавать выгоднее. На том и порешили.
Однако Николай и без того начал комплексовать. Вера предложила ему купить машину подороже взамен его «Короллы», на что он заявил, что для него и так сойдет. Тогда Вера стала чаще пользоваться услугами шофера, а ему отдавать свой мощный «Вольво», но он упорно уклонялся.
И еще она уговаривала его не отказываться от курения.
— Зачем тебе мучиться? — удивлялась Вера. — Я привыкла, что все кругом курят. Да что там, твоя мама курит!
Наталья Львовна любила выкурить после еды папиросу в длинном мундштуке. Вера попыталась привлечь ее на свою сторону.
— Скажите Коле, — у Веры никак не получалось перейти на «ты», — чтоб не истязал себя ложным героизмом. Честное слово, мне это не нужно. Что человек чувствует, когда хочется курить?
— Хочется курить! — хором ответили мать с сыном, и все трое дружно рассмеялись.
Но Вера не оставляла эту тему:
— Я читала, что, когда вот так резко бросаешь курить, прорезаются всякие скрытые хронические хвори.
— Нет у меня никаких хворей, — отвечал Николай. — У меня все нормально. Да что там нормально, я… ладно, лучше не стоит. Сглазить боюсь.
Еще бы не бояться! Наладилась та самая семейная жизнь, о которой он не смел и мечтать, а ему все казалось, что кто-то придет и отнимет у него это счастье — не заслуженное, а свалившееся на него внезапно, как будто выигранное в лотерею.
Андрейка привязался к «дяде Коле» и бегал за ним хвостиком. Вера изобрела для них общее имя: Никандр. Так и звала: «Никандр, обедать!» Им ужасно нравилось.
Ее опять настиг токсикоз, но на этот раз все прошло как-то легче. Правда, Вера, боясь повредить ребенку, категорически отказалась принимать лекарства, но взяла отпуск, много гуляла, лежала, отдыхала днем. Вообще эта и та беременность были как небо и земля. Николай не мог надышаться на нее, не ходил — парил в воздухе, а Веру готов был целый день носить на руках.
Сама Вера тоже изменилась. У нее наладился сон — впервые с тех пор, как она себя помнила. Ее перестали мучить кошмары. Спать в одной постели с Николаем… Это было неописуемо. Ее тело словно само знало, что рядом с ним ей ничто не грозит. Они занимались любовью, а потом, успокоившись, насытившись, согревшись, она засыпала, со всех сторон окруженная его теплом, его любовью, а он обнимал ее сзади, и она чувствовала его близость даже во сне. Его тело было послушным и гибким: если ей хотелось повернуться на другой бок, он поворачивался вместе с ней, снова обнимал ее сзади, и она опять спокойно засыпала. Тень доктора Кречмера словно испарилась куда-то.
ГЛАВА 23
Как только позволил срок, они узнали по ультразвуку, что на сей раз обойдется без черепашьего хвостика. Девочка — как на заказ. С Андрейкой Николай провел «мужской разговор».
— Скоро у тебя будет сестренка. Но запомни: ты мой любимый Андрюша. Всегда был и всегда будешь. Лучший парень на свете. А сестренку надо беречь и защищать. Ты же у нас Андрей! Это значит «мужчина». То есть защитник.
Мальчик внимательно выслушал его и вдруг спросил:
— А можно я буду называть тебя папой?
Николай крепко обнял сына, чтобы тот не видел его слез. Больше всего на свете ему хотелось крикнуть: «Я и есть твой папа!» Но как объяснить ребенку, что они с мамой расстались на долгие двенадцать лет? И все по его вине. Он поклялся себе, что расскажет всю правду позже, когда сыну будет шестнадцать… нет, это трудный возраст, подумал он, лучше пусть будет восемнадцать. Или двадцать один. Английский возраст совершеннолетия.
Николай тут же устыдился своих трусливых мыслей.
— Ты мой сын, — сказал он. — Я очень любил твою маму. Любил и люблю. И у нас уже был ты, только я этого еще не